Но она не спешила выкладывать все это Джон-Джону, потому что знала: у сына на уме совсем другое, но все же ей хотелось с кем-то поделиться. Она обслужила всех как надо и понимала это. Но она опасалась, что ее могут больше не пустить в салон, потому что, как ей было известно, Патси, верховодившая всеми остальными, недолюбливает ее. Причина в том, что Джоани общалась с Полом дольше других, а бедняжке Патси взбрело в голову, что именно она должна быть мисс Мартин номер два. Он ее просто дурачит, хотя Патси не хотела этому верить. Но Джоани плевать хотела на гнев соперницы. По правде говоря, Пол был уже женат. Его жена, толстая и набожная Сильвия, была воплощением респектабельности. И к тому же она была глупой — идеальное качество для его низкопробного бизнеса. Пол содержал жену и двоих дочерей в неплохих условиях и, как ребенок, радовался тому, что может провести черту между разными сторонами своей жизни. Если бы женушка узнала, чем он занимается на самом деле, это бы убило ее, полагал он. Правда, раз или два за все эти годы Джоани видела ее в том районе, где он вел свой бизнес. Она никому не говорила об этом, и уж, разумеется, самому Полу. Она знала, когда нужно помалкивать — это было одной из гарантий успешной работы.

Наконец она оживилась и сказала:

— Джон-Джон, я работала в салоне, это было что-то!

Джон-Джон промолчал, но она ожидала именно этого. Он никогда напрямую не говорил о том, чем она занимается, ограничиваясь лишь намеками, ни к чему не обязывающими замечаниями.

— Как вела себя моя малышка?

Он улыбнулся.

— Прекрасно, мама. Как всегда.

Джон-Джон заметил, как морщинки на ее лице при мысли о младшей дочери на секунду расправились. Он никак не мог установить гладильную доску. В тесной кухне это было нелегким делом. Джоани знала, что он собирался погладить Кире школьную одежду. Такой вот он хороший…

— Я выпью кофе, мама.

Она чувствовала, что сын еще как следует не проснулся. Он был красивый и добрый; об остальном она старалась не думать. Так было нужно, иначе бы она не сомкнула глаз днем, когда пыталась отоспаться (по ночам она пахала как прóклятая).

Когда Джон-Джон воткнул шнур в розетку, Джоани заявила как бы невзначай:

— Кстати, Пол велел передать, у него для тебя есть работа, если ты хочешь, конечно.

Когда до него дошли слова матери, он с удивлением посмотрел на нее, не веря ушам.

— Он что сказал?

В голосе мальчика сквозило удивление.

— Он хочет, чтобы ты работал на него.

Джоани знала, что будет дальше, но все же попыталась. Во всяком случае, если он согласится работать на Пола, она будет знать, где он находится и чем занимается.

— Ты поговори с ним, он не такой уж плохой…

— Пошли его подальше!

Красивое лицо Джон-Джона исказила гримаса. Он пытался осмыслить, что это накатило на давшую ему жизнь женщину, раз она предлагает ему подобную глупость.

— Не разговаривай так со мной! Я лишь передала то, что он просил. Во всяком случае, он не такой плохой мужик.

— Конечно, торгует моей матерью… Да провалиться мне на этом месте, если я пойду и пожму ему руку!

Джоани обреченно закрыла глаза.

— Успокойся, сынок. Я не заслуживаю этого, ты и сам это знаешь.

Ее голос был тихим, в глазах стояла боль от прозвучавшего оскорбления, хотя слова Джон-Джона были правдой.

— Подумай о выгодах и заработках.

Джон-Джон хлопнул о доску утюгом.

— Я что, похож на сутенера? Скажи-ка мне, мама, на милость?!

Джоани поняла, что сморозила глупость, и теперь сожалела, что вообще затеяла разговор.

— Совсем не похож. Я только передала его слова, и все. — Она уже кричала на него.

— Впредь не делай этого!

— Ты мог бы преуспеть, работая с ним. Ему нужен человек с головой на плечах…

— Я ему совсем не нужен. Что бы ты обо мне ни думала, я не торгую женщинами!

— Заткнись, Джон-Джон, ты мог бы неплохо заработать с…

Он резко оборвал ее.

