Будущий президент России Владимир Путин, который тогда окончил первый курс юрфака Ленинградского университета, тем летом в составе студенческого отряда отправился валить лес в Коми АССР. Работа была тяжелая, но прибыльная — студентам платили по тысяче рублей в полтора месяца, что по тем временам считалось настоящим богатством (тем более для нищих студентов). Достаточно сказать, что семья Путина жила скромно, у самого Владимира даже пальто не было, одни дешевые курточки. Правда, купить себе хорошую верхнюю одежду Путину в тот год так и не удастся, поскольку, закончив работу, он с двумя приятелями решил отправиться отдохнуть в Гагру. А юг, как известно, то самое место, где деньги всегда исчезают, словно песок сквозь пальцы. В первый же день друзья выпили портвейна и наелись шашлыка. А с наступлением темноты отправились искать место для ночлега. Нашли его достаточно быстро — их подобрала одна бабка, которая сдавала крышу "дикарям" за символические деньги. Так они у нее и прожили несколько дней. Студенты купались, загорали, но главное — практически не переставая, тратили, тратили и тратили деньги, заработанные тяжелым трудом. Ни у одного из них так и не хватило ума остановиться. Однако о том, что было дальше, мы узнаем чуть позже, а пока продолжим знакомство с другими событиями июля 71-го.

В самом разгаре экзаменационная пора. В творческие вузы столицы буквально валом валит молодежь со всех концов Союза. Из столицы Коми АССР, города Сыктывкара, в Москву приехал Валерий Леонтьев. Как мы помним, он жил у своей сестры в Воркуте, учился там в филиале Ленинградского горного института, а в свободное время участвовал в художественной самодеятельности (из-за испанских песен в репертуаре его прозвали "воркутинским Рафаэлем"). Однако больших перспектив в Воркуте у Леонтьева не было, поэтому он давно собирался податься куда-нибудь в другое место. Но куда? И тут удача: в Сыктывкаре объявлен республиканский конкурс среди самодеятельной молодежи. Наиболее способных предполагалось отправить учиться в Москву, а впоследствии организовать при местной филармонии эстрадный коллектив. Упустить такой шанс Леонтьев, по его мнению, не имел права.

Между тем едва не "сошел с дистанции". Накануне экзамена, играя на сцене народного театра в пьесе "Таблетка под язык" (роль Малыша), Леонтьев умудрился сломать пяточную кость. Ему наложили гипс и сказали, чтобы он выбросил из головы мысли об экзамене (там ведь не сидеть, а ходить надо!). Но Валерий наплевал на этот совет и прямо в гипсе и с клюкой в руке отправился в Сыктывкар.

Приемная комиссия была в шоке, когда увидела перед собой загипсованного абитуриента. Но Леонтьев отбросил в сторону всякие комплексы и лихо оттарабанил заранее выученный текст. Видимо, учитывая такую самоотверженность, приемная комиссия поставила ему "отлично". Так Леонтьев попал в число 15 счастливчиков, которым теперь предстояла учеба в Москве, во Всероссийской творческой мастерской эстрадного искусства.

Еще одна будущая звезда — Александр Абдулов — тем летом тоже приехал в столицу испытывать судьбу. Как мы помним, еще в 1970 году он пытался стать студентом Театрального училища имени Щепкина, но провалил экзамены. Вернувшись в родную Фергану, Абдулов поступил в педагогический институт, на факультет физкультуры. Однако отец, работавший режиссером в Ферганском драмтеатре, по-прежнему подбивал сына сделать попытку поступить в театральный еще раз. Поэтому спустя год Александр вновь очутился в Москве. На этот раз он поступал в ГИТИС и был принят с первого же захода на курс, который вел известный актер и режиссер МХАТа И. М. Раевский.

