– Оливер? – чуть натянуто улыбнулась Мария. – Как ты внезапно.

– Я вижу, – с холодком откликнулся тот. – Так вот куда ты бегаешь, Томас.

Тот поднялся со скамейки, где сидел рядом с Марией.

– Экий ты мастер вникать в секреты, приятель. Попрошу тебя, чтобы все это осталось между нами.

– Просьба твоя равносильна клятвопреступлению, – ворчливо попенял ему Стокли. – Что ты творишь, Томас? Ты же давал обет целомудрия, вместе со всеми рыцарями.

– Тоже мне обет, – фыркнул Томас. – Нарушить его считается большей честью, чем соблюдать. Ты сам это знаешь. И д’Омедес, наш великий магистр, запросто закрывает на это глаза: так проще.

– Все равно, клятва есть клятва. И мой долг обо всем донести.

Они воззрились друг на друга, и Томас не без удивления распознал в глазах своего приятеля холодный гнев, если не сказать ненависть.

– Ни слова об этом, Оливер. Если ты ни во что не ставишь нашу дружбу, то прояви благородство хотя бы по отношению к Марии.

– Благородство? – сказал как сплюнул Стокли. – Не тебе меня ему учить!

Томас стиснул зубы; руки непроизвольно сжались в кулаки. Но тут вмешалась Мария, тихо дотронувшись до рукава его камзола. Встав впереди Томаса, она с чуть натянутой улыбкой обратилась к Стокли:

– Зачем так, Оливер? Не нужно. Особенно по отношению к друзьям.

– Друзей я здесь не вижу, – жестко, с оттенком злобы выговорил Стокли.

– А вот я тебя считаю другом, – с нежной укоризной сказала Мария. – Другом и спасителем, как и Томаса. Я бесконечно благодарна вам обоим за то, что вы спасли меня от турок.

– И так-то она проявляется, эта благодарность?

– Не сердись на меня. – Она примирительно протянула руку, но Стокли отступил на шаг, вызвав в голосе Марии нотку недовольства. – Оливер, называя тебя другом – дорогим моим другом, – я говорю от всего сердца.

– Тогда отчего ж ты столь неблаговидным образом предаешь нашу дружбу? Не только ты – вы оба.

– И каким таким образом я тебя предала? – спросила она с упреком. – Я что, в чем-то тебя обманывала? Говорила лживые слова?

Ответа не последовало, и Мария сокрушенно покачала головой.

– Я в самом деле относилась к тебе как к другу и благодетелю, и в этом отношении вы с Томасом равны передо мной. Ну а то, что он для меня несколько больше, чем друг, нисколько не умаляет моего к тебе отношения. Пойми это, дорогой мой Оливер.

– Не называй меня так! Если только ты не вкладываешь в эти слова тот смысл, какой хочу в них видеть я.

– Я отношусь к тебе с искренней симпатией. Пожалуйста, не оскверняй мои чувства.

Стокли, прорычав что-то невнятное, бросил напоследок горький взгляд на бывшего приятеля и, развернувшись, пошагал из сада прочь. Глядя ему в спину, Томас издал подавленный вздох.

– Быть беде. Помяни мое слово.

Мария в ответ покачала головой:

– Оливер хороший человек и добрый товарищ. Ну а это… Он опомнится.

– Остается лишь уповать на твою правоту, любовь моя, – после секундной паузы произнес Томас.

При этих словах сердце у него вспорхнуло, и он с волнением посмотрел на Марию. Та же с улыбкой светлой радости прошептала:

– Ну вот, теперь я знаю…

– …Томас, ты меня слышал? – кольнул слух раздраженный голос ла Валетта.

Ум у рыцаря метнулся молнией, но предыдущую фразу капитана он все же безнадежно прослушал; приоткрыл рот, но ничего не сказал. Ла Валетт с раздраженным выдохом провел пятерней по своей густой темной шевелюре.

– Держись от этой женщины подальше, – подавшись навстречу, промолвил он негромко. – Иначе вас обоих ждут большие неприятности. Очень большие. Ты это понимаешь?

– Да, сир.

– Я мог бы потребовать с тебя слово, но мне не хочется ставить тебя в положение, в котором ты ради своих животных позывов рискуешь поплатиться душой. – За такой отзыв о своих чувствах Томас ощутил секундную вспышку гнева. – А потому, – продолжил ла Валетт, – я просто приказываю тебе не приближаться к Марии ди Веничи до тех самых пор, пока брат не увезет ее с острова. Держись в стороне и от нее, и от дома, где она пребывает. Это понятно?

– Понятно.

– Ну вот и славно. – Ла Валетт, щерясь в улыбке, потянулся и расправил плечи, как после длительной физической работы. – Я доведу это до ее сведения, и поставим на этом точку.

«…Где же она? Почему все нейдет?» – мучился неизвестностью Томас. Ведь она получила его записку и ответила, что придет, даже несмотря на предостережение ла Валетта. Что могло ее задержать? Переменчивость сердца или же что-нибудь еще? «Господи, уж лучше б что-нибудь еще», – взмолился мысленно Томас и устыдился, что испрашивает Божьего соизволения на то, что другие сочли бы по меньшей мере кощунством.

Он решил все же повременить, пока колокол не пробьет час. Если Мария не подойдет и к этой поре, значит, ее не будет уже вовсе, и тогда прощай, первая любовь, любовь всей жизни. Ночь все длилась; вот уж и минорный удар колокола поплыл, один-одинешенек; оставалось лишь вздохнуть и отправиться в обратный путь по тропе. Что Томас и сделал. А сделав, увидел, как из бархатного сумрака спешащей походкой вынырнула она. Влюбленные без слов припали друг к другу, и вместе с поцелуем схлынули все страхи и опасения.

– Что тебя так долго удерживало? – спросил наконец Томас.

– Прости, любимый. Жена купца, старая мегера, у которой я нахожусь на постое, смотрит за мной, как орлица.

– Видно, не без оснований, – подтрунил Томас.

– Посмейся еще мне! – шутливо пихнула его в грудь Мария. – Пришлось ждать, пока в доме все полностью не затихнет, и только тогда я осмелилась выбраться наружу. Спешила как могла. Так что времени у нас совсем мало. Я должна быть у себя раньше, чем в доме зашевелятся слуги. То есть еще до рассвета.

Мария снова с поцелуем приникла к нему, и тогда Томас почувствовал, как она напряжена.

– Что случилось? – спросил он, отстранясь.

Под призрачным лунным светом кожа Марии казалась молочно-бледной, а еще чувствовалось, что ее бьет мелкая дрожь.

– Томас, что же с нами будет? Ведь мы грешим, по-иному это и назвать нельзя. Мне предстоит стать женой другого, но вместе с тем сердце мое и тело я отдаю тебе. Но ведь это до добра не доведет. Со дня на день прибудет мой брат. И после этого мы с тобой уже никогда не увидимся.

– Значит, тем более, – попробовал отшутиться Томас, – надо использовать оставшееся время с наилучшей пользой.

– Мы уж и так напользовались им сверх всякого благоразумия, – нервно заметила Мария.

– К черту благоразумие. Если и идти на поводу, то только у желаний своего сердца.

– Дурачок ты, – накренив голову, тихо сказала она. – Милый, милый дурашка. Вдумайся: кто мы, как не шестеренки в непостижимо огромном, сложном механизме? И крутимся по его запредельной, насылаемой откуда-то свыше прихоти. Нам и слова никакого не отводится.

– А вот и отводится, – с каким-то детским упрямством возразил Томас. – Захотим – уедем с Мальты. Вот возьмем и сбежим.

– Интересно куда?

– Да хоть ко мне в Англию.

– В Англию, с Мальты? Как? Или ты думаешь похитить корабль с такой же легкостью, как похитил мое сердце?

– Насколько мне помнится, не похищено оно было, а взято на абордаж. И притом добровольно. – Томас потер подбородок, взвешивая положение. – Можно проникнуть на борт какого-нибудь купеческого корабля, доплыть на нем до Франции, а там уже своим ходом.

Слова его звучали так наивно, что впору рассмеяться самому. Марии, понятно, тут же хватятся, а когда окажется, что вместе с ней исчез и он, последствия представить проще простого. Девушка состоит под охраной Ордена. И такой вопиющей нерадивости, разумеется, никто не допустит. В погоню за любым вышедшим с острова кораблем будет отряжена быстроходная галера, и на беглецов, схваченных и доставленных обратно в тот же день, падет гнев Великого магистра. Все это так, но примириться с мыслью о расставании с Марией было ох как непросто.

– Все равно, – с хмурым упорством произнес Томас, – я тебя не брошу.