Между тем, несмотря на свою увлеченность театром и песнями, юная Клава Шульженко тогда и не помышляла связать себя с песенным искусством. Когда она училась в гимназии, ее любимым предметом была словесность. Она с удовольствием учила стихи русских поэтов и почти на каждом уроке прекрасно их декламировала. Хорошо знала она и французский язык. А вот к занятиям по музыке наша героиня относилась с пренебрежением, и если бы не родители, которые решили отдать ее в обучение к профессору Харьковской консерватории Никите Леонтьевичу Чемизову, вероятнее всего, Шульженко никогда бы не пошла по музыкальной части. Именно Чемизов раскрыл ей глаза на ее талант, сказав однажды: «Ты счастливая, у тебя голос поставлен от природы, тебе нужно только развивать и совершенствовать его».
Между тем в мечтах сама Шульженко петь никогда не собиралась, она мечтала о драматическом театре. И «виноваты» в этом были не только первые любительские спектакли, в которых участвовала наша героиня. «Виноват» был кинематограф и кумиры кино — Вера Холодная, Иван Мозжухин, Владимир Максимов, которые в те годы властвовали на экране. Глядя на них, Шульженко все больше мечтала о карьере драматической актрисы.
Кроме этого, в Харькове был прекрасный театр, руководил которым прославленный режиссер Николай Николаевич Синельников. Пересмотрев практически весь репертуар этого театра, наша героиня дала себе слово, что обязательно поступит туда работать. И в марте 1923 года ее желание осуществилось.
В том году вместе со своей близкой подружкой Милой Каминской Шульженко наконец решилась попробовать поступить в театр к Синельникову. Когда они пришли в театр, там шла очередная репетиция спектакля, но режиссер решил уделить несколько минут двум милым девушкам. Первым их испытанием была песня. За рояль сел 22-летний концертмейстер Исаак Дунаевский, тот самый, который вскоре станет всесоюзной знаменитостью. Первой песней, которую выбрала наша героиня для экзамена, был известный украинский шлягер «Распрягайте, хлопцы, коней». Затем, когда режиссер попросил спеть что-нибудь на русском языке, последовали две другие — «Шелковый шнурок» и «По старой Калужской дороге». Синельникову исполнение понравилось. Он попросил Клавдию вместе с подругой сыграть этюд: девушка, пришедшая на бал, ревнует юношу к своей подруге. Девушки сыграли его на одном дыхании, и режиссер огласил свое решение: Шульженко принята, а вот ее подруге с театром придется подождать.
Первым спектаклем, в котором Шульженко приняла участие, была оперетта Жака Оффенбаха «Перикола». В нем она пела в хоре — то среди уличной толпы, то среди гостей на губернаторском балу. В этом спектакле впервые за дирижерский пульт встал Исаак Дунаевский.
А вот второй ее спектакль оказался не музыкальным — это был «Идиот» Ф. М. Достоевского. Наша героиня играла в нем Настасью Филипповну. Правда, играла — сильно сказано. Она появилась в этой роли в четвертом акте, когда Настасью Филипповну уже убили и она лежала на кровати. Именно это «лежание» и изображала Клавдия Шульженко. Побывавший на том спектакле отец нашей героини затем утверждал, что делала она это очень убедительно.
Те дни для Шульженко были до предела насыщены репетициями, спектаклями. Сама она вспоминала:
«Утром репетиции. После репетиций — занятия пением у Н. Л. Чемизова или урок танца в балетной школе Натальи Тальори, матери прославленной балерины Наталии Дудинской (никогда не мечтала о карьере профессиональной балерины — занятия классическим танцем, так называемая «школа», которую я проходила, необходима для каждого актера: она дает умение владеть своим телом, держаться на сцене, вырабатывает пластику, не говоря уже об овладении основами танцевальных движений — без этих основ актеру, которому по ходу пьесы надо танцевать, придется туго). А вечером — спектакль или концерт, и ты снова стоишь у кулисы, прислушиваешься к залу и, волнуясь, ожидаешь своего выхода.