— Я знаю, мама, у меня больше недостатков, чем достоинств, но это не значит, что я — сутенер. Или мой отец был им? А? Только о нем никому не известно, правда? Даже тебе!

Он понимал, что зашел слишком далеко, и тотчас пожалел о сказанном.

— Мама, зачем ты изводишь меня? Ты же знаешь, как я отношусь к таким, как Пол.

Джоани вышла из кухни без ответа.

Джон-Джон продолжал гладить платье Киры, но думал совсем о другом. Он не мог прийти в себя. Сам факт, что мать посчитала, что он будет обдумывать предложение этого мерзавца, выворачивал душу наизнанку, хотя и нетрудно было догадаться, чем руководствовалась его мать.

Чашка с кофе Джоани по-прежнему стояла на столе. Он отнес ее в спальню.

— Вот, мама. Выпей и поспи пару часов.

Она печально улыбнулась ему. Теперь она выглядела старой и изможденной.

— Извини, Джон-Джон.

Он ерошил ей волосы, будто она была ребенком, а он — взрослым.

— Ничего, мамочка, ничего.

Оба понимали, что это не было извинением за проявленную твердость.

— Шевелись, толстый ублюдок!

Джозеф Томпсон наблюдал, как сын делает тщетные попытки заварить чай. Огромная масса сильно затрудняла исполнение этой миссии в ограниченном пространстве кухни. Томми обливался потом: было слишком жарко для человека таких размеров. Он выглянул из окна кухни и увидел детей, идущих в школу. Он почувствовал, что сзади стоит отец, и вздрогнул.

— Посмотрите-ка на них: маленькие девчонки разодеты, как дешевые шлюшки. Тебе интересно, да?

Томми было неприятно это слышать, но он, не повысив голоса, сказал:

— Я смотрю на них не поэтому, и тебе это известно. Просто мне нравится, как они непринужденно болтают, как хорошо проводят время, только и всего.

Джозеф презрительно усмехнулся.

— Ясное дело! Давай заваривай чай, толстяк! Через минуту мне на работу. Бутерброды готовы?

— Они в холодильнике.

Больше между ними ничего не было сказано. Спустя десять минут отец ушел, даже не попрощавшись. Томми неуклюжей походкой прошел в свою спальню и с трудом выдвинул ящик из-под кровати. Открывая его, он улыбался.

Ящик был заполнен куклами Барби. Некоторые были одеты, почти у всех не хватало головы. Под куклами лежал набор костюмов и аксессуаров — все, что нужно для того, чтобы всегда быть в форме: от потрясающих розовых мини-платьиц до изящных сумочек и сапожек. Но Томми обнаружил, что они мокрые, и, почувствовав запах мочи, понял, что произошло. Это было уже не в первый раз и уж точно не в последний.

Подавив рыдание, он принялся укладывать кукол в ящик, а костюмы, наоборот, вытащил, чтобы постирать. С его бровей обильно струился пот. Томми стер его мясистым кулаком, смахнув заодно и слезы.

Устанавливая на место головы, он неустанно бормотал одно слово: «Ублюдок».

Кира и Бетани сидели на лестничной площадке и хихикали. Они играли в «резиночку» и были вне себя от счастья.

В отличие от Бетани Кира играла впервые, и игра ей нравилась. Бетани же хотела остынуть и покурить.

— Послушай-ка, пойдем в библиотеку! — предложила Кира.

Подруга с сомнением покачала головой:

— Ты думаешь, это логично? Две школьницы в библиотеке в разгар занятий?

Кира вновь захихикала.

— Об этом я не подумала.

Прыгая, они слышали, как по радио передают лучшие песни. Они не переставали шутить, черпая вдохновение в том, что никто из взрослых не осмелится сдать их матерям. Это сулило бы большие неприятности.

— Пойдем в парк.

Бетани покачала головой и зажгла еще одну сигарету, затем втянула в себя мятный дым и попыталась сделать круги.

— Хочешь подымить?

Кира покачала головой.

— Нет, спасибо, не люблю курить.

Но тут открылась дверь, и высунулась голова Томми.

— Что вы здесь делаете?

У Бетани всегда был готов ответ.

— А как ты думаешь?

Томми оглядел ее: вид был не из приятных, но, одарив девочку ясной улыбкой, сказал: