Мамуля покачала головой.

— В тебе вся моя жизнь, Вика. Я люблю тебя. Но не твоего Колю. Я с удовольствием посмотрю его фильмы и буду смеяться до упаду. Но пусть он пишет свои сценарии где-нибудь в другом месте. И пусть он губит какую-нибудь другую женщину.

Ее отношение к Коле очень осложняло нашу жизнь, и, пытаясь снять напряжение, я пила еще больше…"

Тем временем в марте Виктория получила очередное приглашение сниматься в одном из фильмов. Чтобы достойно предстать перед глазами режиссера, Виктория должна была бросить пить хотя бы за неделю до показа. Для этого она разработала целую систему: подолгу лежала в горячей ванне, подолгу гуляла. Причем первые два дня дались ей неимоверно тяжко. Безумно хотелось выпить, да еще и Коля постоянно подначивал: дескать, хочется выпить — пей. "Жизнь слишком коротка, и в ней не так уж много удовольствий", — философствовал он. Но Виктория сумела перебороть себя и так и не притронулась к рюмке. Чем здорово досадила сценаристу, который вдруг впервые осознал, что она может быть сильнее его. А сдаваться без боя было не в его правилах.

Однажды, когда Виктория собралась утром выйти подышать свежим воздухом, сценарист преградил ей дорогу. Мол, никуда ты не пойдешь! Когда же она попыталась отодвинуть его в сторону, Коля грубо схватил ее за плечи и отбросил назад. Виктория отлетела к столу и упала спиной на него. Было больно, но она сдержала слезы, чтобы не показывать своему ненавистному возлюбленному собственную слабость. Вместо этого она решила действовать хитростью. Она сняла пальто и как бы ненароком положила его на стул возле двери. Потом села и, не обращая на него никакого внимания, сделала вид, что читает журнал. Сценарист же, постояв еще некоторое время у двери, наконец отошел от нее, чтобы в очередной раз наполнить горячительным свой пустой стакан. Когда он был на середине комнаты, Виктория схватила пальто и выбежала из квартиры. Это была ее первая ощутимая победа на Колей, однако до полного разрыва с ним было еще не близко — почти полгода.

Вновь осложнилась ситуация в семье Олега Даля. Он опять взялся за старое — стал сильно выпивать — и вел себя при этом крайне агрессивно. Однажды, в порыве пьяного безумства, когда жена Елизавета сделала ему какое-то замечание, он набросился на нее с кулаками, и той, чтобы спастись, пришлось закрыться от безумца… на чердаке их ленинградского дома. После этого инцидента нервы жены и тещи актера лопнули: они попросили его уехать к себе в Москву. Вот как об этом вспоминает теща Даля О. Эйхенбаум:

"На мой вопрос: "Когда ты уедешь в Москву?" — Олег сказал:

— Ну, через несколько дней… И вот тут я спросила:

— А почему не завтра?

На это он уже промолчал, а я дала ему 25 рублей на такси и самолет.

На другое утро он очень красиво ушел: отправился в ванную, навел там на себя ослепительный блеск и, став очень элегантным, зашел в таком виде к нам на кухню:

— Ну… Я поехал.

Мы обе промолчали. Он пошел к входной двери, потом вернулся обратно и сказал:

— Я могу оставить пока у себя ключи от квартиры?

На что Лиза сказала:

— Можешь…"

Приехав в Москву, Даль тут же позвонил Владимиру Высоцкому и выложил ему как на духу: устал пить, мне надо срочно "зашиться" (Даль знал, что Высоцкий недавно благополучно проделал такую же операцию). Тот ему ответил коротко: "Приезжай". Спустя час Даль уже был на квартире коллеги в Матвеевском. Высоцкий подвел гостя к одной из тумбочек, открыл ее, после чего у Даля аж дух перехватило от изумления: чуть ли не все нутро тумбочки занимали красивые коробочки с "эспералью" ("надежда" в переводе с французского). "Что, нравится? — засмеялся Высоцкий. — Это мне Марина привезла. Вот эти слева мои, а справа — теперь твои. Всегда, когда надо, — ради бога. Только перед этим ты должен три дня не пить. Выдержишь?" "Выдержу", — уверенно ответил Даль.

