Она подталкивает локтем стоящего рядом с ней мужчину, и тот кашляет.

– Нет, она была нездорова, – произносит он. – Это выяснил Пол. Это он ее подвозил. Верно я говорю, Пол?

Маленький человечек с зачесанными на лысину волосами кивает.

– Да, верно, – подтверждает он. – Естественно, ее сын позвонил мне. Я сказал ему, что мы будем молиться за нее…

– Конечно, конечно.

– Вообще-то, я был в доме несколько раз до того, как мне позвонили. Малоприятная вещь, скажу я вам. Я стоял перед домом, и мне никто так и не ответил.

– Элизабет, – неожиданно произношу я, хотя и не хотела этого делать.

Женщина в жилетке наконец удостаивает меня взглядом.

– Элизабет, – повторяю я. – Она исчезла.

– Да, верно, моя милая, – отвечает она. – Она исчезла из нашего прихода. Но это не важно. – Женщина в жилетке снова поворачивается к остальным.

Я обиженно прикусываю губу, хотя и понимаю, что должна воспользоваться этой возможностью, прежде чем вновь забуду, что мне нужно.

– Нет, – говорю я, чем заставляю их повернуться ко мне. – Я искала ее. Ее нет дома.

– Нет дома? – переспрашивает женщина, чеканно произнося каждый слог. Она вызывает у меня раздражение, и я едва сдерживаюсь, чтобы не закричать.

– Нет, нет. Она моя подруга. И она исчезла.

Мужчина с замаскированной лысиной хмурится и проводит рукой по голове. Мне кажется, будто тонкие волоски вросли ему прямо в череп.

– Она не исчезла…

– Где же она тогда? – спрашиваю я. – Я была у нее дома.

– Знаете, дорогая, – говорит женщина, глядя понимающе на остальных. – Возможно, вы ошиблись домом.

Ее голос звучит тихо, как будто она не хочет, чтобы кто-то разобрал ее слова, но они прозвучали четко, разборчиво, и их невозможно не услышать. Викарий кашляет, переминается с ноги на ногу, и лысый мужчина снова проводит рукой по голове. Женщина дала понять, что тема исчерпана, и я чувствую, что разговор переходит в другое русло. Через секунду кто-нибудь того и гляди начнет говорить о погоде. Мне становится жарко. Как они смеют так невежливо обходиться со мной, думаю я. Этих людей должна встревожить судьба Элизабет. Как они смеют?

– Я не ошиблась домом, – возражаю я. Их отношение заставляет меня почувствовать себя маленьким обиженным ребенком. – Я не глупа. Элизабет исчезла. – Глубоко вздыхаю. – Почему вы так равнодушны? Почему никто ничего не делает? – Мне кажется, что я срываюсь на крик, но удержаться не могу. – С ней могло случиться все, что угодно. Все, что угодно. Почему никто не пытается ей помочь?

Эта небольшая группа людей по-прежнему не хочет встречаться со мной взглядом. От досады у меня перехватывает горло. Я сжимаю чашку в руке и швыряю ее на каменный пол. Она легко разбивается, и осколки летят в разные стороны. Женщина в жилетке ставит свою чашку на столик и начинает подбирать осколки.

– Пожалуй, я лучше отведу вас домой, – говорит она, осторожно выводит меня из церкви и усаживает в машину.

Она очень терпеливо ведет себя, когда я называю неверное направление к моему дому и нам приходится сделать круг. Пока она ведет машину, я делаю запись для памяти. «Элизабет нет в церкви». Женщина видит, что я пишу, и треплет меня по руке.

– Я бы не стала беспокоиться на вашем месте, дорогая, – говорит она, помогая мне выбраться наружу. – Господь присматривает за своей паствой. Вам нужно заботиться о себе.

Она предлагает заехать за мной в следующее воскресенье и отвезти в церковь. Но я отвечаю, что у меня нет настроения. Она понимающе кивает, и в ее улыбке я замечаю нотку облегчения.

Полицейский участок расположен все в том же здании. Каменный фасад, над входом каменная плита с датой 1887 год, в коридоре большой стеклянный фонарь. Все это успокаивает. Но вот пол внутри на вид какой-то мокрый, и мне страшно на него ступать. Я на минуту застываю на пороге, думая про себя, как по такой скользкой поверхности ходят «лица в нетрезвом состоянии». Придерживаясь рукой за стену, делаю первый шаг и, не убирая руки от стены, иду дальше.

