— Пусть мне совершенно не хочется потакать тебе в твоих подростковых рассуждениях о сущности славы, — произнесла Мэри на одном дыхании, — я все-таки сформулирую это на понятном тебе языке. Крис и я познакомились, когда он был совсем молодым и страстно мечтал спасти мир, и я по глупости решила, что это очень привлекательно. Теперь я повзрослела и поняла, что в некотором роде это и привлекательно, но только тогда, когда все показывают в голливудском фильме, где Джулия Робертс играет «Ангела Мостара[70]». А в жизни это тяжелый и неблагодарный труд, и теперь мне кажется, что даже Крис терпеть не может эту работу.

— Но он уехал, чтобы этим заниматься! Или как? — спросила Айона, потирая голову. — Или я чего-то недопоняла?

— Да, но все же, Айона, мне кажется, что Крис ненавидит свою работу. Он просто выбрал для себя это место. Как мне кажется, он завидует, что я тоже могу помогать людям, но получаю за это больше денег и работаю в помещениях, где стены разрисованы плакатной краской.

Айона пристально посмотрела на нее. В голове у нее все как-то пошатывалось, — прямо как ее папаша на Рождество, — и было не сосредоточиться, — как бы она ни старалась внимательно слушать Мэри, слух ее, под действием, возможно, пинты водки с апельсиновым соком, постоянно переключался на икающий ритм ударных в песне «Там, на черепицах».

Чтобы все же переключиться на Мэри, Айона взяла в рот большой палец и укусила его. Пора протрезветь. За последние полчаса чайник закипал уже дважды, но оба раза им обеим было лень встать и пойти сделать кофе.

— Айона, Крис не собирается возвращаться, — мягко проговорила Мэри. — Он думает, что нам лучше развестись и… понимаешь, я тоже так считаю.

— Мэри… — Айона протянула к ней руку. — Мэри, мне так жаль. Но ты с ним была несчастна. — И мне казалось, что я виновата в том, что позволила тебе быть такой несчастной. Айона подумала об этом, но не стала говорить вслух.

— Я знаю. Но все меняется.

Они сидели и смотрели друг на друга примерно с минуту.

— Мэри, я сделаю себе чашку кофе. Ты хочешь? — Нужно поскорее собраться с мыслями, а то она сейчас начнет рассказывать Мэри о том, как Джим и Ангус разыгрывают вдвоем свою любимую сценку: «Крис болтает с Богом». Она неловко поднялась на ноги и осторожно поковыляла к чайнику.

Мэри начала водить пальцем по кромке бокала, и он загудел. Когда она говорила, голос был тихим, но уверенным, как будто она давно уже старалась понять, что именно чувствовала все это время, и теперь пришла к однозначному выводу. Она была права — не разобравшись в собственных чувствах, не было смысла ничего рассказывать Айоне.

— Знаешь, чем лучше я узнавала Криса, тем больше я понимала, что все это стремление спасать мир он просто для себя выдумал. Не такой уж он славный парень, каким прикидывается. Он может рассказывать в компании, как покупает рождественские открытки от «Международной амнистии», но у себя дома вина из Восточной Европы он держать не станет. Дело в том, что работать в благотворительной организации для него то же, что для Неда — готовить, а для тебя — рисовать. Или для Ангуса — быть правым в любом вопросе. Если он не будет этим заниматься, что же у него останется?

Она встретилась взглядом с глазами Айоны.

Айона шла по комнате, неся в руке чашку не очень горячего, но заваренного из четырех ложечек кофе напитка, и не знала, что сказать. Раньше Мэри никогда его по-настоящему не критиковала.

— У него есть ты, да?

— Меня ему мало. Меня он не считает. Даже меня.

С затуманенным взглядом Айона поставила чашку и постаралась что-то прочесть в лице Мэри. Ей уже случалось видеть подругу грустной. Страдающей от боли. Может быть, в тяжелые вечера, и такой вот тихой и уступчивой. Но она чувствовала, что было и еще что-то, и она не знает, как помочь с этим справиться, — то, что она не может просто развеять словами утешения, и в горле у нее, как тошнота, стала подниматься волна паники, — не может достучаться до лучшей подруги. Она протянула руки и обняла Мэри так, как будто хотела вытащить ее из зыбучих песков.

