Как мерзавец сумел покинуть зазеркалье? Как?! Этот вопрос мучил Васю даже сильнее, чем тяга к выпивке. Ведь должна быть какая-то лазейка. Обязательно должна! Но где ее отыскать, несчастный не имел ни малейшего представления. И на подсказку от двойника рассчитывать не приходилось. Правда, Вася заметил, что вражина никогда не появляется в том зеркале, из которого когда-то таинственным образом исчез. Действительно разбил его – так, что ли? Наверно, это что-то значит. Чем же зеркало, висевшее в прихожей, отличалось от всех остальных?

Но не было у Лихолетова времени на размышления. Пока сообразишь, куда тебя на этот раз выдернуло из глухой тьмы, уже пора проваливаться обратно. Да и не имел он никогда такой привычки – голову ломать. Плыл себе и плыл по течению. Зачем напрягаться, если все как-нибудь само образуется? Сто раз проверено.

Весна и лето промелькнули перед Васей разрозненными, зачастую смазанными кадрами. Выглянув как-то одним глазом в совсем маленькое продолговатое окошко, он, сам не ожидая, выругался про себя чуть ли не с восхищением: неужто двойник отремонтировал машину, разбитую два года назад?! Сидит, такой серьезный и торжественный, даже при галстуке… И куда же мы порулили, интересно знать? А трасса-то знакомая – Ленинградка. Вот будет прикол, если он в Зеленоград намылился, к Вальке. Ну-ну!

Не обращая внимания на осточертевшего двойника, Вася выглядывал то из одного, то из другого зеркала заднего вида и тихо радовался неизвестно чему. Хотя почему неизвестно? Давненько ему не доводилось вот так смотреть в окно. И пусть дорога убегает, а не стелется навстречу, пусть баранку крутят руки этой сволочи – все равно лепота. Покой.

Деревья и кусты, растущие вдоль шоссе, проносятся мимо желто-зелеными кляксами, и уже далеко позади чинно выстраиваются в ряд. Коротко фыркают встречные машины. Движение не очень плотное, никто не толкается, на хвост не наступает. Ехать бы вот так и ехать. Никуда особенно не торопясь, ни о чем не думая…

Свернул, урод. Точно – к Вальке. Тьфу! Да зачем она тебе, зачем?! Ушла и ушла. Мало, что ли, баб на свете? Хороша, никто не спорит, но уж больно строгая. При такой жене надо по струночке ходить да исправно прыгать с тумбы на тумбу. Любой шаг влево-вправо карается без объявления войны. Может, не согласится Валюха вернуться? Гонору в ней… Да нет, этот чертов Базилевс кого хочешь убедит.

Машина остановилась у крайнего подъезда двенадцатиэтажки, и Вася исчез, чтобы через короткое время очнуться уже в квартире бывшей жены. Почти половину прихожей там занимало древнее кривоногое чудовище: трехстворчатый гардероб, некогда претендовавший на родство с красным деревом. Вот в зеркале на его средней створке Лихолетов и возник. Что-то непонятное беспокоило его, но разбираться было недосуг. Вася прислушивался к разговору и тихо тосковал. Вернуться бы прямо сейчас в машину! Пускай пассажиром, так даже лучше: кто за рулем, тот и в ответе за все.

Двойник стоял посреди комнаты, боком к открытой двери, а Валька, скорее всего, сидела в кресле. Вася, и не глядя, мог четко представить свою бывшую: нога на ногу, руки непримиримо скрещены под грудью, подбородок вздернут. Темные кудри, как всегда, сколоты небрежно, а у халатика не застегнута пара нижних пуговиц.

– Никак, соскучился, милый мой? – услышал он насмешливый вопрос Валентины.

– Очень, – спокойно ответил двойник, которому так и не предложили присесть.

Почему никто не замечает, что у этого паразита другой голос? Как жена, с которой худо-бедно прожито почти пять лет, не чует подмены? Вот и доверяй бабам после этого.

– Прямо-таки женихом явился, при параде…

– Я за тобой, Валюш. Собирайся, поехали. Жить будем хорошо. Слово даю.

– Давно не пьешь?

