Айона швырнула перед ним листок с заказом и указала на молодую пару, которая устроилась, с бутылкой белого вина, за третьим столиком. «Да, спасибо, я их вижу. Спасибо, я не слепой», — раздраженно сказал он. Айона бросила на него мрачный взгляд и пошагала прочь.

Ангус, еще клокотавший от ярости, почувствовал укол совести. Нельзя было так грубо обращаться с Айоной. Как же ему подняться на ее высоту, как не скатиться? Чертов Габриэл. «Он просто отравляет обстановку, хотя при этом как будто и не делает ничего плохого, — пробормотал Ангус. — Теперь я понимаю, что думал об Иисусе Понтий Пилат. Он расстраивает моих сотрудников, женщины ходят за ним по пятам, чтобы омыть стопы его, а уволить я его не могу, потому что мне постоянно говорят, что он Сын Божий».

Так он сказал вслух, и от этих слов почему-то полегчало.

Ангус вытер потный лоб салфеткой для посуды и прокричал в сторону кухни: «Тамара! Тебя ждут посетители, обслужи!» «Нет, я не преувеличиваю, — продолжал он говорить с Джимом, слегка понизив голос. — Та ведьма, которая написала эту вещь, снова сюда заходила, сегодня утром, со своей командой, и они снова все это обсуждали. Тамара только об этом и говорила. — Как ему случилось услышать ее рассказ, он уточнять не стал. — Судя по всему, они душевно поболтали насчет того, какие блестящие возможности у Габриэла стать телезвездой, а потом они стали…»

Ангус неуверенно умолк. Признаться честно, он был не совсем уверен, о ком они говорили, но разговаривали они вполголоса, невнятно, и ему слышались лишь некоторые ключевые слова, как-то: «сволочь», «деспот» и «самодур». Нет, он не был параноиком, но стоило признать вероятность чьей-то вины, и в нем просыпался юрист.

— Нет… нет… но ты же понимаешь, о чем я. Он говорит таким тихим голосом, и слова совсем не разобрать. — Ангус не стал пояснять, что Габриэл не разговаривает таким голосом с ним; этот голос можно было услышать только тогда, когда из кухни доносился его разговор с Тамарой, бормотавшей столь же дразняще-неразборчиво, — все остальные в это время мыли пол или чистили кофеварку. — Да, возможно, ты прав, и он что-то затевает. — Ангус увидел в зеркале, за вереницей бутылок с алкоголем, свое отражение и снова замолчал. Он начал говорить совсем как Джим.

А это нехорошо. Ангус не считал себя человеком истеричным. Но паранойя — вещь заразная. Все неприятным образом напоминало о «большом брате»[53] — никто, кажется, не хочет признаться, что недолюбливает Габриэла, чтобы не быть обвиненным в зависти или в закулисных интригах, и при этом не было возможности кого-либо увольнять, так как это поставило бы под угрозу финансовые результаты следующего квартала.

— Джим, а по какому поводу ты позвонил? — спросил он, несколько успокоившись, поскольку разговаривал с человеком, вовсе не считавшим, что от кондитерского шприца Габриэла исходило сияние.

В этот момент из кухни появилась Тамара, — светлые прядки во все стороны торчали из ее растрепанной косички. Было видно, что подкрасить губки помадой кораллового цвета ей только что пришлось снова. Тамара как будто представляла живые картины на тему «Барменши всех эпох», и на этой неделе на ее календаре шел 1958 год. Лицо, помимо помады и подводки для глаз, украшало то блаженное выражение, которое Ангус привык видеть у нее дня за два до того, как мужчина, с которым у нее было «настоящее духовное понимание», бросал свою подружку и годовалого ребенка. Что бы там ни говорила Айона, Тамара обладала инстинктами черной вдовы[54]. «Не замечает, какое впечатление производит на мужчин», — так он и поверил, блин.

— Тамара, не могла бы ты обслужить… — Он кивнул на толпу, которая уже собралась возле стойки. Из трубки раздавалось беспокойное кудахтанье. — Нет, парнишка Джим, никаких проблем у нас нет. Да, полно посетителей…

Тамара выплескивала остатки кока-колы в ведерко для льда, чтобы протереть ею меловую доску с меню, — это его раздражало. А потом она вздохнула: «Конечно, Ангус!», — и тут он узнал голос Супертамары. Таким голосом она говорила, когда сознательно старалась вести себя, как Тамара. В голове у него железом по стеклу отдавалась неестественность ее тона, наигранное выражение, которым она будто говорила: «Я в облаках, я в сказке». Может быть, в художественной школе все так говорят, а Айона просто не замечала, как это может действовать на нервы.

— Подожди, парнишка Джим, дай-ка я пройду на другой конец стойки, — сказал он, поднимая провод над головой Айоны и протискиваясь мимо нее. Она одновременно наливала три кружки лагера и при этом доливала доверху «Гиннесс». Айона, к сожалению, не обладала таким безупречным чувством времени, как Мэри, так что к концу смены в подносе окажется литра три пива, отметил он про себя. — Напомни мне завтра попросить Неда приготовить треску, запеченную в тесте на пиве, — попросил он Джима. — Извини, Айона, ты меня не пропустишь?

— Ангус, у нас здесь ждут пять человек. Тебе не кажется, что ты мог бы вначале помочь, а потом перезвонить Джиму? — сказала она. Размеренность тона не могла никого обмануть. Она все еще не остыла.

— Я разговариваю с Джимом по поводу финансов, дорогая.

— Ангус, да какого хрена, сейчас же люди идут на ланч! Что мне теперь делать? Позвать из кухни Марка? Устроить самообслуживание, и пусть все сами себе наливают?

Ангус посмотрел на нее, прищурившись, и продолжил говорить в трубку, — они все так же сверлили друг друга взглядами.

— Ну хорошо. О’кей, Джим, потом мы поговорим о тех важных нововведениях, которые ты предлагаешь, потому что тут уже очередь из четырех человек. Очень хорошо. О’кей? Ладно, я перезвоню. — Он повесил трубку на висевший на стене телефон.

— Ну что, довольна? — обратился он к Айоне, которая волком смотрела на него, и повернулся к первому, перепуганному человеку, ожидавшему у стойки. — Чего бы вы хотели?

Тот робко кивнул на кружку «Гиннесса», которую уже доливала Айона.

— Э-э, меня уже обслуживают… спасибо.

— Очень хорошо. — Ангус повернулся на пятках. — Следующий?

Тот, кто стоял за заказавшим «Гиннесс», был одет в тенниску; вот уже минут десять он пытался пролезть без очереди — прислонялся к стоявшим рядом с ним, время от времени доставал мобильник и делал бессодержательные звонки, расталкивая при этом локтями соседей. Айона хотела было сказать об этом Ангусу, но с ним она тоже не хотела разговаривать, чтоб чего не вышло.

— А вам?

Два человека из очереди открыли было рот, но человек в тенниске опередил их.

— Два «кроненберга» и пакетик чипсов. Вы принимаете кредитные карты?

— При оплате на сумму не менее десяти фунтов.

Тот пожал плечами.

— Так вы не принимаете карты?

— Я только что сказал — нет. Вы будете есть?

— Нет.

— У вас нет наличных денег?

— Нет.

— Так. Очень хорошо. Вы зашли выпить, но не подумали, что…

Тамара летящей походкой подошла и положила продолговатую ладонь на его голую руку (рукава рубашки он закатал).

— Ангус, горькое пиво кончилось, — сообщила она напыщенным тоном, как будто зачитывая гороскоп.

— Ну как так можно, ради Бога! — Ангус посмотрел на посетителя, потом на Тамару, а потом, исчерпав все варианты, на Айону.

«Вот что значит быть такой задницей и никому не доверять работу с кранами под давлением, — мысленно отметила Айона. — О Господи. Если бы мне хватило ума понять, как…»

— Ну и ладно! Ладно! Боже! — Ангус понизил голос и говорил теперь яростным шепотом. — …Делайте здесь, мать вашу, все сами… — Окинув напоследок всех мрачным взглядом, он снова рывком открыл люк, ведущий в погреб, и исчез там в глубине, как обозленный на мир эльф из бригады Санта-Клауса, не переставая что-то бормотать.

Как только он покинул пределы слышимости, Айона посмотрела на Тамару и закатила глаза.

— Он все утро в таком настроении, с того самого момента… — заговорила она, но тут же умолкла, вспомнив, к кому обращается. Тамара вроде бы ничего не заметила и продолжила работать со следующим клиентом. Айона сердито вздохнула. Боже, как все сложно. Теперь нужно думать, что кому сказать. Когда Крис и Мэри устраивали сцены, то, слава тебе, Господи, не приходилось разговаривать с обоими одновременно.