— Учитель, вечером вы сказали, что знаете убийцу графа. Можете ли вы раскрыть его имя?

— Не могу в настоящее время. Понимаешь, дорогой Дино, знание и доказательства — птицы разного полета. — Он прищелкнул пальцами, словно отпугивая этих воображаемых пернатых созданий. — Я могу быть уверен в том, что знаю убийцу, но не могу пока представить доказательств, на основании которых пришел к такому выводу. Стоит мне высказать Лодовико свои подозрения сейчас, когда они ничем не подкреплены, и он отмахнется от меня, как от какого-нибудь городского попрошайки.

— Тогда нам необходимо узнать истину, — отважно заявила я. — Скажите, чем я могу помочь вам?

— Во-первых, убери кисти и краски, а затем приходи на небольшую зеленую лужайку за конюшнями.

Я торопливо поклонилась и, унося ящик, поспешно вышла, учитель же остался сидеть за столом. По крайней мере, сейчас не ночь, подумала я, подавляя зевок. Впрочем, все было бы гораздо хуже, если бы учитель великодушно не сказал Константину, чтобы мне позволили поспать утром лишний час. Подобное проявление благосклонности, приятное мне, вызвало несколько косых взглядов и перешептывание среди подмастерьев, когда я, наконец, присоединилась к ним. Они вновь зашептались, когда Леонардо позвал меня помочь ему в восстановлении фрески, тогда как остальные должны были заниматься обыденными делами. Я думала, что они, как обычно, поворчат и успокоятся, но только до тех пор, пока не вернулась в мастерскую.

— А вот и любимчик учителя, — глупо ухмыляясь, приветствовал меня Томмазо и отвесил насмешливый поклон, когда я проходила мимо него с громоздким ящиком. Другие ученики, оторвавшись от своих занятий, подняли голову вверх, ожидая моего ответа на брошенный вызов.

Скрываясь под мужским обличьем, я понимала, что обязана ответить ему той же монетой, в противном случае вызову подозрения.

— Учитель, возможно, и благоволит ко мне, — также задрав губу, ответствовала я ему, направляясь к полкам, где хранились краски и инструменты. — Если бы ты поработал над своим небольшим дарованием, то, вероятно, привлек даже большее внимание.

— Я рисую не хуже других, — возразил Томмазо, и его бледные щеки покраснели. — Не так ли, Паоло, Давид?

— Ты довольно прилично рисуешь, — с улыбкой согласился Паоло, — но Дино исключительно талантлив. Что ты скажешь, Давид?

Все взгляды обратились на юношу, известного среди учеников дипломата и умиротворителя. Задумавшись на мгновение, он ровным тоном произнес:

— Полагаю, вы оба прекрасные живописцы, но Дино, пожалуй, лучше понимает технику письма учителя.

— Ха! Я понимаю учителя не хуже Дино, не хуже любого из вас! — стиснув кулаки, Томмазо топнул ногой рядом с тем местом, где я, сидя на корточках, раскладывала кисти и краски по местам. — Извинись сейчас же.

Я встала и, упершись руками в бедра, встретила его взгляд, что и не удивительно, ведь мы были одного роста.

— Я сожалею, что обидел тебя. Ну а теперь не мешай мне, учитель велел сразу вернуться к нему.

— Знаю, почему учитель благоволит к тебе, — с презрительной ухмылкой произнес Томмазо. — Потому что ты смазлив, как девчонка. Говорят, что учителю нравятся хорошенькие мальчики.

И прежде чем я успела ответить ему, он протянул руку и сильно ущипнул мою щеку.

Я ударила его по руке и возмущенно взглянула на него.

— Ложь. Учитель всегда относился ко мне как к сыну, вот и все. Как же ты низок!

К этому времени остальные ученики уже собирались вокруг нас. До меня доносились их приглушенные голоса; одни соглашались со мной, другие уверяли, что тоже слышали о подобных наклонностях. У меня задрожала щека, и я зло посмотрела на сомневающихся.

— Если учитель приставал к кому-нибудь с непристойным предложением, то пусть он выйдет и скажет. Если же нет, тогда вам лучше заняться чем-нибудь более полезным, а не распускать отвратительные слухи. Возможно, Константин подыщет для вас более плодотворное дело.

Константин, накладывавший сусальное золото на панно в дальнем углу, наконец, оторвался от работы и направился к нам, чтобы вмешаться в наш спор. Пробившись через сгрудившихся подмастерьев, он сверху вниз уставился на нас с Томмазо.