– Полгода.

– Закодировался, или как?

– Сам завязал. Работа есть, деньги приличные платят. Ремонт дома сделал. Возвращайся! На руках буду носить.

– А вдруг я больше тебя не люблю? – помолчав, спросила жена.

– Быть этого не может.

– Разве?

Голос вражины потеплел:

– Кольцо не сняла. В субботу сидишь дома. Мужиков здесь не бывает, я же вижу. Не разлюбила, значит.

– А ты изменился, Василек.

– Да. Ты – тоже. Похорошела сильно.

Из-за границы пустоты к Васе шагнуло отражение Валентины. Подбоченилось, окатило его с головы до ног оценивающим взглядом, скривило в усмешке сочные губы:

– Что-то боязно мне соглашаться, милый. Завязавшие ведь и развязывают частенько. И меняются по-разному. Раньше ты, как в том анекдоте, по пьянке никак кончить не мог, а теперь, поди, начать не сможешь…

Васе пришлось за талию притянуть к себе бестелесный дубль супруги и оскалиться:

– Вот прямо сейчас и проверим! Чтобы сомнений у тебя не осталось.

Валька пискнула, и ее отражение уперлось Васе в грудь кулаками. Но супостат безо всяких церемоний уволок жену в сторону дивана, отправив зазеркальную пару в небытие.

Вскоре он возник в полный рост, одетым в одни трусы, живо напомнив Лихолетову ту давнюю встречу, закончившуюся для него трагично. Остановившись напротив Васи, двойник игриво подмигнул. Глазки масляные, рожа довольная – дальше некуда. У-у, гаденыш! Перепихнулся с чужой бабой и радуется.

И тут до Васи дошло, что являлось причиной непонятной тревоги с момента его появления в квартире жены: снаружи будто бы тянуло сквозняком. Как это может быть? Ах, вон оно что – зеркало-то с трещиной! И тогда, в марте, пока воевал с той дюймовочкой, он крепко заехал в зеркало локтем. Наверно, тоже треснуло, вот двойник и сумел выбраться наружу!

Глядя в упор на помрачневшего, изменившегося в лице противника, Вася понял, что может двигаться по своей воле. И, если рвануть сейчас изо всех сил, поврежденный слой амальгамы не удержит пленника. Всего один хороший рывок, и вот она – свобода! Пей, гуляй, живи, как хочешь!

Но Вася, продолжавший играть в гляделки с двойником, все медлил. Это же опять пойдут всякие заморочки, проблемы, дела да случаи, разбираться с которыми придется самому. И шишки получать – тоже. Как тогда назвал его дубль-Вася? Ведущим? Вот пусть и ведет, раз ему это нравится.

…Если бы в тот ясный день на излете сентября кто-то сказал Васе Лихолетову: «Васек, тебя кастрируют тупыми ножницами, затем четвертуют, а то, что останется, утопят в гнилом болоте с пиявками, если ты прямо сейчас не сделаешь хоть шаг вперед», в ответ прозвучало бы презрительное:

– Да плыл бы ты за буй, чудило! А мне и здесь неплохо.

Но никто не предъявил нелепого ультиматума, и Вася, молча махнув рукой, с нескрываемым облегчением отвернулся от своего вечного визави.

Я захлебываюсь. Я уже тону. Я тону в волне страха…

Страх возникает сначала острой колющей точкой в груди, в районе сердца, затем разливается парализующей ледяной волной по всему телу. Я жду чего-то очень страшного. Невыносимо страшного. Нечеловечески страшного.

Страх парализует меня, не дает сделать ни малейшего движения. Я знаю, что моя неподвижность гибельна для меня, но не могу сбросить с себя тесные оковы леденящего страха.

И когда ужас, сгустившись до предела, материализуется, превращаясь в летящего на меня огромного хищного зверя со свирепым оскалом страшных клыков, я все так же не могу сделать хоть какое-то движение.

Я не в силах пошевелиться. И только в самый последний момент, когда зверь уже почти достает меня своими когтями, кто-то словно отодвигает меня своим плечом, оказываясь между мной и свирепым хищником, принимая на себя этот страшный удар.