Чтобы как-то отвлечься, я поставила себе задачу накупить продуктов для по-настоящему хорошего обеда, однако и здесь мне изменила удача. Кто-то сказал мне, что в рыбную лавку завезли морского окуня, и я бросилась туда в надежде заполучить хоть немного вкусной рыбы, но к тому моменту, когда подошла моя очередь, осталась только одна треска. Поэтому, когда я заглянула в овощную лавку, в сумке у меня лежала лишь одна банка томатного супа «Хайнц». Но если теперь мне удастся заполучить по банану для каждого члена нашей семьи, то это будет настоящая победа.

От прилавка меня отделяли шесть или семь человек, когда ко мне вдруг подошла Нэнси и похлопала меня по плечу.

– Привет. Это все-таки ты, – сказала она. – Я сразу решила, что узнала тебя. Получше себя чувствуешь?

Я ответила, что да.

– Есть какие-нибудь новости о твоей сестре?

– Никаких.

Нэнси кивнула.

– Очень жаль. – Она перекладывала сумку из одной руки в другую и при этом постоянно надувала щеки. – Что ты хочешь купить? Лично я – бананы, мой муж их страшно любит.

– Это ты записывала имя Сьюки в регистрационный журнал? – спросила я.

– Э-э-э… В гостинице? Да, я.

– А зачем?

– Фрэнк попросил меня.

– Но разве сама Сьюки не могла туда записаться?

– Она была на улице в фургоне. Фрэнк хотел расплатиться и получить ключи, чтобы затем сразу отвести ее в номер. Он говорил, что она была сильно взвинчена, близка к истерике. Бедняжка… Да и он тоже. Я думаю, он сильно за нее переживал. Та жуткая сумасшедшая снова приходила к ним домой. И не то чтобы у меня были особые права кого-то осуждать. У моего мужа тоже ведь свои проблемы.

– Значит, ты все-таки ее видела? Сьюки. Но мне помнится, что в полиции ты сказала, что не видела ее.

– Э-э-э …

– Ты видела, как Фрэнк отвел ее в номер?

Я пристально смотрю на надутые губы Нэнси в надежде, что она хоть что-то расскажет о Сьюки. При мысли о том, что она все еще жива и будет жить в нашем городе, носить свою привычную одежду и обедать у нас дома, у меня закружилась голова, и я почувствовала себя почти невесомой.

– Нет, – ответила Нэнси, и у меня внутри вдруг что-то оборвалось. – Мне нужно было подменять одну телефонистку, поэтому в тот момент, когда они поднимались наверх, меня уже не было рядом с ними. Он собирался отвести твою сестру в номер сразу же, как получит ключ, чтобы сумасшедшая не смогла проследить за ней. Мне все это показалось излишним, но думаю, что уж если вы чего-то так сильно боитесь, то будете делать все, чтобы к одному страху не прибавились еще и другие.

– Значит, ты не видела, как они поднимались наверх?

– Ну, я видела, как Фрэнк возвращался; я к тому времени снова сидела на регистрации клиентов. Бедный Фрэнк, он был в жутком состоянии, так переживал за жену. Я спросила его: «Почему ты не остался с ней?» Он не мог, ему в тот вечер надо было сделать кое-какие дела в Лондоне. Я не стала его расспрашивать, потому что, ну, знаешь, он, конечно, милашка и мухи не обидит, но ведь если человек продает бритвенные лезвия так дешево, значит, он якшается с опасными людьми. Моему мужу, видишь ли, всегда надо быть чисто выбритым, он не может выносить даже небольшой щетины. Думаю, что это из-за того, что она напоминает ему о лагере. Как бы то ни было, я предложила Фрэнку свои услуги – я могла бы присмотреть за Сьюки, – но он сказал, что она уже легла. И кровать на следующий день, естественно, выглядела так, словно в ней действительно спали: одеяло скомкано и все такое прочее.

Что-то никак не могу нащупать ключ к происходящему. Я ищу его, я пришла сюда, чтобы искать. Внутренность этого ящика грязная, вся в пятнах и пахнет старой резиной. Я касаюсь рукой разных мелких предметов, и они с глухим стуком передвигаются по ящику. Старые монеты, носовые платки, покрытые толстым слоем пыли, и такие узкие предметы со свинцом, предназначенные для письма. Слово ушло из памяти. Я беру один из них, пытаясь припомнить его название. Ощупываю его, но это не помогает. Вдавливаю его кончик в деревянную стенку ящика, и кончик отваливается. Мне нравится, и я беру второй, чтобы сломать.

