– Едем к вам в «Поселок художников»? – спросил Леха.

Олег Борисович молча кивнул.

Окружающая обстановка напоминала фильмы в жанре «постапокалипсис». Повсюду лежали упавшие деревья и фонарные столбы. Местами встречались дома с частично обвалившимися стенами. То и дело на дороге попадались трупы кошек, собак и голубей. В воздухе стремительно кружили вороны, только какие-то необычные. Их черные перья обрели металлический блеск. Вороны вели себя агрессивно. Один раз на глазах у Лехи ворона, разогнавшись на лету, врезалась в окно здания и, разбив стекло вдребезги, исчезла внутри.

На Волоколамском шоссе, там, где оно проходило над улицей Царева, трамвайные рельсы продавили полотно моста. На рельсах застыл трамвай, провалившийся вниз почти на половину корпуса. Там Леха стал свидетелем нападения вороны на кота. Полосатый кот неподвижно лежал у опоры моста, и сначала Леха подумал, что он мертв. Но когда на него спикировала ворона, кот вскочил. Однако дать отпор вороне оказался неспособен. Он лишь поднял лапу и тут же получил удар металлическим клювом в голову. Дальнейшего Леха не видел, но отчаянные кошачьи вопли еще долго были слышны позади.

«Поселок художников» был уже близко. Вот еще один поворот и – въезд в арку, ведущую на улицу Венецианова. В арке мелькнула человеческая фигура.

– Стой! – внезапно закричал Олег Борисович, наклонившись к водителю.

В этот момент Леха заметил, что по всему периметру арки нанесены яркие граффити – разноцветные надписи: amalgamation, объединение, zusammenschluss, fusione, merging, аб'яднанне, melange, слияние, spajanje, интеграција, mieszanie…

– Тормози! Тормози! – кричал Олег Борисович, стуча кулаком по спине водителя.

Но то ли тот не среагировал вовремя, то ли тормозная система автомобиля в новых условиях жесткости-мягкости работала как-то по-другому, – джип, практически не замедлив своего движения, вплыл в арку. Салон машины стремительно стал заполняться белым туманом. В окно Леха увидел человека, стоявшего, прижавшись к стене арки. Он узнал его. Это был художник – тот самый, автор картин, представленных на выставке «Живые буквы».

– Прости, Мягкий! – крикнул художник. – Другого выхода не было!

Художник выскочил из арки, обернулся и, переведя дыхание, добавил тихо:

– Ваше объединение, слияние и взаимоуничтожение… Только так можно было все спасти…

По другую сторону арки, на улице Венецианова, джип наконец остановился. Водитель обернулся. В салоне клубился туман, но задняя скамейка все же была видна. И она пустовала. Пассажиры исчезли. Но удивиться водитель не успел – в следующий миг он потерял сознание.

Сидели в общаге у Петки. Маленкий журналный столик буквално вес был завален газетами обявлений.

– «Для представителских приемов и увеселителных поездок предлагаются медсестры», – прочитал Петка.

– А ну-ка, позвол! – Олга взяла газету. – Читат, что л, не умееш? «Предлагаются мер-се-де-сы!» Зачем вообще ты раздел «Услуги» смотриш, дурен? Надо искат какие-нибуд обявления о приеме на работу.

– А вот, глян, какое ест: «Фолклорный ансамбл “Алеши” обявляет дополнителный набор». Замечателно, правда? Очен жал толко, что я ни пет, ни плясат…

– Да ты и не Алеша, – ухмылнулась Олга. – Это надо Алеше какому-нибуд предложит. Ест у тебя друзя по имени Алеша?

– Что-то не припоминаю.

– И у меня нет. Однако, шутки шутками, а реалных вариантов что-то пока не видат… Жут на самом деле! Уже апрел на дворе, у нас с тобой свадба через месяц, а денег нет. Колца даже купит не на что!

– Да ладно, Ол, брос переживат, – сказал Петка. – Прорвемся. Найдем что-нибуд. Не мы первые, не мы последние в такой ситуации. Это жизн, как говорится. Нормалная жизн.

