Смутившись, Лора поправила подол юбки и выпрямилась, мысленно уверяя себя, что нет причин для беспокойства. Вообще нет никаких причин для беспокойства. Множество женщин носят чулки вместо колготок. Особенно когда воздух в городе раскаляется.
Брент, по-видимому, решил включить кондиционер. Ну конечно, ее щеки пылали из-за того, что кондиционер был выключен.
— Сегодня очень теплый вечер, — сказала она. — Я имею в виду для апреля.
Он снова положил руку на руль и посмотрел вперед.
— Да. Жарко.
Она ломала голову над причиной его внезапной отстраненности. По ее мнению, у него не могло быть причин для беспокойства. Разве что ее чулки. Что она их носит. Но это смешно. Не думает же он, что она так оделась только для него.
Они свернули с двухполосной дороги графства на четырехполосную, с густой зеленой травой на обочинах и цветущим багряником. Фонтанчики воды на гранитных столбах били вверх с обеих сторон от входа в загородный клуб.
Брент подумал, что сможет расслабиться, как только они приедут в клуб. Он всегда хорошо себя чувствовал с Лорой.
Они уже достаточно далеко отъехали от Бисон-Ферри, но этот загородный клуб ему был хорошо знаком. Метрдотели, официанты, накрахмаленные скатерти, прекрасная кухня — все это могло бы отвлечь его от мыслей о ногах Лоры.
По крайней мере он так думал.
И все же он не смог перестать думать о ее длинных стройных ногах и о том, как она изящно спускалась по лестнице. И о чулках, о тех проклятых чулках.
Он выпрямился на стуле и огляделся, отыскивая глазами официанта. Суп и салат они уже съели. Основное блюдо должны сейчас принести.
— Расскажи мне о Денвере, — попросила Лора, опираясь подбородком на сцепленные пальцы. — Он лучше Альбукерка?
— Что? — Он повернулся к ней и заметил, как мягкий свет ласкает ее кожу. Откуда-то сзади доносились звуки скрипки, играли Моцарта. Через стеклянную стену вечернее солнце проникло в зал, и ее волосы запылали золотым огнем.
— Так что Денвер? — подталкивала она его. Без толстых очков, которые она носила в детстве, ее глаза искрились, словно голубоватые алмазы.
— Да, конечно. Денвер. — Брент пытался вспомнить, на чем они остановились. Он рассказывал ей о тех годах, когда он работал репортером после окончания колледжа, и о том времени, когда стал телеведущим в Хьюстонской телестудии. — Веришь или нет, но Денвер мне не показался интересным…
Он рассказывал эту историю сто раз, он выучил ее наизусть, но всякий раз украшал новыми деталями, опускал скучные моменты, сводил к нулю глупости, которые делают новостное вещание таким, какое оно есть: оно дает ему ощущение бодрости, постоянные перемены, оно кровь его жизни.
— Ты говоришь так, будто скучаешь по работе репортера. — Она едва заметно кивнула, и нежная улыбка тронула ее губы. От ее пристального внимания ему стало неловко.
Он понятия не имел почему. А причина заключалась в одном, он сознавал это сам: его влекло к ней, чего он никак не ожидал, и это его вовсе не радовало.
Он знал, еще будучи ребенком, что некоторые желания — словно чудовище, спрятавшееся в шкафу, который не следует открывать. Мудрый мужчина, как умный ребенок, инстинктивно чувствует, какие двери шкафа лучше всего запереть наглухо и навсегда.
Официант принес бифштексы и бутылку мерло. Брент сосредоточился на дегустации вина, он попытался переключить внимание на еду.
— Я думаю, что на самом деле скучаю по репортерской работе.
— Тогда почему ты оставил это дело? — спросила она, принимаясь за бифштекс.
— Ты действительно не понимаешь почему? — Он засмеялся. — Мне предложили должность телеведущего в вечерних новостях. Никто не откажется от такого поворота в карьере.
— Да, но если ты получаешь большее удовольствие от работы репортера, чем от роли телеведущего…
— Лора, — Брент покачал головой, — ты хотя бы представляешь, насколько больше денег получает телеведущий, чем репортер?
Секунду она изучала его лицо.
