Бой Александра Великого с химерами.

Рукопись XIII в. Брюссельская библиотека.

Бой Александра Великого с дикими людьми.

Рукопись XIII в. Брюссельская библиотека.

Бой Александра Великого с оборотнями.

Рукопись XIII в. Брюссельская библиотека.

Подобная литература возникает в Германии около 1170 г., и ее существование заставляет предполагать уже известный круг читателей, не просто слушателей. В довольно обширной области подобного рода произведений есть и «Песнь о Роланде» священника Конрада Регенсбургского, и «Песнь об Александре» священника Лампрехта из Трира, и переложение «Энеиды», написанное Генрихом фон Фельдеке. Но из общей массы таких произведений выделяются два больших эпоса, — «Песнь о Нибелунгах» и «Кудрун», авторы которых неизвестны, хотя и то и другое, очевидно, относятся в окончательном варианте к штауфенскому периоду (к началу XIII в.). В это время и придворные поэты, подобные Готфриду Страсбургскому или Вольфраму фон Эшенбаху, уже вполне сознательно и обдуманно относятся к своим произведениям (первый создал «Тристана и Изольду», второй — «Парцифаля»). В них находим более глубокое понимание духовной жизни того времени и тех интересов, которые занимали в это время высшие классы. Но в «Песни о Нибелунгах» и «Кудрун», возникших из народной основы, ближе знакомишься и с жизнью, и с духом, и с воззрениями не отдельных классов общества, а всей германской нации. В основе этих двух произведений лежат не какие-нибудь временные и преходящие интересы, а отношения, которые в том или другом своем проявлении всегда привлекали к себе внимание и интерес всех. Весьма важно было и то, что подобные произведения, привлекавшие внимание общества, стали появляться не на чуждой большинству латыни, а на народном языке и что их авторами были уже не духовные лица, грамотные по преимуществу и обязанности своего звания, а миряне — рыцари или певцы по ремеслу, которые могли воспевать все, что вздумается, и, не затрудняясь ничем, выражать свои подлинные ощущения и воззрения.

Эта литература ясно доказывает, в какой степени в эти столетия духовный горизонт расширился, а духовная жизнь европейских народов стала богаче и разнообразнее. И мысли, и разговоры людей стали более, чем прежде, вращаться в области мирского. Если в это время слышны обращенные к церкви и духовенству укоры в излишнем увлечении мирскими интересами, то поводом к этому, конечно, была не только жажда власти и обладания у епископов и пап, а и то, что вообще все умы той эпохи обратились главным образом к мирскому. Это направление отразилось и на духовном сословии, которое тем менее имело возможность от него уклониться, что в период крестовых походов было призвано к участию во всех политических и военных делах. Оба сословия — и рыцарское, более и более перерождавшееся в аристократию, и духовное — не враждовали друг с другом. Церковь охотно придает свои формы и рыцарским празднествам, и даже рыцарским забавам. Так, например, церемония вступления в рыцари начиналась с того, что служили обедню; да и вообще образование рыцарства было слишком поверхностно и слишком проникнуто суетностью, чтобы рыцарство могло помышлять о сколько-нибудь серьезной оппозиции по отношению к духовенству и церкви. Более глубокое воззрение на соотношение божеского и человеческого начала скорее возникало в тех слоях народа, где главное содержание жизни составляла суровая трудовая деятельность.

Из этих слоев собственно крестьянское сословие — сословие свободных землепашцев-собственников — в течение многих веков стояло весьма низко по общественному положению. С презрением смотрел рыцарь на крестьянина, который уже давно не носил оружия, и крестьянин отвечал на это презрение со стороны своего тирана глубокой ненавистью и, где было возможно, платил ему за насилие насилием. Крестовые походы не улучшили быт этого слоя населения, хоть за это время и заметен некоторый прогресс в улучшении обработки земли. И вообще говоря, древнегерманское свободное земледельческое сословие хотя и удержалось в некоторых местах, однако сильно сократилось и было в упадке. Оно все более и более подчинялось зависимости от посредников, светских и духовных властей и господ и, сверх тягостной службы, которую должно было нести на законном основании под властью этих господ, вынуждено было еще терпеть жестокие насилия и оскорбления от тиранства рыцарей и их различных прислужников.

Сцены крестьянского быта. По миниатюрам из рукописи «Саксонское зерцало». Гейдельберг.

