По дороге в участок Володя перебирал в уме, все ли он предусмотрел. Перевоз обеспечен. Компас и фонарь с запасными батарейками есть и еще есть фонарь с динамкой. Ключи от сейфа и от стенных ящиков, где лежат оружие и патроны, Пьеро перед отъездом отдал коменданту. Он всегда так делал, когда надолго отлучался из участка. Это здорово, что он отдал ключи Швабе, а сам укатил в Симферополь. Начальник городской полиции даже пакет какой-то с ним послал. Теперь у Пьеро будет алиби. Можно действовать смело. А без ключей он вполне обойдется. Отмычкой он уже не раз открывал все двери участка и стенные шкафы с оружием. Сотню патронов уже снес домой и припрятал в надежном месте, где давно лежал пистолет-автомат, подобранный в Ушаковой балке в первые дни оккупации. С железным несгораемым ящиком, в котором хранятся секретные документы, пришлось повозиться. Но все же ему удалось снять слепок и сделать ключ. Перед отъездом Пьеро предупредил: сверху в ящике лежат перечень паролей на месяц для ночного хождения по городу и топографическая карта Крыма. Кажется, все предусмотрел, все подготовил…

Когда Володя принимал дежурство, в помещении участка, как всегда, толпились и судачили полицаи. Узнав, что начальник уехал, они быстро разошлись по домам.

Приближались тихие ночные часы, которые теперь редко нарушались какими-либо происшествиями. Володя уже собирался запереть входную дверь, когда в дежурку размашистой походкой вошел Мамед по прозвищу Жорка Цыган, чернявый парень с беспокойно бегающими глазками. Синяя кепка его была лихо сдвинута набок, на нижней губе лепился дымящийся окурок. Не здороваясь, он сел на табурет, закинул ногу на ногу и, скрутив цигарку, прикурил от не потухшей еще слюнявки.

«Вот некстати принесло эту легавую сволочь», — Володя стал листать тетрадь с записями дежурного.

Жорка Цыган до войны торговал на базаре, за воровство и поножовщину не раз был судим, отбывал наказание. С приходом фашистов он объявился в полиции безопасности, которая охотно воспользовалась услугами уголовника. В каком бы районе он ни появлялся — начинались массовые аресты. По его доносам были расстреляны сотни коммунистов, советских работников, евреев. Последнее время он неутомимо рыскал по городу, пытаясь открыть место, где скрывается «партизанская типография».

«Не я буду, если не пролезу в партизанское логово, не раскопаю ихней типографии», — похвалялся он не раз перед полицаями.

На Северной стороне Цыган появился на следующий день после таинственного исчезновения Барюкова. Было ясно, чем он занят.

Вскоре Володя понял, что Цыган, накапливая «материал», все ближе и ближе подбирается к нему и к Пьеро. Он предупредил об этом Пьеро и сам держался начеку, с нетерпением ожидая своего последнего ночного дежурства. Он понял, что появление Цыгана сейчас в участке не случайно, хочет что-то выведать, и выжидал.

Бросив слюнявку на пол, Цыган растер ее подошвой и спросил:

— Куда это начальник подался?

— Говорят, в Симферополь, — равнодушно бросил Володя.

— Чего это он надумал?

— А кто его знает? Об этом начальство нам не докладывает.

— Брось! Ты-то, его дружок, знаешь.

— Что значит «дружок»? — Володя уставился на Цыгана.

— Да нет, я к тому, — спохватился Цыган, — что он тебя взял на участок.

— Не меня только, а всех. А тебя что, в СД Майер приглашал? — усмехнулся Володя.

— Я-то сам пришел…

— Вот и я сам!

Цыган циркнул слюной сквозь зубы и, встав, небрежно бросил:

— Ну бывай! Пойду к своей марухе, — он назвал самую крайнюю улицу поселка.

— А я закроюсь и, пожалуй, прилягу, — сказал Володя, выходя с ним на крыльцо.

Он боялся, как бы Жорка не вздумал вернуться, и приступать к делу не спешил. После полуночи в участок обычно никто уже не заглядывает.

А время будто остановилось. Несколько раз Володя выходил наружу, подолгу прислушивался. Тьма и тишь, точно все вымерло. Даже собаки не лают. Туман плотно навалился на поселок.

