— Уверен, что вы не станете возражать, — сказал он месье Вилласу, — я обучаю своего слугу Дино премудростям игры, дабы у меня был достойный противник. Ему было бы полезно понаблюдать за игрой такого мастера.

— Разумеется, — посланник великодушно кивнул головой, а затем развернул доску белыми фигурами к учителю. — Поскольку вы мой гость, вы играете белыми и первый ход за вами.

Леонардо кивнул головой и быстро пошел стоящей перед ферзем пешкой — сурового вида фигуркой, чей наряд, к моему изумлению, напоминал мою одежду, — на две клетки вперед. Посланник ответил тем же. Чуть улыбнувшись, Леонардо пошел со стороны королевы от слона пешкой тоже на две клетки вперед.

— Обрати внимание, Дино, — сказал он, указывая на доску, — я разыграл так называемый королевский гамбит. Я продемонстрировал свое желание пожертвовать пешкой в надежде позже получить преимущество. Мой глубокоуважаемый противник может принять мою игру и съесть мою пешку, а может и не поддаться.

— И он, очевидно, принял вызов, — добавил учитель, когда посланник взял белую фигуру и поставил на ее место пешку темного цвета. Леонардо быстро передвинул королеву по диагонали. — А теперь я поставил посланнику шах.

Нахмурившись, месье Виллас тут же загородился конем.

— Он защитился, — пояснил мне учитель, — и если я сейчас возьму его коня, то потеряю ферзя. И поэтому…

Леонардо сделал ход королевой и взял пешку.

— Я пленил его пешку и временно сравнял счет.

С этого момента они стали играть медленнее, по крайней мере, посланник. Над каждым ходом он, хмурясь, раздумывал несколько минут и лишь затем двигал фигуру. Леонардо же, видимо, вовсе не думал, быстро ходя, беря время от времени черную фигуру и теряя свои. И вот когда у него оказалось, по меньшей мере, вдвое больше фигур, он объявил шах, заставив обескураженного посланника спешно уходить от опасности.

Игра продолжалась уже около часа. На доске осталась всего половина белых фигур и еще меньше черных. Все это время Леонардо сохранял спокойствие, даже был весел, рассказывая мне о своей тактике. Посланник же становился все угрюмее, на его лбу, хотя в помещении было прохладно, выступил пот. Полагаю, что объяснения учителя начинали тяготить его. Но поскольку он согласился на мое присутствие и в основном пояснения учителя относились к его собственным ходам, Виллас вряд мог пожаловаться, не потеряв при этом лица.

— Ты понял, Дино, — говорил учитель, пока посланник обдумывал свой следующий ход, — что игра в шахматы во многом похожа на военные действия. Обязательно следует продумывать свою тактику на несколько ходов вперед и стремиться одержать верх в сражении, а не в отдельных стычках, — присовокупил он, когда Виллас с улыбкой съел королеву.

Меня этот ход встревожил, Леонардо же только пожал плечами.

— Как ты знаешь, королева является, пожалуй, самой сильной фигурой на доске. Ее потеря обычно означает проигрыш. Но порой ею жертвуют ради блага ее короля. И вот когда противник радуется, что ему удалось пленить ее, какая-нибудь незначительная фигура захватывает знамя и решает исход дела.

С этими словами он пошел оставшейся у него пешкой на одну клетку вперед, и черный король оказался под ударом. Откинувшись в кресле, он весело сказал посланнику:

— Если не ошибаюсь, месье, вам, по-моему, шах и мат.

Посол несколько минут пыхтел и отдувался, разглядывая доску под разными углами, словно надеялся, что с другой точки ему удастся отыскать спасительный выход. Наконец, он тоже откинулся в кресле и со вздохом поднял руки:

— Признаю себя побежденным, господин Леонардо. Вы и впрямь искусный игрок. Жаль, что мне так и не удастся стать обладателем ваших картин.

— Победа далась мне трудно, — утешил его учитель. — Однако, имея при себе письмо, которое вы мне напишите, я, возможно, прибуду в будущем ко двору короля Людовика, и вы сможете получить от меня портрет… за обычную, разумеется, плату.

Посланник рассмеялся.

— Конечно, — согласился месье Виллас, вставая и направляясь к столу. Взяв листок бумаги и перо, он быстро написал несколько строк, затем, капнув воск, приложил к нему свою печать. — Вот ваше письмо, господин Леонардо, — проговорил он, вручая его учителю. — Пусть оно послужит вам.

Учитель с довольной улыбкой прочитал письмо, затем осторожно сложил его и сунул внутрь жакета.

— Уверен, что так и будет, — ответил он. — А теперь мы, с вашего позволения, покинем вас. Да, обязательно сообщите мне, если вспомните что-нибудь, касающееся графа, — все, что может помочь нам в расследовании.

Мы вышли из покоев. Учитель весело кивнул секретарю, соскочившему со своего стула, чтобы со счастливым видом затворить за нами дверь передней. Вновь оказавшись в конторе и подгадав момент, когда нас никто не мог подслушать, я с нескрываемым любопытством спросила:

— Учитель, пожалуйста, скажите, как вам удалось убедить того неприятного человека помочь нам?

Леонардо приподнял бровь.

— Я лишь сказал, что мне известно, что он делал прошлой ночью, и что я расскажу об этом посланнику, если он не доложит о нас.

— Но что же он натворил, если боится огласки? — упорствовала я.

Он пожал плечами.

— Не имею ни малейшего представления, мой дорогой мальчик. Однако долгое изучение природы человека позволило мне предположить, что человек с таким характером вряд ли отличается благонравным поведением, поэтому я и подумал, что в последнее время ему едва ли удавалось вести воздержанную жизнь. Как видишь, интуиция не подвела меня.

Я восхищенно покачала головой.

— А как же шахматная партия с посланником? Вы действительно бы написали портреты его супруги и любовницы?

— Разумеется, — небрежно ответил он. — Я человек слова. Впрочем, посланнику вряд ли понравилась бы моя работа. Вместо двух картин я написал бы одну, сделав на ней портреты обеих женщин.

Я расхохоталась, представив на одном полотне ругающихся супругу и любовницу. Одна сидит перед зеркалом, вторая отражается в нем. Все, кроме самого посланника да двух несчастных женщин, сочли бы такое полотно озорной проделкой гения.

Впрочем, у меня поубавилось веселья, когда я вспомнила разговор с месье Вилласом. Хотя я и была готова видеть в нем одного из участников заговора, он вел себя как невинный человек.

— Вы не показали ему портреты разносчиков, — напомнила я. — Может, вернемся и покажем?

— Не стоит. Их, вероятно, наняла графиня либо Орландо, если он принадлежал к числу заговорщиков. Виллас тут ни при чем.

Я разочарованно покачала головой. От посланника нам действительно было мало проку, и я сказала об этом учителю.

Леонардо вдруг остановился и повернулся ко мне:

— Ах, мой милый Дино, на этот раз ты совершенно неправ. Французский посол сообщил многое, хотя сам и не догадывается.

Он засунул руку внутрь жакета и достал письмо.

— Я нарочно предложил сыграть в шахматы, так как знал, что ему по-прежнему не дает покоя его проигрыш Моро. Что же касается ставки, то выбрал я ее неспроста — не ради собственной выгоды. Мне был нужен законно полученный образец почерка господина Вилласа.

Он развернул письмо и, снова взглянув на него, кивнул головой.

— И теперь мое любопытство удовлетворено. Смотри, если положить это письмо рядом с посланием, найденным мною в шкатулке графини, станет вполне очевидным, что они написаны одной рукой.

И когда я с восхищением посмотрела на него, он присовокупил:

— К сожалению, из этого следует лишь то, что он намеревался разделаться с архиепископом. Нам до сих пор неизвестно, кто убил графа Феррара и почему. Поэтому нам придется разыграть королевский гамбит.

Вспомнив его объяснение этого дебюта, я вслух спросила:

— И кем же вы пожертвуете?

— Ответ прост, мой милый мальчик, — с улыбкой ответил он. — Я пожертвую собой.