— А если бы платили одинаково?
— Я бы вернулся к репортерству в тот же момент. Нет, — быстро добавил он, — нельзя сказать, что мне не нравится быть телеведущим. Эта должность предъявляет свои требования: изнурительный темп, неудобное время, каждый раз битва с режиссером за определение главных тем и распределение времени.
— Что еще может желать мужчина? — подвела она итог, улыбаясь.
У нее, оказывается, самая невероятная улыбка, сладкая и чувственная, естественная и смелая. На секунду Брент, кажется, потерял над собой власть. Подняв бокал, он проговорил:
— Верно.
— Итак, расскажи мне о Хьюстоне.
Он сделал большой глоток вина и рассказал несколько историй о тамошнем телевидении, полагая, что рано или поздно он остановится на теме, которая вытеснит из его головы длинные ноги Лоры и нежную кожу там, где заканчиваются ее шелковые чулки. Хорошо, что она не надела черные чулки. Или белые. Белые были бы определенно хуже. Белые чулки вызывали к жизни видения смятых простыней, кружевного дамского белья, длинной нитки жемчуга на гладкой коже.
Это смешно. Он сидит в ресторане, в окружении людей, все они наблюдают за ним с откровенным любопытством, а он в это время мысленно раздевает Лору Бет до самого пояса и подвязок.
— Что-то не так? — Лора подалась вперед и положила свою руку на его.
Он весь напрягся. Глядя на ее изящные пальцы с аккуратно подстриженными ногтями, он почувствовал, как паника охватывает его. Брент вытащил руку и отрезал кусочек бифштекса.
— Нет, конечно, нет.
Лора отодвинулась и нахмурилась, изучая Брента. Он лгал, и она это знала. Что-то определенно не так. Даже тогда, когда он рассказывал ей байки из своей журналистской жизни, она ощущала скрытое чувство напряженности. Она снова задумалась, что же на самом деле сказал ему ее отец. Или просто сам приезд в Бисон-Ферри так действует на него?
Возвращение в родной город могло пройти для него гораздо труднее, чем можно было вообразить, решила Лора. Представление в оперном театре способно смутить любого. Конечно, ее это беспокоило. А теперь, когда они переступили порог этого ресторана, горожане рассматривали Брента как нечто диковинное. Несколько человек уже подошли и попросили автограф. В первый раз Лора даже засмеялась, настолько глупой ей показалась их просьба. Эти люди знали Брента всю жизнь, а теперь просят у него автограф.
Когда подошли к нему в пятый раз, ей уже было не так смешно, и сейчас она не верила собственным глазам: Карл Аддерсон направлялся к их столу с салфеткой и ручкой в руке.
— Брент, это ты? — спросил Карл, как если бы шел мимо и случайно заметил Брента. — Ты, вероятно, меня не помнишь.
— Конечно, помню, мистер Аддерсон. — Брент встал, чтобы пожать ему руку.
Раздраженная таким вторжением, Лора отвернулась и посмотрела вдаль через стеклянную стену, возле которой стоял их столик. Отсюда она видела площадку для гольфа. Чуть дальше по просеке вышагивала африканская лань.
Дополнением к этой благостной спокойной картине явилось отражение Брента в стекле, говорившего с хозяином бакалейного магазина Аддерсоном. Брент работал у него три лета подряд. Мистер Аддерсон сжал руку Брента в своей, а сам рассказывал ему истории о Бренте, как будто он говорил с незнакомцем о старом друге. Все это время на лице Брента держалась напряженная улыбка. Что случилось с тихим, задумчивым мальчиком, которого она знала так давно? С тем, кто держал всех на расстоянии своим неподступным видом?
Где тот Брент, которого она знала много лет назад, кто скрывается под этим полированным, новым для нее фасадом? Или он просто поменял один щит на другой? Эта мысль расстроила Лору, она боялась, что этот новый щит отгородит его от нее.
Наконец мистер Аддерсон отошел, а Брент сел на свое место.
— Интересно, сколько еще человек подойдет и скажет: «Я знал тебя, когда… «?
— Тебе от этого неудобно, да? — заметила она.
— От чего?
— От всенародного обожания.