— Мэри. Я не знаю, насколько святым возомнил себя Крис, но тебя он не заслуживает точно. И если он поставил работу на первое место, забыв о тебе, он еще больший подонок, чем мне раньше казалось, но ты в этом не виновата! Понимаешь? Ты не виновата.

— Ах, Айона… Он… — Мэри завернула губы за зубы, как маленький ребенок, и тяжело вздохнула, закрыв лицо руками. — Айона, прости меня, что я тебе сразу об этом не рассказала. — Она дрожала. — Я просто ни с кем не могла об этом поговорить, потому что знала, как вы его все ненавидите. Мне не хотелось думать, что я все это время так ошибалась, и…

— Но я не стала бы тебя осуждать, — попробовала уверить ее Айона. Как больно такое слышать. — Почему ты так решила?

Мэри посмотрела на нее. В этом-то и проблема; как бы она сама захотела, так бы Айона и отреагировала, а на то, чтобы по-настоящему разобраться в собственных чувствах, нужно было время.

— Есть вещи, которые ты не можешь сделать вместо меня… — Она крутила в руках пробку. — Мне нужно было побыть одной.

Они помолчали. Айона почувствовала, как руки у нее покрываются гусиной кожей. Каково ей было бы, если бы Ангус разлюбил ее и ушел? Ее охватила необъяснимая паника.

— Он ушел насовсем?

Мэри кивнула.

— Он не вернется.

Айоне стало больно и стыдно, что она только что переживала из-за своих глупых проблем.

— Господи, Мэри, мне так… Я не знаю, что сказать. Мне так жаль. Я вела себя совершенно неадекватно.

— Не говори так, — ответила Мэри.

Айона подошла к Мэри сзади и обвила ее руками, прижалась ногами к ее ногам, коснулась головой шеи Мэри. Тело Мэри, под мягкой хлопчатобумажной футболкой, было и податливым, и твердым; ее запах так успокаивал.

Так Айона молча обнимала Мэри, а когда закончилась еще одна длинная песня, она поняла, что сама успокаивается, чувствуя тепло и знакомый запах, исходящий от Мэри, и ее это, наверное, успокаивает гораздо больше, чем могут утешить Мэри ее худые руки. В конце концов она закончит картину. Она сдаст экзамен по вождению — ведь его сдают даже полные идиоты. Отношения с Ангусом наладятся. Недовольство друг другом — просто временный этап. Если бы они поженились сразу, как только начали встречаться, то сейчас бы закончился их затянувшийся медовый месяц. Так что все в порядке. Они с этим справятся.

А Крис и Мэри не смогли.

Айона виновато пожала руку Мэри. Но ведь в этом никто не виноват, как бы они все ни обвиняли Криса и как бы Мэри ни хотела во всем винить себя. Крис и Мэри просто слишком много притворялись и обманывали сами себя, не более того. Но, хотя ее так и тянуло сказать об этом, она знала, что для Мэри в их отношениях скрывалось нечто большее. И ей не хотелось, чтобы у Мэри появился повод ей не доверять.

— Тебе так повезло, Айона, — сказала вдруг Мэри.

— Почему? — Айона тут же криво улыбнулась за спиной у Мэри. Неверный ответ.

— Потому что Ангус такой замечательный, славный мужчина.

Обычно к разговорам о «замечательном, славном мужчине» они переходили после примерно двух бутылок, но сейчас Мэри не говорила с утрированным ирландским акцентом, и было слышно, что в глубине души ей очень-очень больно.

— Да, я знаю. — Несмотря на все, о чем она только что думала, в голове Айоны раздался мятежный внутренний голос: «Да, он славный, но он не носит облегающие черные клеши с вышитыми вдоль ноги маками». — Несмотря ни на что.

— Нет, он славный, — пылко сказала Мэри. — Он добрый, хороший, тебе нужно за него держаться.

«И никогда не пойти на рок-концерт, не покрасить волосы, не напиться „Московского мула“[71] и никогда ни с кем другим не целоваться, всю оставшуюся жизнь?» — Айона почувствовала, как быстро у нее заколотилось сердце.