В конце марта — начале апреля сборная СССР по хоккею совершала турне по Скандинавии в рамках подготовки к очередному чемпионату мира, который должен был стартовать 7 апреля в Праге. Наши хоккеисты сыграли в этом турне четыре матча (два с финнами, два со шведами) и во всех одержали победы. Во время пребывания сборной в Финляндии произошел инцидент, который иначе как нелепым не назовешь. Тамошние журналисты спросили нового тренера советской сборной Всеволода Боброва о судьбе Анатолия Фирсова: мол, тот считается сильнейшим хоккеистом в мире, однако в сборной его почему-то нет (кроме Фирсова, в сборную не взяли еще одного ветерана — Виталия Давыдова). И Бобров внезапно поведал дотошным журналистам жуткую историю о том, что у Фирсова… рак желудка и начался последний отсчет его дней. До сих пор непонятно, что же конкретно двигало Бобровым в те минуты: раздражение от журналистов, которые буквально достали его вопросами о Фирсове, или желание досадить самому хоккеисту. Однако финны поверили словам Боброва (а как иначе, лицо-то официальное — старший тренер сборной!) и срочно делегировали в Москву нескольких человек, чтобы поддержать смертельно больного Фирсова. Каково же было их удивление (и удивление самого хоккеиста), когда выяснилась правда. Говорят, финны еще долго рассуждали о загадочной русской душе, а Фирсов так же долго выходил из шока. Простить этого поступка Боброву он не мог и тогда же во всеуслышание заявил, что не возьмет в руки клюшку, пока Бобров публично не извинится. Тот же, видимо, этого только и ждал, поскольку видеть Фирсова в сборной не хотел. Хотя армейские начальники Фирсова (выступая за ЦСКА, он носил офицерское звание) пытались уговорить его взять свое заявление обратно. По словам хоккеиста: "Как-то меня вызвал генерал-полковник, выслушал мою историю и говорит: "Я сниму свои погоны, ты сними свои и выслушай меня как сын: против такого ветра (за Бобровым стояли руководители Спорткомитета, а за теми — руководители соответствующего отдела ЦК. — Ф. Р.) писать бесполезно". Я говорю — понял, но ничего поделать с собой не могу. С тренером, который меня похоронил, работать не буду…"
Место Фирсова в тройке с Викуловым и Харламовым занял столичный динамовец Александр Мальцев. И показал себя великолепно: в скандинавском турне эта тройка забросила 8 шайб, из них 6 (!) было на счету Мальцева. В первом же матче на чемпионате мира против сборной ФРГ (7 апреля) эта тройка оказалась самой результативной и забросила в ворота соперников 5 шайб (матч закончился в нашу пользу 11:0). Так что Бобров имел все основания считать, что в споре со скептиками, которые утверждали, что без Фирсова игра тройки поблекнет, он оказался прав.
Но вернемся в Советский Союз. Там Александр Солженицын готовится к получению Нобелевской премии, которую ему должен будет вручить специально для этой цели отряженный секретарь Нобелевского комитета Гиров (его приезд намечается на 9 апреля). Поскольку премию должны вручать писателю непосредственно на его квартире (о другом помещении Солженицыну и мечтать не приходится), лауреат собственноручно рассылает пригласительные билеты тем, кого бы он хотел увидеть на этом мероприятии. Среди приглашенных и директор театра "Современник" Олег Табаков. Во вторник 4 апреля некая старушка интеллигентного вида вручила ему конверт, в который был вложен согнутый листок чертежной бумаги, а на нем каллиграфическим почерком школьного учителя был выписан план Козицкого переулка, план двора, дома, где находилась квартира жены Солженицына. Путь приглашенного был прочерчен красными, синими и зелеными стрелками. Сам текст приглашения был отпечатан на машинке. Он гласил:
"Многоуважаемый Олег Павлович!
Шведская Академия присылает своего постоянного секретаря г. Гирова для вручения мне нобелевских знаков. Пользуясь тем, что эта церемония, обычно происходящая в Стокгольме, на этот раз пройдет в Москве, я приглашаю на нее самых видных представителей художественной и научной интеллигенции, во всяком случае тех, чье творчество я знаю и могу оценить.
Мне очень приятно было бы видеть на этой церемонии Вас. С искренним расположением А. Солженицын".
