Я велел Кунцлю принудительно набрать в деревне тридцать русских и отвести их к полю боя, чтобы они оказали помощь раненым. Вскоре все эти тридцать человек были собраны передо мной. Это были молодые женщины и мужчины уже преклонного возраста, один из которых имел незаконченное медицинское образование. Я назначил его ответственным за группу и через Кунцля велел ему перенести всех раненых красноармейцев в большой колхозный амбар. Выдав ему еще и внушительное количество бинтов, я приказал переписать имена всей его группы — для того, чтобы никто из них не увильнул от возложенной на него обязанности. Я предупредил также, что мне придется расстрелять каждого, кто не будет выполнять моих распоряжений.

Отныне, решил я для самого себя, русским будут помогать только русские.

На пару дней дождь вдруг прекратился, и 14 октября мы впервые переправились через Волгу в районе города Зубцов. 16 октября мы переправились через нее вторично, на этот раз — севернее Старицы. Мы находились уже всего в одном дне хода от Калинина, который был взят штурмом бронетанковой группой под командованием Гота и должен был стать исходным плацдармом для главного наступления на Москву. По правому флангу Группы армий «Центр», то есть к югу от Москвы, 2-я армия под командованием фон Вайха захватила Калугу. Мертвая хватка вокруг столицы Советов начинала сжиматься.

Успехом завершился еще один двойной охват (захват в клещи), положивший начало грандиозному сражению за Вязьму и Брянск — южные бастионы Москвы. Это обещало стать самой ужасной бойней за всю эту войну.

Непродолжительный период хорошей погоды подошел к концу. Снова повисла пелена беспросветного дождя, температура резко упала, дождь сменился градом, а затем снегом. Потом снова пошел дождь. Наше наступление запнулось и увязло в непроходимом болоте дорог. Пехотинцы и верховые еще как-то умудрялись хлюпать по грязи вперед, но вот машины увязали в этой трясине уже на глубину до метра и даже порой более. Даже легкие конные повозки — и те погружались в нее по самые ступицы колес. Мы приделывали снизу к их осям длинные плоские полозья наподобие водных лыж для того, чтобы людям и лошадям было легче вытаскивать их из самых вязких мест. Практически весь моторизированный транспорт был оставлен позади безнадежно застрявшим в грязи, накрененным под самыми немыслимыми углами, перегораживавшим дорогу. Людям и машинам приходилось обходить и объезжать заблокированные таким образом участки дороги с обеих сторон, колеи постепенно расширялись, разветвлялись, и в конце концов дорога превращалась в совершенно непроходимое ни для чего и ни для кого болото шириной метров в двести… Жидкая трясиноподобная грязь в них казалась и вовсе бездонной. Транспортные колонны с боеприпасами, продовольствием и, самое главное, бензином оказались перед невозможностью добраться до передовой, где особенно остро ощущалась нехватка бензина. Проблема решалась следующим образом: «Хейнкели» тащили на буксире к фронту огромные грузовые планеры, почти каждый из которых с громким треском разламывался при посадке невдалеке от нас, но все же доставлял к передовой источник ее жизненной силы — бензин для танков и моторизованного транспорта, которые с огромным трудом преодолевали на нем еще несколько километров грязи, затем безнадежно увязали в ней и бросались своими экипажами. Мы подцепляли наши легкие пушки и противотанковые орудия к безотказным русским лошадкам, перетаскивали боеприпасы в их легкие повозки; каким-то образом нам удавалось тащить за собой даже нашу полевую кухню, и иногда мы все же имели горячую еду, хотя в основном приходилось обходиться без нее.

Продвижение вперед фактически прекратилось. А дождь все лил и лил — стальные прутья дождя, сопровождавшие своими хлесткими ударами каждый наш шаг и издевательски барабанившие по деревянным крышам всякий раз, когда мы находили укрытие для ночлега.