Крестьяне и плуг (вверху) XIII в. Крестьяне при закладке нового селения (внизу): владелец земли, феодал, вручает ее старшине на условиях наследственного оброчного права, что удостоверяется грамотой (где можно прочесть: «ego dei gratia») с подвешенной к ней треугольной печатью.

Само собой разумеется, что при таком стесненном положении это сословие не могло способствовать медленному и спокойному прогрессу общественной жизни: эта миссия главным образом выпала на долю сословия горожан. Чрезвычайно любопытно вспомнить, что по древнегерманскому воззрению всякое огражденное стенами поселенье уже представлялось стеснением личной свободы, а в данное время, напротив, только за толстыми стенами городов и оставалась возможность пользоваться известной личной свободой, столь необходимой для прогресса в общественной жизни.

Возобновление отношений с Востоком и временные завоевания и колонизация в восточных странах благотворно повлияли сначала на итальянские города, как старейшие и наиболее развитые в Европе, а через них на остальные. Итальянские города добились в этот период полной независимости: североитальянские — Венеция, Генуя, Пиза, Милан и прочие ломбардские города обратились в настоящие республики.

Собор в Пизе. Построен Бускетто в 1063–1100 гг. в честь морских, побед, одержанных пизанцами в Средиземном море.

Эта их независимость была результатом тех событий, которые подготовили конец владычеству Штауфенского дома в Италии и в то же время конец могуществу императоров. Насколько и в какой степени эта полная свобода должна была послужить на пользу им самим — это другой вопрос. Ни во Франции, ни в Англии о такой абсолютной свободе не могло быть и речи. Городской элемент во Франции, окрепший еще в те времена, когда Галлия была римской провинцией, рос в тесной связи с усилением королевской власти.

Одно из ранних изображений герба города Парижа

Самосознание городского населения пробудилось здесь ранее, чем в Германии, еще в начале XII в. Многозначительное слово коммуна (commune) получило в это время новое значение и стало обозначать не только подтвержденную присягой связь граждан отдельного города с определенным количеством городов, но и вообще союз нескольких городов на основании общей программы действий, а равно и эту самую программу. Программа эта заключалась в следующем: самостоятельный суд в случае нарушения каких бы то ни было предоставленных городу законов, обширная судебная власть в пределах города, назначение судей и чиновников для управления городом по выбору горожан и право самостоятельно распоряжаться административной и полицейской частью, при точно установленных обязательствах по отношению к одному владыке — епископу или иному господину. Вообще говоря, надо отдать справедливость французским королям, что они с гораздо большей политической проницательностью, нежели немецкие государи, особенно Штауфенского дома, отнеслись к тем политическим выгодам, какие подобное развитие городов предоставляло королевской власти. Немецкие короли обратились за помощью к этим союзникам уже тогда, когда было слишком поздно. Король Людовик IX издал, по возвращении из своего первого крестового похода, распоряжение о выборе мэра — городских властей вообще — и управления городскими доходами, и особенно занялся преобразованием управления своей столицы, Парижа, который, как и все города, состоявшие непосредственно под королевской властью, страдал уже не от насилий со стороны соседних магнатов, а от злоупотреблений, развившихся в городской среде благодаря городским партиям и непотизму. В Англии развитию городов способствовало суровое правление первых норманнских королей, которое, по крайней мере, обезопасило их от мелких тиранов. Короли скоро пришли к сознанию того, что благосостояние, накапливаемое в городах трудом и рвением граждан, есть их собственное благосостояние, и потому со времен Вильгельма II ни одно правление не обошлось без того, чтобы городам или отдельным корпорациям в них не дано было каких-нибудь новых хартий, льготных грамот или привилегий. Старинный обычай, который существовал еще со времен саксонского владычества, вызванный тревожными временами, — обычай соединяться в гильдии или тесные кружки, члены которых были связаны круговой порукой по охране жизни и имущества, а в некоторых случаях и для мщения, способствовал установлению в этих городах аристократического строя. Власть была сосредоточена в руках сравнительно немногих семейств и родственных союзов, и для них очень выгодна была привилегия, со времен Иоанна Безземельного нередко выпадавшая на долю городов — право свободного выбора городских властей. Величайшим городом в королевстве, благодаря его исключительному положению, был Лондон. Несмотря на это, в середине XIII в. в нем едва ли было 30 тысяч жителей.