А назавтра с утра опять репетиция. Николай Николаевич требовал, чтобы все актеры присутствовали на ней вне зависимости от того, заняты они в этом акте или нет, играют они в первом составе или во втором. Синельников называл репетиции школой актерского мастерства. Для меня они стали моими университетами».
В то же время Шульженко начала участвовать в дивертисментах, концертных отделениях, устраиваемых после спектакля. Подобные дивертисменты в те годы были обязательным явлением в театрах, в них актеры имели возможность проявить себя в смежных областях: песне, монологе, стихах.
Существенный поворот в судьбе Шульженко произошел в 1924 году, после встречи с известной оперной певицей Лидией Липковской. В том году она приехала с гастролями в Харьков, и, побывав на ее концерте, Шульженко пришла в восторг от ее таланта. На следующий день после концерта Клава набралась смелости и пришла к Липковской в гостиницу. Послушав несколько песен в исполнении нашей героини, певица сказала: «У вас настоящий лирический дар. «Жесткие» песни, типа «Шелкового шнурка», вам неуместны. Вам нужен свой репертуар, соответствующий вашему дарованию…»
Эти слова окрылили Шульженко, и она загорелась идеей создать для себя настоящую песенную программу. Но как это сделать? И тут ей помог случай.
В один из дней к ней в театр пришел молодой человек и представился поэтом Павлом Германом. (Это именно он написал популярный в те годы «авиамарш» «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью».) Он сообщил, что у него написано несколько новых песен, и он предлагает их исполнить Шульженко. Среди них были: «Записка», «Не жалею», «Настанет день» и др. Наша героиня согласилась. Летом 1925 года, когда она согласилась сыграть несколько спектаклей в Краснозаводском драмтеатре, с ней завязали тесные творческие отношения композитор Юлий Мейтус и молодой актер, по совместительству поэт Евгений Брейтиган. Так день за днем у Шульженко набирался собственный песенный репертуар.
Песенная слава к нашей героине приходила постепенно. Однако настоящий успех пришел к ней после того, как она исполнила две песни, написанные композитором Валентином Кручининым и поэтом Павлом Германом. Это были: «Песня о кирпичном заводе» (в народе — «Кирпичики») и «Шахта № 3». Вот что вспоминала об этом сама Клавдия Шульженко: «Песня о кирпичном заводе», ставшая вскоре одиозной, действительно не отличалась ни музыкальными, ни поэтическими достоинствами. Композитор Кручинин обработал для нее мелодию известного вальса, который считался чуть ли не народным. Этот вальс можно было услышать в цирке, в балагане, его играли шарманщики. Я слыхала эту мелодию в детстве. Дома у нас был граммофон, и среди многочисленных пластинок к нему был и вальс «Две собачки», который я сразу вспомнила, услышав новую песню В. Кручинина.
Не нужно думать, что речь идет о непреднамеренном плагиате. Нет, Павел Герман рассказывал мне позже, что они с Кручининым долго искали мелодию, которая легко бы узнавалась, легко запоминалась, была бы доступна. Таким же доступным был и текст песни, который мало чем отличался от тех, прямо скажем, примитивных песен городских окраин, которые широко бытовали в начале века, а некоторые, как, например, «Маруся отравилась», распевались еще и в 20-е годы…
Павел Герман, широко образованный человек, хорошо знавший русскую и зарубежную поэзию, умевший писать тонкие лирические стихотворения, и Валентин Кручинин, талантливый музыкант, не поднялись здесь выше вкуса своих слушателей, даже, вероятно, я бы сказала, сознательно потакали его неразвитости. Но они, и в этом их заслуга, впервые обратились, пусть не во всем удачно, к современной бытовой теме…
«Кирпичики» подхватили сразу. Помню, как после первого же моего исполнения этой песни в одном из рабочих клубов на шефском концерте ко мне подошли девушки в красных косынках — комсомолки и ребята — рабочие этого предприятия. Они попросили «не пожалеть времени и дать списать слова понравившейся песни». Такая картина повторялась не однажды».
Большой песенный репертуар и популярность певицы в родном Харькове давали возможность подумать о гастролях. Весной 1928 года она оказалась в Ленинграде. Вот что Клавдия Шульженко вспоминает о тех днях:
