Весьма интересен следующий конспирологический поворот Брауна, связанный с интерпретацией тёмной силы, захватившей «антивещество» и грозящей стереть Ватикан с лица земли. Тёмная сила определяется как орден иллюминатов, использующий масонскую символику и атрибуты. Но, как известно, масонство воспринимается во многом как элемент процесса, итогом которого стало возникновение современного западного либерального общества. Поэтому негативная оценка масонства невозможна в современной западной массовой литературе, в большинстве своём отстаивающей демократические ценности. Нам предлагается трактовка синтеза масонства и иллюминатов в лучших традициях «теории заговора», в которой благородные масоны стали жертвой коварных иллюминатов. «Масоны жертвы собственной благожелательности и добросердечия. Представляя убежище беглым учёным в восемнадцатом веке, они, сами того не подозревая, стали ширмой для братства “Иллюминати”. Члены последнего набирались сил, постепенно прибирая к рукам власть в масонских ложах. Они негласно восстановили своё братство — так появилось тайное общество внутри тайного общества»{608}. Постепенно богобоязненные, хотя и либеральные масоны были вытеснены сатанистами-иллюминатами, которые, будучи сциентистами, без устали боролись с влиянием католической церкви. В результате подобной нехитрой трансмутации достигаются две цели: сюжет получает дополнительное конспирологическое обрамление и выводится из-под возможного удара либеральная репутация его автора.
Подобные выказывания в адрес «теории заговора» — при всей своей трафаретности — отражают двойственность отношения к ней.
Пренебрежение или негативное восприятие конспирологических построений основываются на либеральном представлении о социальной процессуальности. С этой точки зрения, подчёркивается как методологическая, так и содержательная ущербность «теории заговора». С методологических позиций, как мы уже отмечали выше, конспирологию упрекают в историзме — что есть объект постоянной критики неопозитивистской и постпозитивистской философии истории. С другой стороны, ещё большей критике подвергается содержательная составляющая «теорий заговора», которая противопоставляется либеральной системе ценностей, артикулирующей идею поступательного общественного прогресса.
В романе другого американского автора Д. Рабба «правильный» герой — либерально настроенный политолог Джаспере, декларирует тезис о необходимости «сосредоточиться на том, что мной установлено, а теорию заговоров оставить массовому газетному чтиву»{609}. Наличием этого методологического принципа молодой учёный обязан своему учителю — заслуженному профессору, «известному политическому теоретику». Но, увы, именно теоретические положения приходится пересматривать перед лицом жестокой действительности: масштабным заговором американских неоконсерваторов. Достижение столь грандиозной задачи, по мнению автора, является невозможным без научного обоснования. В роли теоретического базиса заговорщиков выступает рукопись Эйзенрейха, католического монаха, жившего в XVI столетии, под названием «О господстве». Сущность данного сочинения автор характеризует следующими словами: «Как создавать хаос, как созидать хаос, как взращивать хаос — вот три основных раздела, три самых убийственных постулата во взглядах Эйзеирейха»{610}.
Разоблачая козни неоконсерваторов, положительные герои открывают для себя печальную истину: мозговым центром заговора оказывается тот самый профессор Ландсдорф, который внушает своему ученику Джасперсу столь пренебрежительное отношение к «теории заговора». Особый интерес вызывает то, что в приложении к роману Рабб публикует сам текст «О господстве». В стилизованном виде, используя форму политического трактата Нового времени, автор представляет читателю всё же современную трактовку «теории заговора». Хотя в тексте романа всячески подчёркивается уникальность сочинения Эйзенрейха, рецептами которого якобы воспользовались Кромвель и Розенберг, содержание трактата является достаточно традиционным для конспирологических работ. В качестве основного тезиса утверждается мысль, что последовательная дестабилизация политических, экономических, социально-общественных сфер является необходимым условием для осуществления переворота. «Пусть нагнетается хаос — от события к событию, — пока все они не явятся вместе, вселяя страх и неуверенность в сердца людей. Одна крохотная вспышка бесполезна. Одна следом за другой, а за той ещё другая следом — вот где хоть какая-нибудь истинная польза, вот то, что неизбежно приведёт к хаосу»{611}.
Показательно, что хотя автор и указывает на связь творения Эйзенрейха с известнейшим трактатом Макиавелли «Государь», но, на наш взгляд, легче прослеживается параллель с содержанием и структурой «Протоколов сионских мудрецов». Именно там мы находим те же рецепты по созданию экономического, политического, общественного хаоса как необходимой предпосылки на пути к мировому господству. Приведём соответствующий отрывок: «Во всей Европе, а с помощью её отношений и на других континентах, мы должны создать брожения, раздоры и вражду. В этом двоякая польза: во-первых, этим мы держим в решпекте все страны, хорошо ведающие, что мы, по желанию, властны производить беспорядки, или водворить порядок <…> Во-вторых — интригами мы запутаем все нити, протянутые нами во все государственные кабинеты политикой, экономическими договорами или долговыми обязательствами»{612}.
В современной российской беллетристике конспирологические мотивы находят также широкое распространение среди авторов различной политической и художественно-эстетической ориентации. Здесь также наблюдается тенденция к распространению конспирологических моделей, независимо от политических, социальных деклараций и пристрастий. Сошлёмся на пример Ю. Дубова, который одновременно является сочинителем экономических триллеров и крупным предпринимателем. Отвечая на вопрос корреспондента «Книжного обозрения» по поводу присутствия в его романах конспирологических сюжетных линий, автор следующим образом формулирует свою позицию: «Я вовсе не сторонник конспирологии, теории мирового заговора и всего такого. Просто иногда приходится сталкиваться с событиями, не имеющими очевидного объяснения»{613}. Отметим фактическое, даже на лексическом уровне, совпадение высказываний американского писателя и его российского коллеги, когда первоначальное негативно-снисходительное определение конспирологии («часть поп-культуры», «и всё такое») на самом деле служит механизмом легализации «теории заговора».
Всё это говорит о возникновении социокультурного пространства «теории заговора», в рамках которого художественная интерпретация конспирологических мотивов приобретает объективно легитимный характер. Кроме того, следует отметить следующий момент: отрицание интереса к «теории заговора», признание низкого эпистемологического статуса этого понятия — сопряжено с реальным проявлением конспирологического менталитета. Последнее свидетельствует о прочном «врастании» конспирологическои парадигмы в массовое сознание, при этом актуализация соответствующих посылов уже не сопровождается рефлексией. В несколько пародийной форме данный синтез отражён в формуле: «Учение конспирологов непобедимо, потому что оно верно»{614}, — представляющей собой парафразу известного изречения о причине истинности концепции марксизма-ленинизма.
Интересен тот факт, что конспирологические мотивы проникают в такие жанры массовой литературы, в которых присутствие мотива «теории заговора» ранее не являлось типическим. Мы имеем в виду получивший широкое распространение за последнее десятилетие жанр криминального романа. Критикой указывается на следующее явление: «Один из главных мифов сегодняшнего “мужского” масслита таков: в России существует глубоко-глубоко законспирированная организация (“Группа”, “Контора”, “Молния”, “Орден”). <…> Она стоит над законом и не признаёт никаких ограничений, с которыми всё же, хоть отчасти приходится считаться легальным “органам”»{615}. Действия подобных организаций оцениваются автором/читателем вне моральных нормативов. Они используют для достижения целей убийства, подкуп, шантаж. Тем самым в художественной форме решается один из болевых вопросов теоретиков конспирологии. Мы имеем в виду рассматриваемую выше проблему борьбы с «тайными обществами», противостояния меньшинства и большинства.
