Дворник укрыл Сталина в комнате своего брата, дворника при казармах Кавалергардского полка, на Потемкинской улице – рядом с Таврическим дворцом, где когда-то жил соправитель Екатерины Великой князь Потемкин, а теперь заседала Дума. К казармам “то и дело подкатывали пролетки с дежурными офицерами, – вспоминает Анна Аллилуева. – Сталин… часто бывал в городе, виделся с товарищами. Под взглядами казарменных часовых он спокойно проходил, прижимая локтем домовую книгу кавалергардских казарм”.
Сталин, который собирался “издавать газету”, наладил нужные связи и быстро отбыл на Кавказ.
В начале июля 1909 года он вернулся в Баку под новой маской – Оганез Тотомянц, торговец-армянин. Но охранка узнала о его приезде: в документах отражено, что прибыл “скрывшийся из Сибири… социал-демократ, известный в организации под кличкой “Коба” или “Сосо”. Двое агентов охранки, проникшие в ряды большевиков, – Фикус и Михаил – теперь регулярно доносили на Сталина, который проходил под кличкой Молочный[133] (в Баку сталинским прикрытием было кафе-молочная). За ним то и дело наблюдали, но тайной полиции понадобилось несколько месяцев, чтобы понять, кто такой Сосо, и поймать его. Почему?
Это одна из неразрешенных загадок жизни молодого Сталина. Был ли советский диктатор в молодости агентом царской тайной полиции?2
Глава 25
Молочный: был ли Сталин агентом охранки?
В “нефтяном царстве” Баку Молочный попробовал вдохнуть новую жизнь в разрушенную большевистскую организацию. Он вновь работал со Спандаряном, Серго и Буду Мдивани. Собрав остатки дружины, он, по словам маузериста Куприашвили, “начал обдумывать нападение на почтовый корабль”; добычу он планировал пустить на финансирование “Бакинского пролетария”.
Но времена наступили скверные. “Партия больна”, – писал Сталин. “Хороших новостей нет. Мы не рабочие”, – жаловался он Цхакае и добавлял, что теперь считает правильным воссоединение с меньшевиками. Ленин ненавидел примиренчество, но тяжелые обстоятельства вынудили Сталина сделаться примиренцем. Закаленные комитетчики – члены комитетов в России – все сильнее разочаровывались в Ленине и эмигрантах. “Почему эти чертовы “течения” должны нас раскалывать… что за бессмысленные склоки – обе стороны заслуживают порки!” Сталин требовал учреждения Русского бюро, которое руководило бы партией в самой империи, и создания национальной газеты, печатаемой в России, а не за рубежом. Центральный комитет он в печати называл “фиктивным центром”.
Идеи Сосо о будущем партии дошли до Центрального комитета в Париже. В январе 1910-го ЦК сделал его членом только что образованного Русского бюро. Это был знак высокой оценки его энергичности и организаторских способностей. Из кавказского активиста он стал российским большевистским вождем, тем не менее в Баку он вел собственную игру против Шаумяна.
“Сталин и Спандарян сосредоточили всю власть в своих руках”, – сетовала жена Шаумяна Екатерина, дочь нефтяника. Зажатый между давлением Сталина и царскими репрессиями, Шаумян, как и многие другие, устроился на постоянную работу, причем у симпатизировавшего марксистам нефтяника Шибаева. Он пытался выбраться из подполья. “Все “взялись за ум” и устроились на работу, – писал Сосо Цхакае. – Все, кроме меня. Да, я не “взялся за ум”. За мной охотится полиция!” Неподкупный Сталин никогда не “взялся за ум” и ненавидел тех, кто “взялся”, таких как Шаумян, “который уже три месяца как оставил нашу работу!” Он пробовал вернуть Шаумяна на путь истинный. Оставшись один после смерти Като, Сталин ненавидел семейное счастье Шаумяна[134] и осуждал его жену Екатерину: “Эта женщина, как самка, думает только о своих птенцах, она часто враждебно смотрела на меня, потому что я втягивал ее Степана в такие конспиративные дела, которые пахли тюрьмой”. А Екатерина Шаумян жаловалась на то, что Сталин строил козни Шаумяну и вел себя как вздорная баба.