В этих экстремальных, я считаю, погодных условиях Группа армий «Центр» сумела довести битву в огромном «котле» у Вязьмы и Брянска до победоносного завершения. Захваченные нами трофеи — танки, артиллерийские орудия и прочая военная техника и оборудование — не поддавались подсчету. Количество пленных было столь огромным, что определить его тоже оказалось весьма затруднительным. По слухам, в плен было захвачено более шестисот тысяч человек. Нескончаемый и все разраставшийся поток этих людей конвоировался мимо нас на запад практически все светлое время суток. В масштабах этого грандиозного сражения батальон, полк или даже дивизия почти не имели значения. Однако каждое это подразделение и каждый человек в каждом из этих подразделений вынуждены были сталкиваться и справляться с поистине экстремальными условиями. Предпоследняя победа была одержана. Красная Армия отчаянно цеплялась за каждую пядь земли, чтобы удержать Вязьму и Брянск, и все же не удержала их. Последнее серьезное препятствие на пути к Москве было преодолено.

Теперь у русских оставался один, самый последний союзник, который только и мог прийти к ним на помощь, как это уже бывало раньше, — General Winter (Генерал Зима)! Через ужасающие зимние дожди, каких не видывали даже здешние старожилы, мы кое-как уже прорвались. Теперь я все чаще раздумывал о старике-дровосеке из Бутово и, главное, о его пророческих словах: «В этом году жуки откладывают свои личинки очень глубоко в земле. Зима, стало быть, будет ранней». Оставалось лишь надеяться на то, что мы успеем захватить Москву до того, как ударят по-настоящему суровые морозы.

21 октября мы форсировали Волгу между Старицей и Калинином и, сокрушив все сопротивление врага, продвинулись на тридцать километров в направлении Торжка. Заночевали мы в небольшой деревушке в компании с нашими артиллеристами. Мы были настороже и находились в полной боевой готовности на случай неожиданного ночного боя, поскольку всего в восьми километрах от нас перемещались параллельным курсом значительные силы русских.

Следующее утро выдалось ясным и солнечным; на радостях все мы даже и думать забыли о вчерашнем ливне с градом. Мы были заняты подготовкой к продолжению нашего походного движения на северо-восток, как вдруг с пункта наблюдения поступило сообщение о том, что прямиком к занимаемой нами деревне направляется колонна не подозревающих об этом русских. Мы с Кагенеком поспешили на наблюдательный пункт, чтобы убедиться во всем самим. Из леса прямо на деревню действительно выдвигалось значительное формирование конных русских, сопровождаемое артиллерийскими и прочими конными упряжками. Они все выходили и выходили из леса — шеренга за шеренгой, орудие за орудием, отделение за отделением. Наши артиллеристы и пулеметчики тщательно прицелились по ни о чем не догадывавшимся русским. Затем раздалась команда «Огонь!»…

Первый же залп наших гаубиц угодил точнехонько по самой плотной головной колонне с расстояния в шестьсот метров. Это была не просто кровавая бойня, но настоящее массовое уничтожение. Красные отпрянули назад в беспомощном недоумении. Перепуганные лошади тоже пятились, падали, их повозки становились неуправляемыми. Второй залп ударил уже практически прямой наводкой, и те всадники, что еще оставались в седле, бешеным галопом ринулись обратно в лес. Тут к этой ужасной бойне подключились и наши крупнокалиберные пулеметы. Обезумевшие от ужаса и отчаяния русские падали на землю и пытались спастись ползком.

Некоторое количество наших офицеров, собравшихся на наблюдательном пункте, следили за этой хладнокровной бойней с поразившим меня веселым ликованием. Я отвернулся, но тут мне на память помимо моей воли пришли картины не менее кровопролитной резни, устроенной нам казаками у озера Щучье. Ко мне подошел Кагенек и, успокаивающе похлопав по плечу, проговорил:

— Тут уж ничего не поделаешь. Лучше уж мы их, чем они нас. Как говорится, убей или будь убитым.

Кровавая расправа над русскими была завершена без единого выстрела с их стороны. Перед тем как отправиться в путь, мы перенесли всех раненых красноармейцев, которых еще можно было спасти, в дома, и я помог им всем, чем только мог, а затем оставил на попечение местных жителей. Кагенек и я выезжали из деревни верхом, рядом друг с другом, в гнетущей тишине. Затем я проговорил, как бы ни к кому не обращаясь: