– А сам ты откуда, брат?
– У нас родовое поместье под Номом.
– Ага, значит, я верно определил твой акцент, Филипп де Нантерр. Так у тебя, говоришь, ко мне послание?
– Точно так, сэр.
У Томаса учащенно забилось сердце.
– Значит, они все же вынесли постановление. Вопрос лишь в том, какое именно: окончательно утвердить отлучение от Ордена или же вновь призвать на службу. Да?
– Не понимаю, о чем вы, сэр.
Томас покосился с подозрением: уж не разыгрывает ли его этот француз. Но тот, судя по всему, недоумевал вполне искренне, и Томас махнул рукой:
– Ладно, неважно. Ну так давай его сюда.
– Прошу.
Молодой человек поднял небольшую кожаную сумку, что стояла у него в ногах. Ее он поместил на столешницу и не без подозрения оглядел медную бляху застежки. Бросив украдкой взгляд на кухонную дверь, укоризненно покачал головой, после чего, помедлив, расстегнул застежку. Порывшись внутри, вынул из сумки сложенный пергамент с восковой печатью. Пергамент посланец протянул Томасу, который, после секундного колебания приняв, поднес его к глазам и повернулся так, чтобы печать как следует освещал огонь от очага. Печать была орденская, а под ней надпись: «Сэру Томасу Баррету, рыцарю Ордена Св. Иоанна». Последнюю фразу он перечел с неистовым стуком сердца.
– Как ты меня разыскал?
– По указаниям сэра Оливера Стокли.
– Оливер Стокли? Наверное, дослужился до больших чинов. Если он таков, каким я знал его по прежним временам.
Филипп, отведя глаза, ровным голосом сообщил:
– Сэр Оливер состоит секретарем у Великого магистра.
– Ну вот, видишь? – сказал со смехом хозяин. – Завидный пост. В смысле, для англичанина.
– Сэр?
– Ничего, ничего. Давай, налегай на похлебку. Она у Ханны всегда наваристая.
Сэр Баррет вернулся вниманием к пергаменту. Просунув палец в складку, он сломил печать. Тонкой выделки кожа послушно расстелилась по столешнице, и Томас принялся читать.
Глава 8
Начиналось послание достаточно резко; пренебрежительность и неприязнь Стокли явствовали из него сразу:
«Сэр Томас,
Написать данное послание мне поручил Великий магистр Жан Паризо де ла Валетт, что я и делаю посредством нашего убогого языка. Вы, равно как и я, отдаете себе отчет в том, что при обычных обстоятельствах Ваше отлучение от Ордена не подвергалось бы сомнению и не имело обратного хода. Учитывая всю тяжесть содеянного Вами свыше двадцати лет назад, я как придерживался, так и придерживаюсь мнения, что Ваше исключение из Ордена было наименьшей карой, которой Вы заслуживали. Однако нынешнее наше положение требует того, чтобы Великий магистр отменил тогдашнее решение. А потому в соответствии с клятвой, данной при вступлении в Орден, Вы настоящим вызываетесь на Мальту, причем самым безотлагательным образом, иначе ждут Вас позор в глазах бывших соратников Ваших и проклятие перед ликом Всевышнего.
Нет смысла упоминать ту глубину позора, в который Вы повергли наших английских братьев. Но опасность, в коей находится наш Орден, а с ним и все Христианство, дает Вам шанс хотя бы отчасти искупить Вашу вину перед Вашими соотечественниками.
Зная Вас, я почти не сомневаюсь, что клятву свою Вы не сдержите, а чувство долга по защите наших христианских рубежей и ценностей для Вас есть пустой звук. Тем не менее, выполняя указание нашего Великого магистра, я шлю этот рескрипт, поскольку такова воля моего господина и командира. Доставивший это послание обеспечит Вас всеми дальнейшими сведениями о положении здесь, на Мальте. Можете задавать ему вопросы насчет подробностей, которые изложению письмом не подлежат.
Засим остаюсь,
Сэр Оливер Стокли,
Рыцарь службы Ордена Святого Иоанна Иерусалимского.
Писано ноября 6-го, лета 1564-го от Рождества Христова».
