— Видно, в ленинградской милиции опытные сыщики уже перевелись.
Любого другого подобная встреча наверняка бы обескуражила, но только не Робозерова, который в кругу своих коллег считался человеком находчивым и сообразительным. Поэтому, не успело стихнуть эхо райкинских слов, как сыщик, с улыбкой на устах, произнес в ответ:
— Как мне известно, артист Аркадий Райкин тоже начинал работать на эстраде довольно молодым.
— Но у меня был талант, способности в конце концов.
— Я надеюсь, что в процессе нашего общения, Аркадий Исаакович, вы убедитесь и в моих способностях.
Только после этой фразы в глазах актера появилась хоть и не теплота, но какое-то любопытство к гостю, и Райкин пробурчал:
— Ну что ж, посмотрим, на что вы способны, молодой человек. Приступайте к вашей работе. Только прошу вас, не обыскивайте мою квартиру и особенно кровать, на которой я лежу. Бриллиантов в доме все равно нет.
В отличие от Райкина, его супруга была куда более доброжелательно настроена по отношению к гостю, поэтому с ее стороны Робозеров получил всю необходимую информацию о пропаже. В результате он выяснил следующую картину. Злополучные перстни и бриллианты она хранила в платяном шкафу в спальне, на дне деревянной шкатулки, в коробочке под ватой. Не самое надежное место для хранения в случае проникновения в дом воров, подумал про себя сыщик, но ворами здесь явно не пахнет. Ведь ничего другого в пятикомнатной квартире знаменитого артиста, больше похожей на музей, не пропало. Замки на дверях без внешних повреждений, окна закрыты (квартира была расположена на 4-м этаже). Значит, действовал кто-то из своих. Но кто? Подумать на самого хозяина дома или его детей сыщику и в голову не приходило, но ведь в квартире, помимо них, могли быть и другие люди, например, друзья или какие-нибудь знакомые. Чтобы развеять все эти сомнения, сыщик пригласил в гостиную Аркадия Исааковича, Руфь Марковну, их сына Костю и домработницу. Спросил, есть ли у них какие-нибудь подозрения по отношению к кому-нибудь из своих друзей или знакомых. Все ответили, что нет. Даже своих поклонниц и поклонников, которые иногда бывали в этом доме, хозяева ни в чем не заподозрили. Казалось, что дело зашло в тупик, но тут сыщик обратил внимание на домработницу — пожилую бездетную женщину. Она уже давно работала в доме у Райкиных, по существу, вырастила их детей и никак не должна была подпадать под подозрение. Но что-то в ее путаных показаниях сыщику не понравилось. Уж больно усердно она упирала на то, что она ничего не помнит из-за склероза и что пропавшие кольца не подходят к ее пальцам. Однако виду, что он что-то заподозрил, сыщик в тот раз не подал.
Тем временем хозяин дома, видя, что дело явно становится «глухим», стал настаивать на том, чтобы немедленно было возбуждено уголовное дело.
— Иначе, я чувствую, вся эта история будет длиться вечно.
— Но в таком случае, Аркадий Исаакович, нам придется привлекать в качестве свидетелей массу ваших знакомых, которые бывали в этом доме, — предупредил Райкина Робозеров.
— Вы хотите сказать, что вызовете в качестве свидетеля даже Индиру Ганди, которая тоже совсем недавно было в моем доме? — в голосе великого сатирика звучала ирония.
— С вызовом госпожи Ганди, конечно, могут возникнуть трудности, однако пригласить Георгия Товстоногова, Махмуда Эсамбаева и других ваших друзей и знакомых нам придется.
Видимо, этот аргумент сильно повлиял на решимость Райкина, и он от своего желания заводить уголовное дело отказался. Однако доверия к молодому сыщику у него от этого не прибавилось. Только этим можно объяснить то, что Райкин стал дотошно выспрашивать Робозерова, каким образом будет происходить проверка оперативными средствами: кого будут допрашивать, будут ли проводиться в их доме обыски, изъятия следов и т. д. и т. п. На все эти вопросы сыщик отвечал уверенно и спокойно. В конце концов Райкин удовлетворился ответами и спросил:
— Где же вы набрались таких знаний по юридическим вопросам?
— Всего лишь в средней специальной школе милиции.
— Неужели там все это преподают? — искренне удивился Райкин, тем самым показывая, что даже он, знаменитый сатирик, не в курсе всех особенностей работы советских правоохранительных органов.
Когда все необходимые вопросы были обсуждены и встреча плавно шла к своему завершению, Райкин внезапно обратился к Робозерову с просьбой:
— Вы должны меня понять, но я хотел бы взять с вас слово, что в течение ближайших 25 лет об этой неприятной истории никто посторонний не узнает.
— Аркадий Исаакович, об этом вы могли бы меня и не просить. Я прекрасно вас понимаю и даю слово, что так оно и будет.