Сделав еще несколько шагов, я понимаю, что держусь за доску объявлений. Я останавливаюсь и читаю, что написано на плакате, пришпиленном кнопками посередине. «Мошенники, специализирующиеся по банкоматам, работают круглые сутки». Интересно, кто они такие, эти мошенники, специализирующиеся по банкоматам, и как им удается сутками не спать. Эта мысль утомляет меня. Здесь есть где передохнуть – длинная деревянная скамья. Она рядом со мной, но сесть на нее я не могу. Я должна двигаться дальше. Должна сделать то, зачем пришла сюда. На какой-то момент я не могу вспомнить, что это такое. В голове пустота. Руки начинают трястись, сердце бьется, как будто переместилось в желудок. Я делаю глубокий вдох, сую руку в карман кофты и пытаюсь нащупать записку. Что бы это ни было, я должна была записать причину моего прихода сюда. Непременно должно быть какое-то напоминание.

Я вытягиваю из кармана пригоршню разноцветных бумажных квадратиков. Их края загибаются, упираясь мне в кожу между большим и указательным пальцами. Я не хочу отрывать вторую руку от стены, чтобы их просмотреть, мне страшно потерять равновесие. Я нахожу розовый квадратик с сегодняшней датой. Впрочем, я не уверена, что дата сегодняшняя. И еще желтый квадратик с телефонным номером моей дочери, на случай непредвиденных обстоятельств. Далее идет рецепт овощного супа – правда, б ольшая его часть отсутствует, и все потому, что список ингредиентов заканчивается кабачками. Увы, я не нахожу ничего, что бы сказало мне, зачем я здесь.

– Здравствуйте, миссис Стенли, – раздается голос рядом со мной.

Я поднимаю глаза. На другой стороне помещения стоит письменный стол. На столе табличка: ПРИЕМНАЯ ОТДЕЛЕНИЯ ПОЛИЦИИ. Я читаю ее вслух. За столом сидит какой-то человек. Но я вижу лишь его силуэт сквозь стеклянную перегородку. Я запихиваю листки обратно в карман и иду мимо скамьи. Ее деревянное сиденье отполировано до блеска. Интересно, это сюда сажают только что арестованных? Неужели ночью здесь полно алкоголиков, проституток и уличных воров? Не похоже. Потому что сейчас, в разгар дня, здесь царит тишина. Я даже слышу эхо своих шагов, когда иду к столу.

Когда я подхожу ближе, то уже могу различить темные погоны на белой рубашке дежурного, они похожи на крошечные крылышки. Он отрывает глаза от экрана компьютера и улыбается мне. Я невольно улыбаюсь ему в ответ, как когда-то улыбалась Фрэнку. Мышцы вокруг рта автоматически слушаются меня. Я не знаю, откуда ему известно мое имя.

– Как обычно? – спрашивает он, и его голос cлегка дребезжит в динамике.

– Обычно? – переспрашиваю я.

– Элизабет, я правильно говорю?

И он кивает, как будто ждет от меня, когда я произнесу следующую реплику в пьесе.

– Да, Элизабет, – отвечаю я.

Откуда ему это известно? Ну конечно же, ведь за этим я и пришла! Я пришла из-за нее.

– Вы знаете Элизабет? – спрашиваю я. У меня как будто груз свалился с души. Наверное, кто-то все же ведет расследование. Кто-то занимается ее поисками. Кто-то знает о том, что она пропала. Мне тотчас делается легче. Сколько же усилий понадобилось, чтобы меня наконец услышали?

– Да, я знаю об Элизабет буквально все, – отвечает он.

Глаза мне застилают слезы благодарности, и я улыбаюсь ему.

– Она пропала, верно?

Я киваю.

– Наверное, это все ее пропащий сынок, вам не кажется?

Я в знак согласия беспомощно пожимаю плечами.

– Но больше никто не считает, что она пропала. Ведь так?

– Именно так, – говорю я, держась за край стола.

– Хотя возможно, – он улыбается мне через пару секунд, и у меня возникает нехорошее предчувствие. – Вы уже… одну минуточку, сейчас уточню, – он несколько раз щелкает компьютером. – Вы здесь уже в четвертый раз.

В четвертый раз?

– Значит, – говорю я, – кто-то ее уже ищет?

Не успела я произнести эти слова, как понимаю всю их беспомощность.