– Писано в ноябре, – поднял Томас глаза на посланца. – Быстро ты, однако.
– Нынче время для Ордена на вес золота, – пожал плечами Филипп де Нантерр.
– Похоже на то. Тебе знакомо содержание этого письма?
– Никак нет. Посланцам дано было предписание, а затем розданы письма для вручения братьям-рыцарям. Вы в моем перечне пятый. После вас еще двое: один в Йорке и последний в Дании. Бог даст, на Мальту возвращусь до приближения врага.
– Понятно. А сколько вообще рыцарей созывается?
Во взгляде Филиппа мелькнуло отчаяние.
– Все.
– Прямо-таки все? – Томас расхохотался. – Брось, парень, не смеши меня.
– Сэр Томас, я уже сказал: время у нас на вес золота. Не пройдет и полгода – от силы год, – и Орден может быть полностью стерт с лица земли неверными.
Пылкость воображения у юношества была Томасу более чем знакома, но он из вежливости попридержал свое мнение при себе.
– В письме сказано, ты можешь сообщить мне обо всех деталях. Ну так давай, выкладывай.
Филипп отодвинул от себя миску.
– Минувшим октябрем наши лазутчики доложили, что у султана Сулеймана было совещание насчет стратегии грядущей кампании. И хотя на само совещание им проникнуть не удалось, они видели, как ко дворцу во множестве прибывают визири, флотоводцы и военачальники со всех оконечностей Оттоманской империи. Прибыли также посланники от Драгута и других пиратов, прежде всего берберских. Было ясно, что османы замышляют что-то небывалое по мощи, и всё на этот год. А потом градом посыпались донесения о том, что готовятся огромные запасы оружия, пороха и провианта. Горы зерна и солонины, сотни новых пушечных стволов на султанских литейнях. В Константинополь начали стягиваться его лучшие пушкари и инженеры. А затем пришли вести, что во всех бухтах вдоль Эгейского побережья скапливаются суда, а еще что в соседние лагеря прибывают колонны воинов и съезжаются сипахи[22]. – Филипп за столом подался чуть вперед. – Так что все ясно. Они думают напасть на Орден. И смести нас.
– Понятно, что они, безусловно, готовят на кого-то нападение, – по-прежнему с улыбкой сказал Томас. – Но почему на Мальту? И почему именно сейчас? Ведь у Сулеймана и без того полно хлопот. Причем не только с Мальтой. Боюсь, наш друг магистр хоть и велик, но чересчур уж поспешен с выводами.
– Да как вы смеете усомниться в его слове! – возмущенно хлопнул Филипп ладонью по столу.
– А ну тише, – понизив голос, строго поглядел на него Томас. – Я не допущу с собой разговора в таком тоне, тем более у меня дома.
Секунду глаза посланца гневно сверкали; казалось, он вот-вот набросится на Баррета. Но под хладно-стальным взглядом почтенного рыцаря, а также, может, и припомнив кое-что из рассказов о сэре Томасе (которые, не исключено, все еще гуляли по Мальте), он отвел взгляд на щербинки кухонной столешницы.
– Приношу свои извинения, сэр. Путь был долгий, я вконец утомился. А тут еще все эти думки… Я не хотел вас уязвить. Хотел лишь вступиться за честь моего хозяина. И… вашего.
– Понимаю, понимаю, – кивнул Томас. – Отрадно видеть, что ла Валетт по-прежнему вызывает у людей такое отчаянное чувство приверженности. Но все же почему он так уверен, что Сулейман собирается замахнуться своим кривым клинком именно на Орден? И почему сейчас, когда он вроде как изготовился нанести удар по христианству на Балканах? – Томас нахмурился. – Нападать на Мальту ему откровенно не с руки.
– Все достаточно ясно, сэр. Уже в самом начале своего владычества, сорок с лишним лет назад, Сулейман провозгласил себя «царем царей» и «верховным властителем Европы и Азии». А потому в мыслях у него извечно было подмять под себя все христианские страны и обратить их подданных в магометанство. Теперь же, чувствуя, что стареет, он боится, как бы не протянуть ноги раньше, чем эти его замыслы осуществятся.
