— Слушай… обещай, что никому не скажешь, если я тебе кое-что расскажу!

— Ну, обещаю.

Она поколебалась. Потом, прижавшись ртом вплотную к уху, зашептала. Выслушав, я сказал:

— Да ну, ты врешь.

— Ну и пожалуйста, и не верь.

Я судорожно сглотнул, у меня рот как будто свело.

— И к-к-когда, Джози?

— А прошлым летом. Как-то в субботу. Я была около станции, и один дядька, не знаю кто, у него была большая машина, спросил, не хочу ли я прокатиться. Ну и…

— Черт возьми, и ты с ним поехала, Джози. А вдруг он оказался бы, ну я не знаю, маньяком или…

Она дернула плечом:

— Подумаешь. Это все сказки для деток.

— Да ты вспомни, про это все время в газетах пишут. Сажают девчонку в машину, а потом, потом делают с ней это и — в общем, сама небось все это читала.

— Ага, — дернулась она снова. — Все равно. Он это делал со мной.

Я не ответил, мне надо было перевести дух.

— Он сначала так это заигрывал, — продолжила она, — а потом свернул в сторонку, за большой рекламный щит. И… — тут ее голос задрожал. — Бобби, он сделал мне больно.

— О, черт.

— Я… я думала, все кровью перепачкаю. Даже во второй раз, когда, ну, знаешь, не должно бы…

Я опять с трудом сглотнул, а она вытащила руку у меня из-за головы и стала шарить по карманам. Потом достала, что искала, и сунула мне в руку.

— Б-бобби, ты знаешь, что это?

— Ну, в общем, да.

— Я это стащила у родителей из спальни. Я… они все одинаковые, да, Бобби? То есть они всем подходят?

— Наверное. Господи, да не знаю я. Вроде бы.

— А — что, если ты… Попробуй?

— Джози! Ты что…

— Погоди, подожди минутку, Бобби. Здесь нас могут увидеть.

Она оттолкнулась от меня и встала, глядя на меня сверху вниз, глаза ее затуманились, и потом протянула мне руку. Я поднялся, и мы пошли к пригорку поодаль, где у подножия росли какие-то кустики и было что-то вроде маленькой пещерки.

Я присел на корточки и расстелил ее свитер, все это походило на сон — и я с этой штукой в руке, и она, легшая навзничь. Все казалось нереальным, в голове у меня шумело, и я словно онемел и едва мог дышать.

Я повернулся к ней спиной, пока надевал эту штуковину, и руки у меня тряслись, но в конце концов надел. Развернулся к ней, а она как ни в чем не бывало расстегивает свои дурацкие шортики, вытаскивает из-под них блузку, расстегивает и ее и…

Вот мы уже обнялись и целуемся…

— Бобби! — кричит она, заливаясь безумным смехом. — Ну, подожди же, глупый!

Я же не мог вымолвить ни слова.

— Бобби, слышишь? Я с тобой с ума сойду! Т-ты — Бобби, пожалуйста! Мы не м-можем… ты не должен… Бобби!

И мы проделали это, и она притихла, а потом опять взбеленилась. Она запричитала: нет, вы только посмотрите на нее, и как она пойдет домой, в крови, и что во всем я виноват, и что все-то она расскажет своей маме, что это я ее заставил.

— Прости, Джози, — пробормотал я. — Ради Бога, я же не хотел. Сколько раз я тебе говорил?

— Ну и что толку, все равно ты виноват.

— Ладно, вместо того чтобы меня обвинять, ты бы лучше сплетни обо мне не распускала.

— О-хо-хо! Но мне же надо что-то делать. Не будешь же ты все на меня валить.

Я испугался. Подумал про отца, и как Джек Эдлман поднял тогда шум, а сейчас ему и на самом деле есть из-за чего переполошиться. И если он в тот раз такое устроил, то что же теперь-то будет?

— Джози, хочешь, я могу постирать их в ручейке, а? — предложил я.

Она фыркнула:

— Ха! Вот здорово — в холодной воде и без мыла!

— Ну… тогда, ну, может…

— Что? Давай, говори! Придумай что-нибудь!

— Я пытаюсь, не видишь, что ли? — взорвался я. — Что, по-твоему, я тут пытаюсь делать? Заткнись, ради Христа, на минутку, и дай мне сообразить.

— Ладно. Только нечего мне, мистер Бобби Тэлберт, рот затыкать!

— Может, ты как-нибудь спрячешься в кустах на краю каньона, а потом дождешься, когда твоя мать заговорится с кем-нибудь, а там — проскользнешь домой дворами и переоденешься.

— А с этим мне что делать? Ну ладно, можно пролить на них чернил или еще чего и бросить в грязное белье, ну и все будет нормально.

— Ой, сделай так, Джози, а?

— Может быть.

— Обещай.

— Может быть, если смогу.

— А что тебе помешает? Мы же все продумали.

Она пожала плечами, искоса на меня поглядывая. Я знал, что ей не трудно это сделать, и она знала это точно так же, почему же она не пообещала?

Я догадывался, что она беспокоится не только из-за одежды. Мы оба чувствовали себя одинаково. Я устал, мне было неловко, и я словно весь извалялся в грязи. Даже смешно, что можно себя чувствовать так хорошо — а через пару минут совсем скверно. Да, ощущения у нас были одинаковые, вот только вести себя как она я не мог. Мне надо было ее уговаривать.

— Джози, послушай. У меня тоже одежда не в порядке, но я не психую. Я ведь не желал тебе ничего плохого.

Она фыркнула:

— Ну, у мальчиков совсем другое дело. Все равно ты виноват. Нечего было с ума сходить!

— Но ты ведь сделаешь, как мы договорились, Джози? А, Джози?

— Сказала, сделаю. Может быть.

— Не «может быть», черт бы тебя побрал! Дай слово!

— Может быть. Сказано — может быть, значит, может быть.

Она опять взглянула на меня искоса. Я видел, что она издевается; ей ведь и самой придется так сделать, черт бы ее побрал! А если не сделает? С такой ведьмой никогда не знаешь, что она выкинет.

Мне стало совсем тяжко. Внезапно я схватил ее за плечи и затряс.

— Я тебе покажу! — заорал я. — Обещай, черт тебя дери, или я… или я…

— Ну-ну-ну, и что же, интересно, тогда?

— А вот увидишь. Лучше обещай! Обещаешь?

— Может быть. Вот что я обещаю. Может быть, может быть, может быть, може… Бобби! Н-нет…

В то утро вышел квартальный отчет «Стар», и это было здорово. Тираж вырос на тридцать тысяч, а реклама составила сорок тысяч строк. С этим отчетом за пазухой я менее всего ожидал, что Капитан намылит мне шею. Но когда я ввалился в редакцию, он уже висел на телефоне, и цветами меня никто не встретил.

Когда я поднял трубку и поздоровался, он продолжал беседовать с телефонисткой.

— Так вы вполне уверены в этом, мисс, — говорил он. — Вы точно знаете, что у нас есть ответственный редактор? Мистер Скайсмит все еще у нас служит?

— Да, сэр, — хихикнула она. — Он… э-э… он сейчас на линии, сэр.

Дура набитая! Все это было на редкость противно, я так ей и сказал.

— Так вы уверены, — продолжал Капитан, — а вдруг это не он? Есть у него удостоверение?

— Нет, сэр. То есть да, сэр. У него… хи-хи-хи…

Вот дрянь! Хихикает как ни в чем не бывало, когда надо мной издеваются. Господи, и я это должен терпеть не только от старого ублюдка — фашистского сукина сына, но еще и от всякой зассыхи.

Я пробежал глазами вырезки на столе — из конкурирующих газет и из наших — и так и не понял, что мы упустили. У нас было все то, что и у них, только больше и лучше.

— Ну, мисс, — сказал Капитан, — если уж вы так уверены. Дон, как настроение этим прекрасным утром? Каким, к черту, ему быть?

— Отличное, сэр, — ответил я, и телефонистка отключилась. — Как вы, Капитан?

— Великолепно. Скажу тебе, Дон, с горным воздухом ничто не сравнится. Надо тебе иногда выбираться.

— Спасибо, сэр. Я был бы очень рад. — И я прикрыл веки, думая: «Ах ты, сукин сын, ты даже не представляешь, как я был бы рад».

Я представил себя в его замке, как я вхожу на цыпочках в его спальню с колоссальной кроватью. Везде стучат телетайпы, а копнуть поглубже, так наткнешься и на шлюх. Да ну их всех к черту. Спалить бы их всех разом. Сказать: «У меня для вас, Капитан, кое-что горяченькое», — а потом полить бензином да поднести спичку и…

— Дон, — сказал он, — я очень беспокоюсь о Тедди. Как она там?

Я разжал зубы и приоткрыл глаза.