— Довольно! Томмазо, смешай-ка еще один горшок гипсовой грунтовки. Дино, если учитель ждет тебя, тебе, думаю, лучше отправиться прямо сейчас. — Он обвел мрачным взглядом остальных учеников. — А вы принимайтесь за работу, не то мне придется просить учителя о том, чтобы вас высекли.

Его гневные слова произвели должное действие. Что-то обиженно проворчав, юноши нехотя разбрелись по своим местам, оставив нас наедине с Константином. Бросив на него сконфуженный взгляд, я нарочно приложила руку к посиневшей щеке, желая напомнить ему, что не я была зачинщиком ссоры.

— Я сейчас же иду к учителю.

Он холодно кивнул, давая понять, что ничто не ускользнуло от него, и сказал:

— Ты должен делать только то, что велит Леонардо. Сегодня Томмазо выполнит за тебя всю работу.

Я искоса посмотрела на юношу, на лице которого можно было прочесть обиду. Не знаю, что вызвало в нем такие чувства. Идя по мастерской к выходу, я ощущала его раздраженный взгляд на моей спине. Кажется, к тем двум разносчикам из прошлой ночи добавился еще один враг.

Решив отбросить все неприятные мысли, я направилась к лужайке. Утро уже давно вступило в свои права, да и день выдался прекрасный. Под лазурным небом на территории замка царило необычное оживление, да и быть иначе не могло, ведь Моро запретил гостям покидать пределы его крепости. Дамы в роскошных нарядах прогуливались в парке в сопровождении столь же пышно разодетых слуг, пока их знатные мужья фехтовали на мощеных участках или скакали на своих не ведающих устали конях. Шум голосов, смешавшись с топотом копыт, казался гулче обычного и напоминал гомон на городской площади в ярмарочный день. Но, несмотря на всю эту суету, царило мрачное настроение; нераскрытое убийство графа, словно нарядным саваном, покрывало двор.

Я отыскала Леонардо на дальнем конце зеленой лужайки. Он сидел на каменной скамейке и писал что-то по своему обыкновению справа налево на листе бумаги. При моем приближении он поднял голову и жестом велел мне сесть рядом.

— Вероятно, это поможет в расследовании, — он указал на лист, лежащий между нами и исписанный зеркальным почерком.

— Этот, первый, я заполнил вчера ночью после пира. Здесь перечислены все посетители и участники вчерашнего торжества. Я зачеркнул имена тех, кто, и я могу лично засвидетельствовать, был на игровом поле тогда, когда был убит двоюродный брат герцога.

Просмотрев список, я с изумлением увидела, что он включает примерно двести имен, в том числе мое и остальных учеников. Наши имена были зачеркнуты (и это радовало), как подавляющая часть остальных. Таким образом осталось еще немалое число подозреваемых. Кроме того, в список не вошли имена большинства слуг, скромное положение которых не исключало возможности мщения.

Леонардо нахмурился, и его следующие слова стали отражением моих мыслей.

— Да, хотя этот список и суживает количество возможных убийц, в нем не учтено огромное количество тех, кто, будучи при дворе, не принимал участия в торжествах. Впрочем, это только начало, — произнес он и засунул листок в жакет. — Ну а теперь поведай мне, кого ты видел прошлой ночью и кто возбудил у тебя подозрения.

Я быстро рассказала ему про двух разносчиков и про их явно подозрительный разговор, подслушанный мною. Он слушал с интересом; однако, когда я замолкла, он покачал головой:

— Не сомневаюсь в том, что они замешаны в какой-нибудь гнусной интриге, но не думаю, что они причастны к смерти графа. Если бы они действительно прикончили знатное лицо, особенно родственника Лодовико, их бы давно и след простыл; они бы не остались здесь, рискуя быть найденными и подвергнутыми мучительной казни. На кого еще ты обратил внимание?

— Там было еще одно интересное лицо… знатная дама, судя по платью и манерам.

И я поведала о встречах с женщиной, которую я про себя звала «женщина епископа». Хотя я была более или менее уверена в том, что ее припадок после объявления герцогом о смерти его двоюродного брата был порождением горя, а не радости, меня все же что-то в ее реакции беспокоило. Но, по мере того как я рассказывала о ее поведении, аргументы против нее звучали все сомнительней.