В тот же день душегуб Янис Сиетниекс, который двумя днями ранее хладнокровно умертвил всю свою семью, сел писать письмо… убиенным. Этим самым он хотел отвести от себя всяческие подозрения в совершенном злодеянии. Письмо поражает своим цинизмом. Судите сами. "Здравствуйте, мои дорогие супружонок, Янчик, Маринчик, папа и мама! — писал изверг. — Что-то вы меня не балуете письмами — 4:2 в пользу меня. Так что догоняйте! Сурки — наверное, только спите и бегаете, а мне писем не пишете. Кисенок, не волнуйся — порядок у меня нормальный… Очень по тебе и по гаврикам соскучился. Как вы там, баловники мои? Не замучили уже дедушку с бабушкой?.. Янчик и Маринчик, ведь вы мне обещали написать! Где ваши обещания? Крепко вас обнимаю и целую! Ваш папка!"

В среду, 23 мая, на Красной площади в Москве состоялись похороны Маршала Ивана Конева. На них от руководства страны присутствовали почти все члены Политбюро, кроме двух человек: генсека Брежнева и президента Подгорного. Причем если последний находился с официальным визитом в Афганистане, то Брежнев отсутствовал неизвестно почему. Может быть, устал после четырехдневного визита в ФРГ (он вернулся на родину за день до похорон)?

В эти же дни в столице произошло ЧП, которому вскоре суждено будет попасть на страницы газет. Дело было так. Младший сержант милиции Виктор Ефимов возвращался на мотоцикле в Киевский отдел ГАИ. Внезапно впереди он увидел летящий на большой скорости "Москвич-426". По тому, какие зигзаги выписывала легковушка, было понятно, что ее водитель явно находится "под парами". Ефимов бросился наперерез нарушителю, но тот уже успел заметить гаишника и свернул в боковую улочку. Началась бешеная погоня. Ефимов сделал попытку прижать "Москвич" к тротуару, но из этого ничего не получилось — нарушитель стал маневрировать и едва не сбил милиционера. Пришлось сесть ему на "хвост" и ждать более удобного момента.

Когда они выскочили на Кутузовский проспект, Ефимов успел крикнуть постовому, чтобы тот передал по рации о пьяном лихаче другим постам. В это время на светофоре загорелся красный свет, движение на проспекте остановилось, но только не для нарушителя, который на огромной скорости проскочил светофор и свернул в переулок. Но и этот маневр не помог лихачу: Ефимов продолжал сидеть у него на "хвосте". Однако с каждой минутой младший сержант все сильнее понимал, что, если немедленно не предпринять каких-то эффективных мер к задержанию нарушителя, добром эта гонка не закончится.

Они выскочили на Краснопресненскую набережную. Здесь гаишник включил предельную скорость и, обогнав "Москвич", нажал на тормоз. Все произошло настолько неожиданно и быстро, что нарушитель даже не успел опомниться и свернуть в сторону. В итоге его автомобиль врезался в мотоцикл и остановился. Его дверцы тут же отворились, и на воздух выбрались четверо молодых людей. Увидев, что преследовавший их гаишник поднимается с земли, они бросились врассыпную. Ефимов, превозмогая боль, устремился в погоню. Через несколько десятков метров он настиг одного из убегавших, но тот решил бороться до конца: едва рука гаишника схватила его за локоть, как он набросился на стража порядка с кулаками. Оба они упали на землю, и кто знает, чем закончился бы этот неравный поединок (мы помним, что у Ефимова была травма), если бы не прохожие, оказавшиеся поблизости. Они бросились на помощь милиционеру и помогли ему скрутить нарушителя. Вот такая киношная погоня случилась в Москве в те майские дни.

Однако криминальная хроника того месяца на этом не исчерпывается. Именно в те дни будущий самый кровожадный маньяк страны, а тогда всего лишь скромный воспитатель Новошахтинской школы-интерната № 32 (был принят туда в августе 70-го) 37-летний Андрей Чикатило был впервые уличен в сексуальных домогательствах к собственным ученикам.

В первый раз это произошло на водоеме у Кошкинской плотины, куда Чикатило привел детей поплавать. Когда дети бросились в воду, Чикатило уселся на берегу (он разделся до плавок, но в воду не полез) и стал внимательно следить за 14-летней Любой Костиной: из всех девочек класса она была самой развитой, и ее формы, пока еще достаточно скромные, казались ему многообещающими. Когда девочка уплыла в сторону от основной группы плавающих, Чикатило тоже бросился в воду и поплыл именно к ней. Далее послушаем рассказ М. Кривича и О. Ольгина:

"В несколько гребков он настиг девочку и ухватил ее за скользкую в воде талию. Люба стала вырываться, дрыгая ногами и руками, но без испуга, а весело, не ожидая ничего дурного. "Отпустите, — кричала она, — отпустите, не то утону!"