За окном резвился апрел. Во дворе в широкую лужу талой воды малчишки запустили кораблик. Но он сел на мел, и тепер пацаны кидали в лужу камушки, пытаяс сдвинут кораблик с места. Белые крошки мела летели во все стороны. Мимо шествовал болшой полосатый кот. Неодобрително покосившис на малчишек, он валяжно, словно городской щегол, встряхнул перями, расправил крыля и гордо полетел в сторону помойки.

Нормалная жизн шла своим чередом.

Вы, друзья мои, конечно, слышали о восхитительных ханукальных балах, которые на протяжении многих лет устраивал барон Ротшильд для цвета мирового еврейства? Думаю, не ошибусь, если предположу, что многие из вас там бывали. Не все, однако, знают, что возникновением этой замечательной традиции мы целиком обязаны моему доброму приятелю – доктору Зигмунду Фрейду, в то время уже довольно известному благодаря революционным методам лечения душевных болезней.

Однажды Зигмунд поведал барону прелюбопытнейший случай из своей практики. К нему обратился за консультацией некий богатый еврей, жаловавшийся на необычное эмоциональное расстройство. В течение нескольких зим этому человеку каждую ночь снился один и тот же сон – будто бы он срубал рождественскую елку, выставленную напротив ратуши, приносил ее домой и отрезал все ветви, кроме шести, так что дерево становилось похожим на ханукальный светильник. Затем во сне он поджигал кончики веток, испытывая при этом сильнейшее сексуальное возбуждение, неизменно завершавшееся бурной эякуляцией. В этот момент пациент обычно просыпался в смятении чувств и мокром белье.

Доктор Фрейд с воодушевлением принялся за лечение этой странной болезни и в конце концов пришел к выводу, что в данном случае он столкнулся с проявлением некоего фундаментального комплекса, развившегося у евреев на почве отсутствия новогодних торжеств. Проведя кропотливые клинические исследования, Зигмунд установил, что евреи испытывают к рождественскому дереву зависть, аналогичную зависти женщин к пенису и проявляющуюся в некоторых случаях в непреодолимом стремлении срубать украшенные елки, точно так же как многие истеричные дамы подсознательно мечтают кастрировать своих мужей.

Барон отнесся к рассказу доктора с большим интересом и тут же предложил организовать ханукальные балы, наподобие рождественских, с тем чтобы компенсировать «комплекс новогодней елки», как этот феномен стали позднее называть в психоаналитической литературе. Так родилась прекрасная традиция, доставившая всем нам немало приятных минут, ярких впечатлений и незабываемых встреч.

В один из таких бальных вечеров, наплясавшись вдоволь под музыку джазовой капеллы маэстро Менухина, барон пригласил ближайших друзей в свой кабинет развлечься беседой за рюмочкой великолепного кошерного коньяка. Кроме меня и доктора Фрейда среди гостей оказались талантливый физик Дэвид Френч, уже прославившийся исследованиями в области квантовых вычислений; бравый летчик-истребитель полковник Эзер Вайцман, к тому времени скандально известный благодаря сражениям с англичанами в небе над Египтом; знаменитый ученый раввин Михаэль Брайтман, добившийся мирового признания лекциями о науке каббале; именитый антрополог-структуралист Клод Леви-Стросс, только что закончивший фундаментальное исследование мифологий различных народов; и еще несколько господ и дам, имена которых менее известны широкой публике.

– Каковы вести с переднего края науки, рабби Михаэль? – спросил Ротшильд после того, как гости пропустили по рюмочке. – Стоит ли нам ожидать новых каббалистических откровений?

– О, барон, каббала так же неисчерпаема, как и Тора, – ответил рабби Брайтман. – Далеко простирает она руки свои в дела человеческие. Открытия ожидают терпеливого исследователя буквально на каждом шагу. Кстати, недавно мне посчастливилось наблюдать интереснейший случай. Думаю, научное значение его огромно, хотя и не до конца ясно. Речь идет о злосчастном господине О. Не желаете ли, друзья мои, выслушать эту историю?

Все мы с энтузиазмом выразили согласие, и рабби Брайтман, устроившись поудобнее в кресле, начал свой рассказ.