Откровенно говоря, это письмо повергло Табакова (да и многих других приглашенных) в смятение. Шутка ли: прийти к опальному писателю домой, и не в гости, а на вручение Нобелевской премии! А Табаков был членом партии и одно время даже возглавлял партком театра. Короче, было от чего смутиться. Но помог случай. КГБ запретил въезд Гирова в СССР, и премию Солженицыну тогда так и не вручили.
Алексей Коренев продолжает снимать "Большую перемену". Съемки проходят в тех же декорациях: "класс" и "коридор". 3–4 апреля снимали эпизоды, где Нестор Петрович просит Нелли Ледневу (Светлана Крючкова) снять с головы кепочку, а та противится: дескать, дамам в помещении можно. Евгения Леонова, который играет в фильме ее папу, на съемках пока нет, поэтому его часть эпизодов снимут позже. Тогда же отсняли те "классные" эпизоды, которые относились к 3-й серии фильма.
Между тем в самый разгар работы — 5 апреля — на съемочную группу обрушилась неожиданная весть: от роли Петрыкина внезапно отказался актер Виктор Павлов. Его утвердили на худсовете еще 31 января, после чего на актера были сшиты костюмы. И вдруг — отказ. Для группы это было настоящим ударом, поскольку именно на эти дни намечались съемки эпизодов с участием Павлова. Но ввиду его отказа пришлось спешно искать другого исполнителя, а пока снимать другие эпизоды в декорации "класс". В частности, были сняты эпизоды, где неугомонный Ганжа два раза подставил своего сопровождающего — милиционера (Лев Дуров), отправив его вместо себя к доске сначала на уроке географии, а потом и на литературе.
6 апреля Владимир Высоцкий приехал в Союз кинематографистов СССР, где ему был вручен членский билет. На протяжении почти трех лет (с июля 69-го) Высоцкий пытался стать членом СК, но каждую его попытку торпедировали "сверху", ссылаясь на то, что Высоцкий, мол, пьет. Причина выглядела смехотворной: в СК чуть ли не половина членов регулярно "закладывали за воротник", а некоторые из его руководителей даже лечились от запоев. На самом деле кандидатуру Высоцкого торпедировали из-за его песенного творчества. Однако весной 72-го кто-то из больших начальников замолвил за барда нужное словечко, и как итог — 30 марта Высоцкого приняли в Союз кинематографистов.
В отличие от Высоцкого другой известный бард — Булат Окуджава — в те апрельские дни пребывал совсем в ином расположении духа. Его внезапно вызвали на партийное бюро секции поэзии и предложили написать открытое письмо в "Литературную газету", в котором Окуджава должен был публично осудить факт публикации издательством "Посев" сборника его произведений. Причем членов партбюро совершенно не убедило то, что все эти произведения, за исключением одного, уже были опубликованы в Советском Союзе, а значит, ничего крамольного в них не было. Партийцев возмущал сам факт того, что произведения члена партии были опубликованы в антисоветском издательстве. Окуджава согласился написать такое письмо, но при условии, что ему дадут возможность гласно обсудить тему препятствий, стоящих на пути издания художественных произведений в СССР. Ему пошли навстречу: разрешили выступить на одном из писательских собраний.
Не в лучших чувствах пребывал в те дни еще один гонимый властью человек — Александр Галич. Как мы помним, в декабре прошлого года его исключили из Союза писателей СССР, в феврале этого сюда добавился и Союз кинематографистов. После этих событий положение Галича стало катастрофическим. Еще недавно он считался одним из самых преуспевающих авторов в стране, получал приличные деньги через ВААП, которые от души тратил на семью, походы в рестораны, заграничные поездки. Теперь все это в одночасье исчезло. Автоматически прекращаются все репетиции его пьес, снимаются с репертуара спектакли, замораживается производство начатых фильмов. Оставшемуся без средств к существованию Галичу приходится пуститься во все тяжкие — он потихоньку распродает свою богатую библиотеку, подрабатывает литературным "негром" (пишет за кого-то сценарии), дает платные домашние концерты (по 3 рубля за вход). Но денег, учитывая, что Галичу приходилось кормить не только себя, жену, дочь, но и двух мам, а также сына Гришу (родился от связи с художницей по костюмам Киностудии имени Горького Софьей Войтенко), — все равно не хватало. Все эти передряги, естественно, сказываются на здоровье Галича. В апреле 72-го у него случается третий инфаркт. Так как от литфондовской больницы его отлучили, друзья пристраивают его в какую-то захудалую клинику. Врачи ставят ему инвалидность второй группы, которая обеспечивала его пенсией в 60 рублей.