Он и не думал отпускать. Не хотел отпускать. Не мог. На него накатило.

Обеими руками он ухватил под водой ее грудь и стал мять, сначала несильно, с каким-то еще намеком на ласку, а потом сжал, сдавил остервенело. Люба поначалу не очень-то испугалась, мальчишки уже приставали к ней, и она их всегда отшивала, но когда учитель стиснул ее так, что перехватило дыхание, она поняла, что сейчас все иначе. Всерьез.

Она пыталась отбиться от него, просила отпустить. Хлебнула воды, закашлялась. Он же бормотал что-то невнятное, лишь бы протянуть время, а сам, крепко прижав ее к себе левой рукой, правой сжимал бедра, ягодицы, лез под трусы…

Внезапно она почувствовала резкую боль: большая жесткая рука уже не тискала ее тело, а рвала его, терзала. Она закричала, и крик ее был слышен на берегу.

А он, не выпуская девочку из рук и отталкивая ее все дальше от берега, просил кричать громче.

Потом вдруг вытянулся в воде, будто тело его свела судорога, и отпустил Любу.

На мелководье ее, плачущую, подхватили подруги и увели от воды. Она лежала на согретой солнцем траве и стонала от боли, размазывая слезы по лицу.

Он вышел из воды минут через десять. Ни на кого не обращая внимания, быстро оделся и исчез…"

У этого происшествия было много свидетелей, однако все они были детьми и не смогли толком объяснить взрослым, что же на самом деле произошло. И Чикатило, образно говоря, вышел сухим из воды. Это развязало ему руки, потому что уже через несколько дней… Впрочем, не будем забегать вперед.

25 мая Владимир Высоцкий вернулся из Парижа, привезя с собой массу подарков для своих друзей. В частности, Валерию Золотухину он подарил классные джинсы, которых в советских магазинах отродясь не водилось (разве что в "Березке", но туда не всякого пускали, да и сертификаты надо было иметь). А тут из самого Парижу, да еще новье, и бесплатно.

В субботний день, 26 мая, убийца собственных детей Янис Сиетниекс претворил в жизнь новый отвлекающий маневр, с помощью которого он хотел отвести от себя всяческие подозрения в совершении жуткого преступления: он приехал на место убийства. Одетый в изящную форму капитан-лейтенанта, с чемоданчиком в руках, душегуб шел по поселковым улицам с таким видом, что ни у одного из местных даже в мыслях не могло возникнуть подозрение, что что-то здесь нечисто. Весь внешний вид офицера говорил о том, с каким нетерпением он ждет встречи с родными.

У дома тестя Сиетниекс продолжил спектакль. Подергав за ручку запертую дверь (которую он сам же и запер изнутри неделю назад, выбравшись наружу через окно), убийца стал усердно изображать недоумение: стучал в дверь, заглядывал в окна. Затем вышел за калитку и, встретив там соседского мальчишку, спросил:

— Не знаешь, куда подевались хозяева этой дачи?

— Не-а, — пожал плечами подросток. — Я их последний раз, кажется, дня два видел.

И здесь Сиетниекс едва не прокололся. — Как два дня, когда их уже неделю… — Тут он осекся и прикусил язык.

Походив вдоль калитки еще несколько минут, преступник уверенно зашагал в сторону пионерского лагеря, чтобы оттуда позвонить в милицию. Все его поступки были им многократно до этого просчитаны, и он был уверен — сбоя не будет. Но, как говорится, человек предполагает…

Звонок Сиетниекса принял дежурный инспектор уголовного розыска Петр Филатов. Выслушав рассказ звонившего, сыщик попросил его вернуться назад к даче, найти понятых и ждать его приезда. Сиетниекс в точности выполнил приказ: нашел в пионерлагере понятую — молодую сотрудницу, — вернулся к даче и стал ждать милиционера. Тот приехал примерно через полчаса на мотоцикле. Довольно быстро найдя незапертое окно (уже это навело его на кое-какие размышления относительно правдивости рассказа Сиетниекса, который утверждал, что никак не мог попасть внутрь дома), сыщик распахнул створки и тут же закрыл лицо руками — в нос дыхнул явственный трупный запах. Отдышавшись, сыщик все-таки ступил внутрь. Спустя несколько минут Филатов вышел наружу, уже через дверь, и сообщил: