Мысли ворочаются в моей голове и не дают по-настоящему забыться дремотой. Я вселяю в себя оптимизм: лето — это духота и пот; пляжи — это окурки в песке и инфекции в воде; парки — это клещи, собаки, пустые бутылки, затушенные костры от барбекю и бомжи по скамейкам; гулять вечером — цеплять маньяков и кретинов, мнящих себя в роли донжуанов и казанов; танцевать — стоптать все ноги и приползти домой с мозолями, упасть штабелем в кровать; колесо обозрения — идеальное место для преступления; прогулка на катере — качка, нос в пакете и желудок на изнанку, в довершение, можно утопиться; езда на велосипеде — слетевшая цепь, яма с крапивой, полет на асфальт, разбитые коленки; дача — шмели летают, стрекозы жужжат, а ночью гигантские мотыльки и надоедливые комары.

— Привет, — сказал Нейл, разглядывая меня с высоты своего роста.

Я удостоила его мимолетным взглядом:

— Скройся!

— Вижу, что меня тут ждали! — ухмыльнулся он.

Я сдвинула солнечные очки на кончик носа, и широко растянув рот в язвительной дуге, послала ему следующее:

— Добро пожаловать в клуб неудачников! Взнос за членство — болезнь средней тяжести, деятельность клуба — донимать всех без исключения, правило — никаких правил!

Он запрокинул горло и расхохотался, но за громким смехом последовал сухой кашель.

— Вот скажи, как можно умудриться заработать ремиссию в теплое время года?

— А… — протянул он, уставившись на лежак, стоявший в метре от меня. — Я просто решил, что тебе будет скучновато, — самоуверенно заявил он и подтащил деревянную опору ко мне. — А я джентльмен, — сказал и наставил на меня лукавые гляделки.

— И поэтому, ты жил в «холодильнике», вместе с арктическими пингвинами? — Я откровенно над ним потешалась.

Обе его щеки расцвели улыбкой. Он довольный бухнулся в шезлонг, заложив руки за голову.

Я не могла не поинтересоваться:

— Кто дает тебе пилюли счастья? Я тоже хочу!

— Спроси у своего доктора… — Отколол он, что вопросы у меня кончились сами собой. Слова набили оскомину. Он играл с огнем.

— Он не мой… — буркнула я, упрятав глаза за темные стекла.

Повисло молчание.

— Слушай… — начал он.

— Заткнись!

— Но, это что-то важное.

— Заткнись!!! — громко сказала я, давая намек, что посылаю далеко и надолго.

Он застонал от возмущения:

— Ты просто младенец, обижающийся на мелочи!

У меня дух захватило. У него природный дар доводить меня до точки кипения за секунды. Я села и начала говорить:

— А вот, что думаю я: вместо того, чтоб заниматься своими делами, торчишь тут за какими-то надобностями и злишь меня. Иди, — гаркнула я, — соблюдай свой постельный режим! Он зашевелился. Я стала надеяться, что победила в этом раунде. Но, не тут-то было. Он лишь перевалился на бок, чтоб лучше лицезреть моё опаленное яростью лицо.

— Знаешь, я никогда не любил азартные игры, потому, что они затягивают. Но в то, с чем играешь ты, я буду «играть» без правил и до победы.

Его слова я оставила без ответа. Сделала вид, что не знаю, о чем он. Но я знала. В этом-то и дело. Зачем нам это?

Жизнь — странная штука. Она обделяет нас, унижает, ставит на колени, отбирает последнее, но, даже заперев нас в водовороте отчаяния, посылает тех, кто протягивает нам руки помощи. И пусть у этих людей свои мотивы, методы и способы, но те, кому мы, действительно, не безразличны — всем этим вытаскивают нас, побуждая сбросить свою «старую кожу», и толкают к новой жизни. Итак, мы делаем свои первые широкие шаги на пути к «Раю», не смотря на маленькие ножки.

— Почему ты решил со мной познакомиться? — спросила я вдруг, после промежутка, за который я успела погрузиться в себя, а Нейл наковырять камушков и пометать их до борта здания.

— Насколько помнится — это ты предложила, а я согласился.

Я резко дернула головой:

— Нет, раньше.

Он задумчиво произнес:

— В сети?

— Да, — спокойно ответила я.

— Тебе многие писали, считай, что не прошел мимо.

— А по-честному?

— По-честному, — в его голосе прозвучала некая угрюмость, — тебе знать не надобно, — сказал он и запрокинул голову к лившемуся на нас свету.

Я последовала его примеру и откинула спину на лежак:

— Ты действительно — идиот!

— Почему это еще? — встрепенулся он, как ретивый конь.

— Вот, поэтому-то и идиот, раз понять не можешь! — язвительно выпалила я.

— Что-то я не…

— И поэтому тоже! — быстро перебила я, оборвав его.

Пара глаз с полным заторможенным видом была обращена на меня.