Сталин поехал в Тифлис “по финансовым делам” – эвфемизм для обозначения экспроприаций и рэкета. Он не знал, что умер его отец – возможно, это случилось в то же время. Бесо, бездомный пьяница, попал в Михайловскую больницу. Из медицинских документов ясно, что он умирал от туберкулеза, колита и хронической пневмонии. Он умер 12 августа, ему было пятьдесят пять лет. Он не пытался связаться с Сосо. У него не было ни родственников, ни денег, и его похоронили в нищей могиле1. Для большевика, подписывавшегося “Сын Бесо”, его отец умер много лет назад[135].
Когда Сталин вернулся на Каспий, к нему приехала его подруга по ссылке – Стефания Петровская. Охранка вскоре охарактеризовала ее как “сожительницу” руководителя “Бакинского комитета РСДРП”. Очевидно, она была по-настоящему ему предана, потому что не вернулась в Москву или Одессу, но последовала за ним в Баку.
Он сделал ей высший комплимент: сменил псевдоним К. Като на К. Стефин – от имени Стефания; это уже ближе к “Сталину”. Для такого шовиниста брать в качестве псевдонима имена возлюбленных довольно необычно. Очевидно, Стефания была ему дорога. Они стали жить вместе – вернее, как писала тайная полиция, Молочный проживал “у своей сожительницы”.
Тем временем началась череда странных скандалов, в ходе которых выяснилось, что сталинская партия кишит царскими шпионами. Из-за этого Сталин начал истерическую кровавую охоту на предателей – и в итоге только убил невиновных и навлек подозрение на себя. Все началось в сентябре 1909 года, когда собственные источники Сталина в тайной полиции предупредили его, что двойной агент донес о его драгоценной подпольной типографии. На типографию планировался налет. Станок нужно было срочно переместить в другое место.
“Т. Сталин прибежал ко мне на завод, – вспоминал его помощник Вацек, – и поручил срочно достать деньги, каковые в сумме 600 руб. мною были получены от либерального управляющего [Манчо]”. Но этих денег не хватило. Сталин вернулся на завод с Буду Мдивани. Манчо выдал Сталину еще 300 рублей.
Сталин расположил типографию в новом секретном месте в Старом городе Баку – в темных подвалах и проходах персидской крепости. Затем он узнал, что супруги, обслуживавшие типографию, похитили деньги. Он отправил к ним маузеристов. Муж успел скрыться. Жену допросили сталинские наемники – каким-то образом ей удалось убежать и спастись от гибели.
В октябре 1909-го полиция нагрянула на конспиративную квартиру бакинского большевика Прокофия Джапаридзе (Алеши). Полицейские с удивлением обнаружили в квартире, кроме Джапаридзе, Серго и Сталина. Помощник пристава, как обычно, не проявил самостоятельности мышления и, оставив у дверей городовых, пошел советоваться с начальством. Сталин и Серго дали городовым взятку – десять рублей. Джапаридзе пришлось остаться, и его арестовали, но Сталин и Серго сумели улизнуть.
По наводке еще одного источника в бакинской охранке Сталин обвинил в предательстве секретаря Союза нефтепромышленных рабочих Леонтьева. Сталин решил, что в партию внедрились пятеро агентов охранки. Он решил убить Леонтьева, но тот пошел на провокацию и потребовал партийного трибунала. Сталин отказался проводить трибунал: на нем могли всплыть имена его “кротов” в охранке. Леонтьева отпустили, и теперь Сталина заподозрили в связях с тайной полицией. “Предательство того, с кем ты делил все, – говорил позднее Сталин, – это ужасно, ни один актер или писатель этого не передаст – это хуже самого укуса смерти!” В Баку Сталин учредил людоедскую инквизицию для поимки предателей, настоящих и вымышленных, – то же самое он в 1930-е проделает во всем СССР. Разница в том, что в Баку в партию действительно внедрились шпионы.
Сталин опубликовал имена пятерых “предателей”, но из архивов тайной полиции следует, что лишь один действительно был шпионом – остальные были невиновны. Охота на ведьм шла полным ходом. Когда в Баку явился важный московский большевик Черномазов, “товарищ Коба с презрением посмотрел на него. “Ты провокатор!” – закричал он”. На этот раз Сталин оказался прав.