Миновала полночь, и Володя принялся за дело. Два советских автомата, диски с полным зарядом патронов и винтовку он перенес в кладовку, где лежало обмундирование и находились чемоданы: один — с ветошью для чистки оружия, другой — с пачками автоматных и винтовочных патронов. Ветошь он вытряхнул, а патроны оставил, положил на них сверху новую немецкую шинель, сапоги, фуражку и френч с галифе. В другой чемодан легли диски, а вот автоматы не влезали. Пришлось поработать отверткой, чтобы отделить стволы от прикладов. Когда чемоданы были наконец увязаны, он вернулся в дежурку и открыл железный ящик с документами. Володя спрятал топографическую карту и тетрадь с ночными паролями в боковой карман шинели, вынес чемоданы с винтовкой из кладовой и закрыл ее и стенной ящик с оружием. Немного подумав, он бросил на пол рядом с железным ящиком самодельный ключ с отмычкой и, взяв чемоданы с винтовкой, вышел. Ключ от входной двери он забрал с собой. «Пусть повозятся, пока откроют», — подумал он.

Ветер тянул с востока — верный признак, что туман скоро рассеется и к утру повернет на мороз.

Тяжелые чемоданы оттягивали плечи, винтовка на ремне за спиной сковывала движения, но все же минут за десять он добрался до берега. Дядя Пава, уже поджидавший у мостика, молча принял поклажу, усадил Володю на корму и оттолкнулся. Ялик бесшумно исчез в тумане.

Володя облегченно вздохнул и, отвернув рукав, посмотрел на светящиеся стрелки часов. Три. До рассвета четыре с лишним часа. За это время надо доставить чемоданы на Комсомольскую улицу к Фетисову, если тот не встретит на берегу, сбегать домой, прихватить припрятанный автомат с патронами и успеть затемно пробраться на Воронцову горку. На Корабельной уж нельзя оставаться. С утра Жорка Цыган начнет за ним охоту, и в квартире наверняка устроят засаду.

Темнело, когда к Ревякину пришел Ваня Пиванов. Александр что-то писал в тетради. Ваня спустился в типографию и стал тискать последние два десятка газет, которые не успели ночью отпечатать Жора и Костя Белоконь.

Сделав последние записи в дневнике, Александр тоже спустился в подземелье, чтобы спрятать тетрадь в нише, где хранились разведдонесения, письма и два комплекта подшивки газет.

— Я пошабашил, — сказал Иван, стирая ветошью краску с рук. — Бумага вся вышла. Надо доставать еще.

— Висикирская принесет.

Они поднялись наверх и, закрыв лаз, придвинули к стене шкафчик с посудой. Ваня вымыл руки и уже хотел идти домой, но в это время раздался условленный стук в кухонное окошко. Александр открыл дверь и впустил Осокина.

— Вам привет от Маши. Ее только что выпустили, — сказал разведчик.

— Когда?! — воскликнул Александр.

— Неужто выпустили? — Ваня весь засветился. Лида с шитьем появилась в дверях.

— Час назад. Я был у Ани Киселевой, когда Маша пришла домой. Страх смотреть на нее. Все лицо в синяках и подтеках..

По рассказу Маши, причиной ареста послужил донос. Ей предъявили обвинение в том, что она выдавала фиктивные справки военнопленным, бежавшим из лагеря, и биржевые карточки. Ее избивали, допытывались, кто давал ей задания, где находится подпольная типография. Она все отрицала. Улик у следователя не было, и «за недоказанностью обвинения» ее освободили.

Не успела Маша закончить свой рассказ, раздался стук. Хозяйка поспешила спрятать Осокина в чулан с дровами. В дом ввалились два жандарма. Убедившись в том, что Маша дома и в квартире, кроме нее и хозяйки, никого нет, ушли. Выждав, Осокин через соседний двор и огороды выбрался на другую улицу и поспешил на Лабораторную.

— Как быть с Машей? — спросил он Ревякина.

— Заявились, говоришь, жандармы? Значит, установлена слежка. А что, если ее выпустили как приманку? — предположил Александр.

— Наверняка так, — отозвался Ваня.

— А если так, ее надо отправить в лес вместо Кузьмы. Он пока в надежном месте и еще тут пригодится. Вот что, Вася, скажи Маше, чтобы она этой же ночью перебралась к Макарову. Завтра ты заберешь ее с собой в лес.