Шум снаружи заставляет меня отдернуть руку и оглянуться на дверь. Шум раздается снова. Это кричит грач, а скрип закрывающегося ящика похож на эхо птичьего крика.

Я беру щетку с туалетного столика, провожу ее щетиной по ладони и прислушиваюсь к чему-то. Здесь есть зеркало и немного талька. А также пудреница, целая чистая пудреница. Совсем не то, что я ожидала найти. Совсем не мужские вещи. Открываю пудреницу и касаюсь пуховки. Пудра поднимается вверх и маленькими крупинками опускается на темную деревянную поверхность. Вот чем она пользуется, чтобы скрывать свое несовершенство. Она ведь обещала и мне подарить такую. Чтобы я могла скрывать свои недостатки. Но у меня их так много, что она никогда не научит меня прятать их все. Вначале пусть она научит Дугласа. Вот почему пудра находится здесь, на его туалетном столике.

Звонит дверной звонок. Я роняю пудреницу и, пытаясь как можно скорее уйти из комнаты, натыкаюсь на книжный шкаф. На полке две грязные чашки. Я забираю их и в холле замечаю, что в одной из них осталось немного чая. Я выпиваю его, хотя он совсем холодный, после чего ставлю обе чашки на нижнюю ступеньку лестницы. Затем ковыляю назад. Здесь ступеньки расположены под каким-то неправильным углом. Они больше не ведут к двери. Я внимательно смотрю на них, наклонив голову, чтобы придать им нужное направление. Но это не помогает. Тогда я пытаюсь сделать шаг на ступеньку. Они вроде достаточно твердые. Дребезжит звонок. Дважды. В третий раз. Звук очень резкий, совсем не мелодичный. Я открываю дверь, и в комнату врывается мужчина.

– Ну, ты перешла все границы, – говорит он.

Он чем-то размахивает передо мной, но оно слишком быстро движется, и я не могу понять, что это такое. Делаю шаг назад и оказываюсь рядом с перилами лестницы. Не могу понять, как они могли здесь очутиться. Их здесь быть не должно.

– Черт возьми! Это идиотское объявление! Дальше уже некуда!

– Некуда, – повторяю я, глядя на ступеньки. Они явно переместились, и я не могу ничего понять.

– Да-да, именно так. Эй, ты меня слышишь?

– А вы знаете, каким образом ступеньки могут перемещаться? – спрашиваю я.

У мужчины явно перехватывает дыхание. Он останавливается.

– Что?

В нем есть что-то знакомое, но я его не узнаю, да и сейчас у меня просто нет времени о нем думать.

– Ступеньки, – повторяю я. – Они переместились. Они смотрят не в ту сторону. Как могло такое случиться, как вы думаете? Произошло землетрясение или что-то другое?

– Что ты такое несешь?

Этот парень очень высокий. Но сутулый, как Дуглас.

– Ступеньки, – шепчу я. – Дуглас… Дуглас, должно быть, сдвинул их.

Я не знаю, что еще сказать, все мои мысли перепутались.

– Кто такой Дуглас?

– Наш квартирант.

Он слегка приседает, совсем немного.

– Тот, наверху?

Он хватается за балясину лестницы, и она немного дрожит под его напором, а мужчина наклоняется, чтобы заглянуть наверх, на площадку.

– Наверху? – переспрашиваю я, следуя за его взглядом. – Кто там наверху?

Я смотрю на него и чувствую, что начинаю дрожать. Интересно, кто может быть там, наверху? И тут я обнаруживаю, что и балясины находятся не на своем месте. Это меня пугает еще больше. Я внимательно рассматриваю шею мужчины поверх воротника рубашки. На ней раздражение от бритья. Это же Питер. Сын Элизабет. Я чувствую, как всю меня переполняет негодование.

– Это ты сделал? – спрашиваю я. – Ты передвинул ступеньки?

Мое предположение все объясняет.

– Только ты способен на такую подлость.

– Что? – Он потирает шею и хмурится.

Мгновение царит молчание. Я слышу, как кричит грач, кричит где-то вдали. Я сжимаю кулаки.

– Наверное, ты сделал это ради какой-то выгоды.

Питер снова бросает взгляд на площадку.