К обеду они обошли менее половины полигона. Марк совершенно вымотался. К головной боли от выпитого вчера алкоголя теперь добавилась головная боль от специфического запаха свалки. Каждый компонент сам по себе, вроде, ничего: запах дыма от костров, запах прелых листьев, запахи машинного масла, гнилой древесины, и так далее. А вместе – получался отвратительный «букет». Похоже, вся его одежда пропиталась этим запахом. От мелкого дождя рубашка стала влажной и неприятно царапала кожу, а его полуботинки и брюки до колена были покрыты толстым слоем жирной, глинистой грязи. Он пожалел, что оделся, как для офиса. Теперь Мэри будет жаловаться, что он совершенно не бережет одежду, и надо делать внеочередную стирку. Кроме всего прочего, во рту у Марка было сухо, как в пустыне, но он не мог заставить себя пить. Стоило взять в рот глоток воды, и от запаха, а также от самого вида отбросов его буквально выворачивало наизнанку.
Как они вообще тут работают? Привыкли? Хотя нет, к такому вряд ли можно привыкнуть. Интересный «разрыв поколений» получается, подумал Марк. Мусорщики постарше, скажем, того же возраста, что и Марк, были одеты в длинные брюки, куртки с длинными рукавами, у многих были резиновые сапоги или грубые ботинки. Почти все имели на руках перчатки, а у некоторых рот и нос прикрывала тряпичная маска. Притом, по их лицам было заметно, что им ни обстановка, ни запах на Куче откровенно не нравятся. Конечно, до Обвала у них была совсем другая работа. Юристы, финансисты, менеджеры… Как мама депьюти Кима, которая переквалифицировалась из финансового аудитора в мусорщицу. Да даже если кто-то и не был раньше «белым воротничком», заполнять полки в супермаркетах или крутить гайки в авторемонтной мастерской – это все равно работа почище, чем здесь.
А вот мусорщики помоложе, те, кому не было двадцати, у них никакого отвращения на лицах не наблюдалось. Вот девушка отпустила шутку про парня и, звонко засмеявшись, бросилась убегать, разбрызгивая босыми ногами грязные лужицы. Парень погнался было за ней, но запнулся вьетнамкой и чуть не упал, вызвав взрыв смеха среди остальных мусорщиков. Он комично запрыгал на одной ноге, освобождаясь от второй вьетнамки, но гнаться за девушкой уже передумал. Она и сама спускалась с кучи мусора, чтобы возобновить работу. Несмотря на испортившуюся погоду, многие молодые люди работали полуголыми, даже девушки. Странноватый рабочий костюм, состоявший из грубых армейских брюк снизу, и лифчика от бикини сверху был довольно обычным делом. Рабочей обуви тоже не было и в помине; большинство молодых людей обходилось парой вьетнамок с подошвами из старых покрышек, а многие вообще предпочитали работать босиком. Почти что все перебирали мусор голыми руками. Резиновые перчатки были у каждого третьего, но обычно их носили за поясом, а не на руках. Они надевали резиновые перчатки только если в мусоре обнаруживалось что-то действительно опасное – аккумуляторная батарея или металлическая стружка. Конечно, это были те, кто родились уже после Обвала или за несколько лет до него. Они просто не видели ничего другого в жизни. Для них свалка была нормой. Пусть не самым приятным местом, но достаточно годным.
А на свалке уже подрастает третье поколение. Вот две женщины, присев на какие-то строительные обломки, кормят грудью малышей. Одной из них, наверное, шестнадцать. Вторая чуть постарше; у ее ног, сидя прямо в луже, лепит куличики из грязи совершенно голый двухлетний карапуз. Вот он откопал в грязи ржавую пробку от «Кока-Колы» и торжественно вручает ее мамаше. Та, улыбаясь сыну, отправляет находку в свою корзину. Да, для этих малышей свалка – дом родной. Где еще можно так хорошо посидеть в грязной луже и откопать такую великолепную пробочку? Марк даже слышал, что беременные женщины здесь работают, что называется, «до последнего» и рожают прямо на кучах мусора.
