Твардовский умер от рака, метастазы которого поразили мозг. Причем он прекрасно был осведомлен о своей болезни еще за несколько месяцев до кончины. Вот что вспоминает по этому поводу врач Кремлевской больницы П. Мошенцева, которая видела Твардовского летом 71-го:

"Помню, вызвали в приемное отделение. Я спустилась из ординаторской на первый этаж. В приемной стоял Твардовский, не узнать его было невозможно. Выглядел он неважно: грустный, бледный, погруженный в собственные мысли.

— Дежурный хирург, Мошенцева Прасковья Николаевна, — представилась я как положено. — Хочу вас осмотреть.

Александр Трифонович грустно улыбнулся и тихо сказал:

— Я не ваш пациент, доктор. Вы мне ничем не поможете. Не обижайтесь, но это так.

В истории болезни прочитала ужасный диагноз: "рак с метастазами в головной мозг". Правда, явных признаков поражения мозга пока видно не было. Только затрудненность речи, землистый цвет лица, усталый вид. Но это пока…

Я все же осмотрела Твардовского и как можно спокойнее сказала:

— Действительно, в хирургическом отделении вам делать нечего, нужно лечиться в неврологическом.

Твардовский насмешливо взглянул на меня:

— А если говорить откровенно, доктор, то мне вообще в больнице делать нечего.

В том же спокойном тоне я стала убеждать Александра Трифоновича в необходимости лечения. Советовала лечиться не в нашей больнице, расположенной в городе, а в Центральной клинической, где условия много лучше: можно гулять, дышать свежим воздухом… Возможно, Твардовский прислушался к моему совету: его перевели в ЦКБ.

Я вообще придерживаюсь точки зрения, что смертельно больной человек не должен знать своего диагноза. Зачем лишать его надежды, пусть иллюзорной? Убеждена: надежда поддерживает, безнадежность ускоряет роковой исход…

Твардовский умер через несколько месяцев. Много говорили о его запоях, о пристрастии к алкоголю. Но в медицинских документах об этом недуге не было сказано ни слова…"

Власть, которая лишила Твардовского его детища и тем самым ускорила его смерть, теперь постаралась создать вид, что глубоко скорбит по поводу его кончины. Под некрологом поставили свои подписи все члены Политбюро, что выглядело кощунственно: именно эти люди в первую очередь и травили Твардовского. Кстати, на следующий день после смерти Твардовского справил свое 65-летие Леонид Брежнев. Справил, надо сказать, скромно в сравнении с тем, как он отметит следующую круглую дату — 70 лет. Но про это рассказ впереди, а пока вернемся в декабрь 71-го.

В понедельник, 20 декабря, состоялась гражданская панихида по Александру Твардовскому. В тот же день Андрей Сахаров на автомобиле, предоставленном ему Академией наук, отправился на дачу к знаменитому авиаконструктору Андрею Туполеву с тем, чтобы тот помог облегчить участь содержавшегося под стражей Владимира Буковского и выступил в его защиту на суде. Почему Сахаров решил обратиться именно к Туполеву? Во-первых, тот — имел огромный авторитет (чуть ли не ногой открывал двери кремлевских кабинетов), во-вторых — сам в конце 30-х годов был репрессирован и знал на собственном опыте, каково это — сидеть в тюрьме.

Туполев жил на загородной даче один, поскольку его жена умерла, а взрослые дети жили отдельно. Разговор проходил в его рабочем кабинете. Послушаем рассказ А. Сахарова:

"Я кратко и насколько сумел убедительно изложил цель своего приезда. Туполев слушал меня с напряженным вниманием и несколько минут молчал. Потом на лице его появилась язвительная усмешка, и он стал задавать мне быстрые вопросы, иногда сам же на них отвечая. Суть его речи сводилась к тому, что никакого Буковского он не знает и знать не желает, что из моих ответов он видит, что Буковский бездельник, а в жизни всего важнее работа. Он видит также, что в моих взглядах — абсолютный сумбур (это было сказано, когда я упомянул, что советские военные самолеты с арабскими летчиками бомбят колонны беженцев в Нигерии, осуществляя тем самым геноцид, — я это говорил уже в конце разговора в смысле: пора подумать о душе). Ехать на суд он категорически отказался, мне же, по его мнению, необходимо обратиться к психиатру и подлечиться. Он, однако, ни разу не сказал, что считает советский суд самым справедливым в мире, — я мог бы ему тогда напомнить, что он сам был осужден за продажу "панской" Польше чертежей своего бомбардировщика за 1 млн. злотых (таково было официальное обвинение); просто все это теперь его не интересовало. Так эта моя попытка кончилась неудачей. Когда я уезжал, он язвительно заметил мне:

— Вы сидели на моих перчатках и помяли их.

Я не удержался от замечания, что смятые перчатки можно выгладить, смятую душу — значительно трудней…"

В тот же день завершился хоккейный турнир на приз газеты "Известия". Советская сборная встречалась с командой Швеции. Нашим необходима была победа с перевесом в 5 шайб, в противном случае нас обгоняла чехословацкая команда. Сборная СССР выиграла со счетом 12:1 и в четвертый раз завоевала приз. Это был достойный подарок всем болельщикам, поскольку именно тогда отмечался славный юбилей — 25 лет советскому хоккею.

21 декабря состоялись похороны Александра Твардовского. Что примечательно: если умирал какой-нибудь партийный или государственный деятель, то на все столичные предприятия приходила разнарядка, которая обязывала руководящие органы обеспечить приход людей на траурное мероприятие. Так обеспечивалась многолюдность большинства правительственных похорон. С Твардовским все произошло иначе. Никаких разнарядок "сверху" не было и в помине, наоборот — власть делала все от нее зависящее, чтобы как можно меньше людей узнали о времени и месте похорон поэта. Но люди все равно пришли, да еще в огромном количестве.

Вспоминает Н. Ильина: "Умер. И теперь гроб Твардовского, как он сам и предвидел, должны были обступить те самые, кто травил его, поносил, унижал, вырывал и вырвал из его рук журнал. Это пыталась предотвратить вдова поэта Мария Илларионовна: обратилась к Ю. Верченко, назвала несколько нежелательных имен. Просьба уважена не была. Травившие распоряжались похоронами, почетным караулом обступали гроб, а один, и устно и в печати называвший Твардовского "кулацким сынком" (нежелательность присутствия этого человека Мария Илларионовна подчеркнула особо!), тем не менее не только присутствовал, но и речь на траурном митинге не дрогнул произнести. Зал, набитый народом, безмолвствовал. Однако когда в почетном карауле появилась вальяжная, массивная фигура Софронова, тогдашнего редактора "Огонька", особо отличившегося в клевете и травле "Нового мира", по залу прошел ропот, напоминавший шум прибоя, и смело со сцены массивную фигуру…

Как и два года назад, перекрыта улица Герцена и все к ней прилегающие улицы, и повсюду милиция, но тут еще и военная охрана, уже и пешеходу нельзя было приблизиться к зданию ЦДЛ. Кордон в вестибюле. Дежурные на лестницах. И я не знаю, каким божьим чудом тот, появления которого так опасались, что и на войска не поскупились, в дом все-таки проник! Как я помню, его внезапное возникновение в проеме распахнувшейся близко от сцены двери не всеми сразу было замечено, но вот вошедший шагнул вперед, к первому ряду, к семье Твардовских, и тут уж его голова, его плечи всему залу видны — и шорох, и шепот, и волненье… Я только не помню, шел ли уже траурный митинг и выступал ли кто-нибудь в эти минуты, и если да, то не запнулся ли? А он уже сидит бок о бок с Марией Илларионовной, а через какое-то время, когда началось прощание, я увидела его склонившимся над гробом и осеняющим крестным знамением мертвое лицо Твардовского.

Позже Л. 3. Копелев расскажет мне, что он в эти минуты находился в вестибюле и услыхал, как кто-то из там дежуривших кинулся к телефону, набрал номер и — в трубку: "Объект прибыл. Что будем делать?" Ответа на вопрос Копелев слышать не мог, но краток был тот ответ, звонивший почти сразу же от телефона отошел, видимо, инструкций не получив. А какие тут могли быть инструкции? Проморгали, прошляпили, недоглядели, недо… А теперь что уж делать? Не силой же выводить! Тем более что вдова взяла "объект" под руку, и так, вместе, они и двигались к выходу, к похоронному автобусу…