«Да! Мой организм послал неплановых «засланных казачков» в виде месячных и я зла, как стая волков, а тут еще и он, со своим покрывалом тайного противостояния» — отразил мой мозг, но рот, решив, что это уж слишком интимно — деликатно промолчал.

— Просто было время, когда мне было паршиво, — пробурчал Нейл, похоже, что тупо заполняя пробел в диалоге.

Я приняла самый обиженный вид, из тех, что были в запасе у мимики моего лица, так как, сносить завихрения его головы терпения не осталось. И высказалась:

— Раз говоришь, то говори прямо или не начинай вообще.

— Я и не начинал…

— Тогда и не продолжай! — я отвернулась, возводя бессловесный щит.

Разговор теперь было не склеить, с какой стороны не заходи. Мы напоминали два разных предмета, но для единой цели. Он — сухие дрова, а я — раскаленную топку. Вопрос в том, когда запустится процесс?

Я в курсе, что сама так часто себя веду. Но когда подобное отношение проявляют ко мне, меня доводит это до одурения, тем более, в этой ситуации мы не равноправны. Он втерся в мою семью, обаял мою маму, его брата кто-то занес уже в женихи моей сестре, папа, наверняка, в лучшие друзья после их баталий на исторические темы, а я открыла душу, хоть и неосознанно, а он, значит, отвечает «стеной». Вот, такое дерьмо!

— Эй-й-й… — глухо протянул он, похоже перебираясь на мой лежак. Вот же змей, исподтишка подползает!

— Ну, ни в какие ворота, — прошипела я. И тут же, не оборачиваясь, но скосив глаз, подцепляю деревяшку лежака и, напрягая мышцы — отталкиваю. Ну ладно, пытаюсь…

— Что ты делаешь? — изумляется его голос.

— Это ты что делаешь?! — весьма раздраженно отвечаю, нарушая забастовку своего молчания. И разворачиваюсь.

Его глаза изучают в моих открытую угрозу. И он спрашивает:

— Готовишься к войне?

— Занимаю самооборонные позиции, — грозно резюмирую я.

— Похоже, мы начали не с того…

— Нет, это мы закончили не тем, а точнее ты! — отпарировала я ему, словно плюнула. Что-то со мной сегодня не то и гормоны пляшут.

И тут он буквально ввел меня в стопорное состояние, сказав:

— Ты стала тем, кто побудил меня измениться…

Я только рот открыла, так сразу и закрыла. Похоже, наступал мой черед молчать. На его лице промелькнуло растерянное выражение, а потом:

— Мой отец властный человек. Они с дедом на пару умело управляют чужими жизнями. Вертят людьми по своему усмотрению, как ключами на связке. Я понимаю, что в мире бизнеса эта деловая хватка необходима. Но, такое отношение к собственной семье… Они слишком заигрались, считая, что могут выбирать за кого-то, что делать. Я не хочу идти по их стопам. Жить по их законам. — Он напрягся, словно собирая волю в кулак. Откровенность — явно не его конёк, как, впрочем, и не мой.

Я молчу и жду, а что мне еще остается.

— Я не такой, как Майкл, — наконец заговаривает он. — Ему проще, так как, адвокатство — его призвание. Его выбор совпадает с выбором деда, поэтому, тот в нем души не чает. Но, я к иному стремлюсь, нежели то, что они пророчат мне, — тут он притих, — наверно, всё дело в том, что я не родной в этой семье.

Тут, мне конкретно стало не по себе, я сменила выражение лица на более спокойное, миролюбивое. Он же, не отрывая глаз от моей перевоплотившейся физиономии, тогда, как я — от сосредоточенности выражения его лица, степенно продолжал:

— Моя мама и отец Майкла поженились, когда та уже была беременная мной. И хотя, он зовет меня сыном, а я его отцом, но с каждым годом наши противоречия лишь растут. Он не хочет понять меня, а я не могу его. Чтобы я не делал, это всегда в его глазах не так, неправильно, нехорошо. Однако, я слишком люблю свою свободу, чтобы идти у него на поводу. Я пошел против него. Подал документы не на факультет — бизнес образования, а на журналистику. Но наш отец слишком честолюбив. Ошибок не прощает. На корню всё и зарубил. И вот пришел ответ из университета, а в конверте — пожелание попробовать в следующий раз. Позже я узнал, чьи руки примешаны к этому делу, когда невольно подслушал разговор отца с матерью. Он так и сказал: «Журналист? Не, ну чего удумал? Ему все двери открыты, а он вместо мозгов добровольно ногами решил работать. Гончих собак я в своем доме не потерплю! Не сам это поймет, так я вколочу». Мать промолчала, потому, что слишком долго подчинялась его правилам. Ведь, все мы что-то да отдаем на семейный алтарь… Она — свою свободу и право голоса. Да, он бы и не понял, скажи она ему хоть что-то.