— Но на какие средства? Я не могу спокойно тратить деньги, заработанные на умирающих детях и наркоманах. Ты думаешь, деньги от продажи наркотиков становятся чистыми просто потому, что ты подержишь их в руках?

— О чем ты говоришь, Форрест? Кто, черт возьми, может разобраться — откуда эти деньги? Это же Америка. Ты можешь разбогатеть или разориться в зависимости от того, с кем знаешься, что обещаешь и можешь поставить. Ты знаком со множеством людей и получаешь финансовую поддержку. Какого черта ты ждешь? Если бы каждый в Америке беспокоился по поводу того, насколько чист полученный им доллар, то эта страна давно бы захирела и погибла. Кроме того, ты единственный, кто считает, будто в доке были наркотики. И даже если они и были, мой отец ничего не знал об этом. Почему ты не поговоришь с Бобби?

— Ты все твердишь — поговори с Бобби. А между тем еще несколько дней назад ты плевалась, как бешеная пума, когда я сказал, что собираюсь проговорить с ним.

— Да, я была тогда взбешена. Но теперь я немного успокоилась. Я больше не хочу убивать его, я просто хочу причинить ему физический ущерб.

— А как насчет того, чтобы нанести ущерб хорошему обеду?

— Я не знаю, Форрест. Позвони мне через месяц-другой.

— Мне казалось, что мы были близки.

— Да, были, но я как-то утратила к этому вкус.

Она все время держала камень за пазухой и только выжидала момента, чтобы его бросить. Я попрощался, повесил трубку и растянулся на кровати, глядя в потолок.

Если ты так тоскуешь по ком-то, что у тебя ноют кости, есть два верных средства избавиться от этого. Можно постоянно взращивать и лелеять эту боль, держать ее при себе, как подушку, и стараться найти утешение, чувствуя, как она ворочается у тебя внутри. Ты еще помнишь ее прикосновения и поцелуи, но постарайся получить наслаждение от этой боли. Но можно просто предоставить боли утихнуть самой. Не нужно никаких усилий — лежи себе и разглядывай трещины на потолке. И считай до десяти, прежде чем подумать о ней снова.

Я снял телефонную трубку и набрал номер Пэйджа. Я подумал, что, может быть, они разыскали грузовики и он подтвердит, что я ничего не выдумал.

— Да, — послышался мужской голос-тенор с выговором юго-западных штатов.

— Говорит Форрест Эверс. Могу я поговорить с Мэйтлендом Пэйджем?

— Его здесь нет.

— Когда удобнее позвонить?

— Его вообще здесь нет. Он переведен в другое место.

— Куда же? Как мне с ним связаться?

— Как, вы сказали, вас зовут?

— Эверс. Форрест Эверс. Я был вчера ночью у Пэйджа и разговаривал с ним в конференц-зале.

— А, говорили с ним? О чем же?

— Вы не подскажете, как с ним связаться?

— Мы не даем такой информации. Вы можете сказать мне.

Я повесил трубку.

Они, конечно, засекли мой звонок. У них, разумеется, есть телефон отеля «Аризона Билтмор». Пэйджу звонили сотни людей. Но они знают мое имя, где я живу, им нетрудно выйти на меня. А может, я уже совсем спятил. Небольшая порция силикагеля вызывает у меня галлюцинации.

В памяти всплывает образ Салли — вот она отбрасывает волосы с лица и, склонив голову, улыбается мне своей лукавой улыбкой.

Я позвонил Бобби.

— А, Форрест, дружище, — сказал он. — Как чувствуешь себя? И где, черт побери, ты пропадаешь? У меня много новостей — я делаю успехи. Когда мы встретимся? Какие у тебя планы? Может быть, встретимся сегодня вечером в ресторане «Дюран»?

— Значит, ты ничего не знаешь?

— О чем не знаю? Что у Папы Римского есть груди? Расскажи мне.

— Нечего особенно рассказывать, Бобби. Я назвался твоим именем, чтобы проникнуть в доки Военно-Морского флота в Сан-Диего, увидел там грузовики фирмы «Эмпайр», которые разгружали наркотики в таком количестве, что ими можно было бы засыпать до краев Голливудскую впадину.

— Что это ты мне рассказываешь?