Со второй попытки тем летом поступила в институт и Елена Коренева — ей улыбнулась удача в Щукинском училище (как мы помним, в прошлом году она пыталась покорить Школу-студию МХАТ). Правда, без интриги не обошлось. Несмотря на то, что педагог Людмила Ставская, набиравшая курс, благоволила к Елене, она все-таки перед решающим туром позвонила ее матери и сообщила, что было бы очень кстати, если бы за Кореневу замолвил словечко какой-нибудь влиятельный друг семьи. Выбор пал на самого Олега Ефремова, который в юные годы был одноклассником отца Кореневой. Он и позвонил ректору "Щуки" Борису Захаве. Как гласит легенда, ректор хоть и отнесся с пониманием к просьбе Ефремова, однако заметил: "Принять-то я ее приму, но что она дальше делать будет: ведь ей потом в театр устраиваться?" На что Ефремов якобы парировал: "Если понадобится; я ее не только к себе в театр возьму, но и женюсь на ней!"

В эти же дни, но уже в другой творческий вуз — во ВГИК — поступала еще одна будущая звезда отечественного кинематографа — Александр Панкратов-Черный. Окончив в конце 60-х Горьковское театральное училище, он был распределен в пензенский театр, но его мечтой всегда была кинорежиссура. В итоге летом 71-го он наконец решился поступать во ВГИК. Поскольку до экзаменов на режиссерский факультет допускались только те абитуриенты, которые прошли творческий конкурс, Панкратов отправил в Москву свое сочинение под названием "Удивительный сон после счастливого советского праздника". В нем рассказывалось, как дед-фронтовик Матвей 9 Мая на печке рассказывает о том, что ему приснился сон, где за ним по Берлину гонится Гитлер с косой. Дед подбегает к колоннам Рейхстага, однако там деревянная нога деда проваливается в яму. Не имея возможности вытащить ее, дед отстегивает ногу и бежит дальше уже на одной ноге. Гитлер же подбегает к протезу, и вдруг из него начинают расти ветви цветущей яблони, которые закрывают дорогу и тем самым спасают деда.

Заканчивалось сочинение романтично: сквозь голубое небо на все это смотрят глаза деда Матвея.

Судя по всему, сочинение произвело большое впечатление на приемную комиссию, поскольку она решила допустить ее автора до экзаменов. В Пермь, где обитал Панкратов, было отправлено официальное уведомление. Однако его там перехватил местный КГБ. При чем здесь, спросите, Контора? А при том, что Панкратов числился на особом счету у чекистов из-за своих крамольных стихов, которые написал к 50-летию советской власти. С тех пор с него не спускали глаз, и письмо из Москвы на его имя не могло остаться без внимания комитетчиков. Узнав из него, что их поднадзорного собираются принимать во ВГИК, чекисты решили подстраховаться и письмо ему не показали. Спасла Панкратова случайность. За несколько дней до экзаменов он на свой страх и риск решил позвонить в Москву и поинтересоваться результатом. Звонил, в душе совершенно не надеясь на положительный ответ. А ему внезапно сообщают, что его работа принята и его ждут на первый тур.

Вскоре Панкратов со всеми необходимыми документами был уже в приемной комиссии института. Но радовался он рано. Председатель комиссии доцент О. А. Родионов внезапно их не принял. Сказал: мол, вы, молодой человек, еще положенный стаж не отработали после театрального училища. Положено три года, а у вас только два и семь месяцев. Было от чего опустить руки после подобного облома. Но унывал Панкратов не долго. Вспомнив про Юрия Михайловича Славича, который трудился во ВГИКе и с которым он был шапочно знаком, Панкратов нашел его и объяснил ситуацию. Славич посоветовал ему лететь метеором в Министерство культуры и взять, любым способом, справку о том, что его допускают к экзаменам.

В Минкульте, в учебном отделе, куда пришел Панкратов за справкой, сидела милая старушка. Она курила папиросы и радушно улыбалась каждому посетителю. Узнав, что от нее хочет юноша, она полезла в один из шкафов, где находились документы на всех выпускников Горьковского театрального училища. Однако достав папку с личным делом Панкратова, старушка внезапно погрустнела:

— Мил-человек, да у вас здесь вкладыш, — сообщила она неожиданную новость.

— Какой вкладыш? — не врубился в смысл сказанного Панкратов.

— Нехороший, — ответила старушка. — В нем сказано, что вы не имеете права поступать в высшие учебные заведения.