– И как им не противно ходить по этой гадости без сапог? – не то спросил, не то констатировал факт Марк. Толстяк Родриго был из поколения промежуточного между бывшими «белыми воротничками» и двадцатилетними. Одет он был с комфортом: на ногах резиновые сапоги, на плечах – пластиковая накидка от дождя. Запах помойки на него не действовал совершенно. Когда подошло время обеда, он купил у разносчицы пару буррито[84] и принялся их уплетать на ходу.
– Без сапог? Да нет, а почему должно быть противно? – удивился вопросу сержант, задержав свой надкушенный буррито перед ртом. По-видимому, вопрос о сапогах и мусоре никогда его не занимал.
– Ну, не противно, а, скажем, опасно. Всякие инфекции? В мусоре, неверное, и шприцы старые попадаются, и все такое. – Марк уже как-то смирился с тем, что его младшие везде бегают босиком, но не по свалке же?
– Да нет, это не так опасно, как кажется на первый взгляд. Некоторые мусорщики даже утверждают, что босиком на Куче безопасней. Меньше шанс куда-нибудь провалиться. Типа, если ты босиком, ноги чувствуют, что земля пружинит, все такое. Я, честно говоря, полагаю, что это сказки. Однако, ходить тут босиком вряд ли опаснее, чем в городе. Я, бывает, и сам так хожу. Сегодня вот легко было угадать погоду – надел сапоги. А летом, бывает, с утра сухо, придешь в сандалиях, а к обеду соберется такая гроза! Бах, и грязь по колено. Или наоборот, с утра дождь, придешь в сапогах, а к обеду – солнышко, и за девяносто градусов[85]. Если до конца дня в резиновых сапогах проходишь – к вечеру останешься без ног. И так, и этак, поневоле приходится разуваться. Хотя, я стараюсь на службе босой не ходить. Авторитет Полиции, знаете ли.
– Никогда не поверю, что тут безопасно ходить без обуви, – сказал Марк.
Сегодня утром у Марка случился почти идентичный разговор с Самантой. После обязательного утреннего похода на Шелдон-Рез за водой (эту обязанность все дети в их квартале традиционно выполняли босиком, и Марк не возражал – по крайней мере, больше не возражал,) Саманта запрыгнула на трехколесный грузовой велосипед, чтобы ехать на Кучу.
«И куда это ты собралась в таком виде, Саманта?» – закричала Мэри из гостиной.
Саманта внимательно оглядела свои джинсы и футболку и даже попыталась заглянуть себе за спину: «В каком виде, мамочка?»
«На Кучу?! Без сапог?» – последовало объяснение от мамочки. Озадаченное выражение на лице Саманты сменилось обычным – озорным. Наверное, она поначалу подумала, что там что-то действительно серьезное. Например, на спине прицеплена записка от Памелы и Патрика, доброе напутствие неопытному водителю трицикла, что-то в духе «Осторожно: Чайник». А оказалось, какая-то сущая мелочь: сапоги забыла.
Далее началась «война авторитетов». Марк сражался на стороне Мэри, повторяя те же самые доводы, что он только что представил Родриго. Хотя на заводике Фредерика Штольца дело было, вероятнее всего, не так плохо, как на самой Куче, опасные отходы можно было встретить повсеместно. В конце концов, это же был химический завод! Разве у них нет правил Техники Безопасности, как положено на химических заводах?! Наконец, в переговорах был достигнут компромисс. Да, Саманта будет делать то же самое, что Майк делал до нее: она прицепит резиновые сапоги под сиденьем велосипеда и обуется в них по прибытии на завод. Тут Марк указал дочери, что помимо резиновых сапог под сиденьем, Майк еще всегда обувал свои шлепанцы на время езды от дома до свалки. На это Саманта просто махнула рукой: Майк всегда был таким неженкой, заявила она, а я – не-неженка. Только неженки ездят на великах в шлепанцах. Словечко из лексикона Кучи немного развеселило Марка. В конце-концов, резиновые сапоги перекочевали из угла гаража на крючок под сиденьем, и Саманта отправились на работу, как и подобает настоящей не-неженке, то есть налегая на педали грузового велосипеда своими привычными босыми подошвами.