— Может быть, мы найдем для ужина какое-нибудь местечко поукромнее?

— Ты воспользовался моим именем, чтобы пробраться на военно-морскую базу? Ну, Господи, ты даешь, Эверс.

— Ты хочешь сказать, что ничего не слышал об этом?

— Я вообще ничего не знаю, что ты натворил на этот раз и чего ты, собственно, добиваешься. Но у меня такое ощущение, что ты опять готовишь мне какую-то пакость, а это мне совсем не нравится. Где ты находишься?

— Как раз сейчас я переезжаю в другой отель.

— Почему бы тебе не заехать ко мне по дороге? Ты уже бывал у меня и легко найдешь мой офис. Не знаю, насколько укромное это место, во всяком случае, оно безопасно.

— Я буду у тебя в течение часа, Бобби.

А в это время мне все вспоминалось, как мы с Салли шли по улице, и она слегка царапала мне спину ногтями; как мы целовались на больничной койке и покачивались на приливной волне. «Позвони мне через месяц-два», — сказала она.

Больше не буду думать о Салли — совсем не буду, — и это совсем не трудно. Мне не понадобится даже прилагать усилий, чтобы перестать думать о ней. А между тем мне все грезились ее длинные стройные ноги.

Бобби медленно прохаживался по ковру, занимавшему в его офисе почти пол-акра, время от времени проводя рукой по столу зеленого мрамора, останавливаясь возле зеленой мраморной конторки, на которой не было никаких бумаг. Помимо столов, в его офисе находилась гнутая, вишневого цвета мебель, обитая желтой кожей.

На экране встроенного в книжный шкаф телевизора демонстрировались тренировочные спортивные игры. Звук был приглушен. Стены по обе стороны дверного проема были отделаны розовым деревом. По краям ковра закручивались листы фигурного стекла, а внизу поблескивали и мигали огни ночного Финикса. Благодаря искусной работе декоратора свет с потолка падал на изваяние из слоновой кости обнаженной женщины, которая лежала на кушетке, подняв колени и широко раскинув руки.

— Это викторианский стиль, — сказал Бобби, поглаживая рукой по выпуклому молочно-белому животу. — Продавец сказал, это из аристократического клуба в Лондоне, но я думаю, скорее из какого-то публичного дома.

Несмотря на мешки под глазами и слегка покрасневшие веки, Бобби выглядел в общем неплохо.

— Классный офис для рядового провинциального адвоката, — сказал я, стоя в дверях.

— Не думаю, что меня можно отнести к числу рядовых адвокатов, — возразил Бобби с кривой улыбкой на губах, как игрок, прикупивший двух тузов к двум уже имеющимся на руках. — Но ты прав — это действительно неплохой офис. Я здесь как владетельный князь в башне своего замка в средневековом итальянском городе.

Он расхаживал по комнате с видом капитана местной команды, словно дожидаясь нужного момента, чтобы вступить в игру. На нем были мягкие темно-красные мокасины с желтыми носками и белые льняные брюки.

В вырезе желтого кашемирового свитера в завитках белокурых волос виднелась изысканная золотая цепочка. Блестящие голубые глаза глядели из-под шапки нарочито небрежно зачесанных волос, как будто растрепанных горным ветром.

— В погожий день, — сказал он, — мне кажется, что я могу отсюда обозревать весь мир.

Бобби присел на желтый диванчик, достал сигарету из серебряного портсигара, но передумал закуривать и снова встал:

— Говорят, внешний вид офиса характеризует его владельца. Должен признаться, лично я чувствовал бы себя значительно лучше, если бы все нижние этажи были заняты арендаторами. Цены в этом проклятом небоскребе так высоки, что разорят любого нормального человека. Сейчас время коктейля — не хочешь ли выпить?

— Нет, благодарю, Бобби, не хочу задерживать тебя.

— Не беспокойся об этом, Форрест, — сказал он, взяв большой бокал из бара в шкафу и открывая дверцу маленького встроенного холодильника. Повернувшись, он спросил: — Откуда, черт возьми, у тебя такое имя — Форрест?

В бокале зазвенели кубики льда.

— Моя мать родом из этих мест. А отец был англичанин. Матери казалось, что это имя звучит по-английски, а все английское представлялось ей романтичным.