Важной вехой в становлении и развитии конспирологической литературы служит роман Э. Сю «Агасфер», опубликованный как роман-фельетон в 1844—1845 гг. Как мы уже об этом говорили выше, тема «заговора иезуитов» получает широкое распространение во Франции первой половины позапрошлого века. Иезуитов обвиняли в «ползучем» заговоре против французского общества, целью которого было незаметное для непосвящённого взгляда подчинение им всех сфер жизни французов. Можно сказать, что фигура иезуита превратилась в важный элемент формулы массовой литературы того времени. М. Леруа в уже упоминавшейся работе «Миф о иезуитах: от Беранже до Мишле» приводит весьма показательное высказывание А. Неттмана — влиятельного политического деятеля той эпохи, по поводу популярности книги Сю, которая «проникла повсюду: в гостиную, в мансарду, в трактир, где утоляют жажду слуги, в лавку торговца, в будуар роскошного особняка, в читальню, владельцы которой видят в ней дар небес; мало того, что книга эта — событие, множество событий, возможно, станут следствием её появления, ибо воздействие на общественное мнение никогда не проходит бесследно»{593}.
Центром повествования выступает история несчастного семейства Реннепонов, преследуемого Обществом Иисуса. Причина несчастий Реннепонов заключается в завещании одного из предков, по которому они получают значительное наследство, если смогут собраться все вместе 13 февраля 1832 года. Естественно, что коварные иезуиты стремятся помешать выполнению главного условия завещания, воздвигая на пути героев многочисленные препятствия. Организаторы омерзительных интриг в перерывах между неправедными трудами с неприкрытым удовольствием общаются друг с другом посредством длинных монологов, повествующих о силе и могуществе иезуитов. «Право, я иногда просто охвачен восхищением; пугаюсь даже, подумав, что человек прежде чем сделаться нашим, и думал, и действовал, и верил, как хотел, по своей прихоти… А когда он попал к нам, то через несколько месяцев от него остаётся одна оболочка: и ум, и развитие, и разум, и совесть, и свободная воля парализуются, засыхают, атрофируются благодаря привычке к немому страшному послушанию. Таким образом, они становятся членами гигантского тела, веление которого они исполняют абсолютно механически, не зная ничего о его замыслах. Это руки, которые исполняют самые трудные работы, не зная и не имея даже возможности понять руководящую ими мысль»{594}.
Раскрывают герои романа и коварные методы деятельности Общества Иисуса, касающиеся тех конкретных способов, при помощи которых иезуиты и достигли своего могущества. В данном плане Сю воспроизводит уже сформировавшиеся к тому времени в интеллектуальной среде представления об особом интересе иезуитов к системе образования как средству прямого формирования «тел, лишённых душ». Доступ к системе образования позволяет, игнорируя политические институты, создать тот тип социального субъекта, который активно или пассивно станет проводником политики Общества. «Ещё есть правительства, которые нас изгоняют из своих владений… Слепцы! Разве они не могут понять, что если мы завладеем образованием, — а это составляет нашу главную цель, — обезличим народ, приучим его к безмолвному, рабскому повиновению, которое, действуя отупляющим образом, приводит его к неподвижности, что является залогом общественного спокойствия!»{595} Указанная нами связь конспирологической художественной литературы с готическим романом явственно прослеживается в фигуре Агасфера. Восходящий к библейской символике образ наделен типическими чертами «демонических героев» готического романа: Сю сознательно опускает предысторию этого героя, всячески подчёркивая его инфернальную природу, особенно выделяющуюся на фоне хотя и экстраординарных, но всё же рационально объяснимых сюжетных перипетий. Появление Агасфера всегда означает некий вызов, бросаемый героям той силой, которая никогда не будет названа автором. Оценивая вклад Сю в развитие конспирологического романа, У. Эко, также отмечавший, как мы указали выше, значение для развития конспирологической литературы романа Дюма «Жозеф Бальзамо», приходит к выводу о прямом воздействии художественных текстов на содержательные и структурные стороны «теории заговора». «Масонская программа, изобретённая Дюма, расцвеченная вымыслами Сю и приписанная Жюли Наполеону III, превратилась в “истинный” дискурс о верховном раввине, который был процитирован ещё в нескольких местах»{596}. Отметим, что, на наш взгляд, столь однозначная отнесённость масонской составляющей «теории заговора» целиком к творчеству Дюма вряд ли правильна. В названном романе «конспирологический» эпизод, полностью укладывающийся в сюжетную канву, не несёт в себе никакой дополнительной смысловой нагрузки. В этом аспекте роман Сю выделяется как раз большей проработанностью и значимостью конспирологической линии.
В дальнейшем, начиная со второй половины XIX в. конспирологические мотивы проникают в приключенческую литературу, что объясняется её жанровыми особенностями. Действительно, наличие «тайного общества» в качестве сюжетного звена как нельзя лучше соотносится со стремительно развивающимся действием, острыми фабульными поворотами, бесконечной чередой похищений, переодеваний и т. д. Но мы должны также обратить внимание на то, что постепенно в приключенческой литературе конспирологические элементы начинают становиться самодостаточными как в сюжетном, так и в содержательном плане. Формирование своеобразного конспирологического канона приключенческой литературы сопровождалось также параллельной имманентной работой по разработке самой конспирологической проблематики, определению позиции автора в отношении «теории заговора». Для нас это тем более важно, если учитывать прямую связь подобного рода литературы с массовым сознанием того времени.
Обратимся к достаточно показательному в данном контексте творчеству Л. Жаколио, известного мастера приключенческого жанра позапрошлого столетия. В ряде своих романов: «Пожиратели огня» (1887), «В трущобах Индии» (1888), французский писатель использует «тайные общества» в качестве внутреннего двигателя всей цепи событий. Первый из названных романов — «Пожиратели огня» — повествует о нелёгких испытаниях французского аристократа Оливье Лорагю Д'Антрэга и его друзей. Предстоящая свадьба Лорагю с «прелестной дочерью генерала Васильчикова» сорвана неким «тайным обществом Невидимых». Печальным итогом преступных интриг выступает ссылка генерала и его дочери в Сибирь, самому жениху предлагается отречься от невесты или «принять неизбежную смерть». Вездесущие «Невидимые» устраивают настоящую охоту на неуступчивого Лорагю, разоряют его семью, следуют за ним в Австралию, преследуя его в буквальном смысле на земле и под землёй, на воде и под водой.
Большой интерес для нас представляет отраженное в романе авторское понимание природы и функций «тайных обществ». Жаколио всячески подчёркивает всесилие «Невидимых», агенты которых проникли во все социальные и политические институты. Подтверждением тому служит история с начальником парижской сыскной полиции Люсом. Призванный оказать содействие в борьбе с «Невидимыми», он в итоге оказывается одним из них. Как мы видим, здесь реализуется конспирологический тезис об амбивалентности исторической процессуальности, когда внешняя форма скрывает противоположное ей содержание. Естественно, что реализация подобной конспирологической установки в романном пространстве выражается иначе, чем в конспирологическом трактате. Это осуществляется при помощи художественных образных средств, индивидуальных портретов и т. д. При этом автор, хотя лишь эскизно, но всё же излагает нам своё представление о функционировании «тайного общества», его структуре. «Оно [тайное общество] подразделяется на несколько отделов; в каждом отделе есть свой коновод; коноводы, или начальники отделов, подчинены атаману, которого никто, кроме старших, не знает»{597}. Подобная характеристика, как мы видим, лишена оригинальности, отражая расхожие штампы массовой литературы своего времени.