На этом тогда они и расстались.
Следствие по делу о пропаже бриллиантов длилось не один месяц. На причастность к краже проверялось несколько вхожих в дом Райкиных людей, но никто из них так и не оказался вором. Один раз сыщикам показалось, что удача им улыбнулась. В их поле зрения попала парикмахерша жены Райкина, которая незадолго до пропажи была в их доме. Выяснилось, что эта женщина ранее была судима за спекуляцию и после пропажи драгоценностей уехала отдыхать в Юрмалу. Туда тут же был отправлен опытный сыщик, которому надлежало допросить эту женщину. Поначалу ему не везло: с парикмахершей отдыхал ее ухажер, который был очень ревнив и ни на шаг не отпускал свою пассию от себя. Но, к счастью, он не умел плавать, и поэтому в море женщина оставалась без его присмотра. Этим и воспользовался сыщик. Он подплыл к ней и, качаясь на морских волнах, допросил подозреваемую. В ходе этого допроса выяснилось, что женщина к краже не причастна.
В конце концов, в поле зрения сыщиков остался один человек, на которого больше всего падало подозрение, — домработница Райкиных. Однако уличить ее в краже никак не удавалось, хотя косвенных улик было предостаточно. Например, когда однажды Робозеров позвонил на квартиру Райкиных (те тогда были на гастролях) и попросил домработницу вновь подробно описать пропавшие вещи, ему показалось, что та, описывая их, держит их в руках. Уж больно точно она рассказывала о каждой детали драгоценностей. После этого Робозеров, общаясь с ней, стал настойчиво склонять ее к мысли, что укравший драгоценности человек явно близок семье Райкиных и наверняка переживает о случившемся. Мол, он бы и рад вернуть украденное, но не знает, как это сделать. Как и следовало ожидать, домработница включилась в эту игру и принялась уверять сыщика, что так оно и есть. «Вот увидите, все будет хорошо, — твердила она с детской наивностью. — Драгоценности обязательно вернут, может быть, к дню рождения Руфи Марковны». И сыщик вдруг понял, что так оно и будет.
Действительно, сразу после дня своего рождения Руфь Марковна позвонила Робозерову и сообщила, что драгоценности найдены. Домработница призналась в своей краже и со слезами на глазах просила ее простить. И Райкины, конечно же, простили пожилую женщину, которая вот уже несколько десятков лет работала в их доме. Вскоре сыщику позвонил Райкин. Он выражал благодарность сыщикам за их усердие и пообещал, что никогда больше не будет высмеивать в своих миниатюрах работников милиции. В конце разговора пригласил Робозерова на премьеру своего нового спектакля «Светофор», именно на спектакле он увидел те злополучные драгоценности: супруга Райкина в одном из номеров специально помахала ему рукой, на которой сверкали те самые перстни.
Клавдия ШУЛЬЖЕНКО
Клавдия Шульженко родилась 24 марта 1906 года в Харькове, в простой семье (их дом стоял на Владимирской улице, в районе, который носил название Москалевка). Кроме нашей героини, в семье Шульженко был еще один ребонок — мальчик Коля. О своем детстве Клавдия Шульженко вспоминала:
«Первое художественное впечатление было связано с отцом. От него я впервые услышала украинские народные песни. Он приобщил меня к пению. Бухгалтер управления железной дороги, отец мой серьезно увлекался музыкой: он играл на духовом инструменте, как тогда говорили, в любительском оркестре, а иногда и пел соло в концертах. Его выступления, его красивый грудной баритон приводили меня в неописуемый восторг.
В нашем доме жил студент Харьковского университета Владимир Мозилевский, именно он предложил поставить детский спектакль… Сцена сооружалась посреди двора с помощью хозяина дома, который славился своим столярным искусством.
Спектакли вызывали жгучий интерес жителей не только нашего дома, но и соседних. Зрители приходили со своими стульями, табуретами, скамейками. Некоторые умудрялись приносить с собой кресла и даже распространенные тогда кресла-качалки. При «входе» в наш театр на маленькой тумбочке стояла кружка. Туда зрители бросали «кто сколько может». Табличка, лежавшая рядом, сообщала, что эти сборы предназначались для оправдания расходов по постановке спектакля.
Переиграли мы множество пьес, чаще всего инсценированных сказок. В каждом спектакле были песни и танцы. Помню, играла я русалку или Пьеро (мальчиков в нашей труппе не хватало), обязательно пела — либо по ходу пьесы, либо в дивертисменте, концертном отделении. Аккомпанировали дети семьи Деминых: Зина, Клава и Коля, — мои большие друзья, прекрасно игравшие на гитарах. С ними спела первые в моей жизни романсы: классический «Растворил я окно» и «жестокий» «Отцвели уж давно хризантемы в саду»…