28 марта на свет появился инструментальный ансамбль "Мелодия". Причем появился он на свет "благодаря" разгону другого коллектива — ансамбля радио и телевидения под управлением Владимира Людвиковского. Последний был чрезвычайно известен не только в Советском Союзе, но и далеко за его пределами. Однако у него был один серьезный "изъян" — в его составе работали шестеро музыкантов еврейской национальности. А тогдашний председатель Гостелерадио СССР Сергей Лапин, как мы помним, сильно недолюбливал именно представителей этой нации. Когда в одной из передач музыкантов оркестра Людвиковского для пущего эффекта посадили на специальные кубы, Лапин страшно возмутился: "Вы бы еще посадили оркестр на шестиконечные звезды!.."

Однако, как гласит легенда, чашу терпения Лапина переполнил один случай: Людвиковского угораздило вляпаться в "аморалку" (то ли выпил лишнего, то ли еще что-то подобное), и председатель Гостелерадио с ходу подписал приказ о роспуске оркестра. Даже заступничество известных людей, которые бросились на помощь коллективу, не помогло. Когда известный композитор Матвей Блантер, чей шлягер "Березовый сок" в том году побил все рекорды популярности, при личной аудиенции с Лапиным сказал: "Это же самый лучший оркестр Европы! Его даже Би-би-си крутит!", Лапин в ответ парировал: "Именно поэтому такой оркестр нам и не нужен". Так был разогнан один коллектив и на его обломках возник другой — "Мелодия", который возглавил бывший музыкант оркестра Людвиковского Георгий Гаранян.

В четверг, 29 марта, в Москве состоялись похороны Михаила Калатозова, собравшие многих известных людей. Двое из них — Лев Кулиджанов и Сергей Бондарчук — на траурной церемонии поссорились. Суть конфликта состояла в следующем. Кулиджанов в те дни работал над документальным фильмом о космонавтах и уговорил Бондарчука читать в нем дикторский текст. Запись фонограммы началась еще в середине марта, а на похоронах Калатозова Бондарчук внезапно заявил, что отказывается от участия в картине. Как пишет в своем дневнике автор сценария к фильму Я. Голованов:

"Говорил я Кулиджанову, что не надо связываться с кинозвездами: Скобцева запретила Бондарчуку озвучивать фильм Кулиджанова, поскольку она считает, что это "не по рангу" для столь великого актера и режиссера. Актер он действительно хороший, и голос такой, какой нужен, и вот тебе раз… Кулиджанов приехал с похорон Калатозова злой как черт, считает, что Бондарчук его предал…" (Фонограмму в фильме будет озвучивать Алексей Баталов. — Ф.Р.)

В тот же день Лариса Мондрус и ее муж Эгил устроили у себя дома прощальный обед в честь своего отъезда в Израиль. Как пишет Б. Савченко: "Из Риги приехали родители Ларисы, другие родственники. Пришла Люся Дороднова (домработница Мондрус, потом она станет работать у Аллы Пугачевой. — Ф.Р.). Неожиданно нагрянул Муслим Магомаев. Свидетельством визита осталась подаренная пластинка с надписью: "Дорогим друзьям Ларисе и Эгилу с сердечным пожеланием. Где бы вы ни были, не забывайте друзей! Будьте всегда счастливы. Муслим. 29. 03. 73 г."

Проводы были тоскливые, но еще более мучительным получилось расставание в Шереметьеве. Туда отправились на следующий день на двух машинах…

Родители Мондрус, Лидия Григорьевна и Гарри Мацлияк, держались мужественно, хотя понимали: расставание могло быть и навеки. Лидия Григорьевна с окаменелым лицом шла за дочерью, но, когда ограждающий барьер разделил их, они обе разрыдались. У Лидии Григорьевны началась настоящая истерика, ее с трудом оторвали от решетки…

Таможенный досмотр. Тихий и обстоятельный, как работа в мертвецкой… Паспортный контроль. Жуткое по своей тупости лицо пограничника… Все! Кажется, все. Эгйл Шварц оглянулся назад, где за решеткой — и в прямом и в переносном смысле — беснующаяся Лидия Григорьевна, плачущий Мацлияк, перепуганные родственники, и мысленно сказал себе: "Ты не вздумай, Эгил, когда-нибудь вернуться сюда и переступить эту границу". Только Дизик (собака отъезжантов. — Ф.Р.), которого разрешили взять в кабину, перешел Рубикон весьма легкомысленно, оставил небольшую лужицу у чьих-то вещей…"