— Наверное, переезд сюда стал для вас в определенном смысле потрясением, тут ведь совсем другая жизнь.

— Да, но я вроде бы выжила. Научилась говорить по-английски. Понимаете, что я имею в виду?

— Конечно, — кивнул Чарльз.

— А вы откуда, мистер Сейнт-Маллин?

— Зовите меня Чарльз, хорошо? Я ирландец, обычный славный малый, как у нас говорят. У нас там тоже довольно красивый дом. Не такой прекрасный, как Хартест, но очень симпатичный. В Вест-Корке.

— Никогда не бывала в Ирландии, — сказала Вирджиния. — Говорят, это очень красивая страна. А что значит «у нас»? Вы женаты?

— О нет, боже упаси, — ответил Чарльз. — Не могу себе позволить подобной роскоши.

— Правда? Мне казалось, что адвокаты — очень богатые люди. Во всяком случае, Лайонел производит именно такое впечатление.

— Адвокаты — да. А я пока еще ученик. Подмастерье. За весь прошлый год я заработал двадцать фунтов четырнадцать шиллингов и шесть пенсов.

— Да, действительно, на такую сумму не всякую жену можно содержать. Но тогда про каких же «нас» вы говорили?

— Про семью моих родителей. Про моего отца. Он владелец фермы и сам управляет и домом, и имением. Как и ваш муж, наверное. Время от времени он кидает мне несколько шиллингов, говорит: «На, шавка, возьми!» — и тогда несколько недель мне есть на что подкормиться.

— Да, грустная история. А вы со временем унаследуете этот ваш прекрасный дом?

— К сожалению, нет. У меня есть старший брат. Но, честно говоря, как я ни люблю Ирландию, все-таки для жизни отдаю предпочтение Лондону. Хочу осесть здесь постоянно. Пока, конечно, я вынужден обитать просто на набережной, на скамейке. Но, надеюсь, со временем мне все-таки повезет больше.

— Я тоже надеюсь. — Она улыбнулась ему, и в улыбке ее было что-то странное, улыбка эта была приветливой и очень дружелюбной, но одновременно за ней словно таилась какая-то грусть, весьма заинтриговавшая Чарльза. — Вам надо познакомиться с моим мужем. Вон он стоит, в самом центре внимания. Очень необычно для него, он, в общем-то, человек довольно застенчивый. Вы ему понравитесь.

Вирджиния взяла Чарльза за руку — ее рука оказалась теплой и на удивление твердой — и повела его через весь зал к тому месту, где высокий, удивительно красивый голубоглазый блондин рассказывал что-то очень смешное стоявшим вокруг него людям, которые при этом хохотали дружно и подчеркнуто громко.

Когда блондин окончил свой рассказ, Вирджиния снисходительно улыбнулась и слегка подтолкнула к нему Чарльза.

— Александр, дорогой, это Чарльз Сейнт-Маллин. Он работает у Лайонела. Я подумала, что тебе будет интересно с ним познакомиться. Он помнит то дело насчет права проезда и охоты, ну, ты понимаешь, о чем я говорю.

— Да, конечно. — Александр Кейтерхэм крепко пожал Чарльзу руку и потряс ее. — Здравствуйте. Удивительно, что вы об этом до сих пор помните.

— Я интересуюсь земельным законодательством, — объяснил Чарльз. — По-моему, земельное право весьма увлекательно. У моего отца есть земля в Ирландии, и мы пару раз судились с нашими соседями. Самый интересный тип соседа с этой точки зрения — Святая Церковь.

— Вот как? Наверное, в судебном процессе это весьма мощный противник.

— Мощный. Но мы выиграли, — скромно, но с гордостью произнес Чарльз.

— Значит, у вас были прекрасные адвокаты. А вы и вправду серьезно интересуетесь земельным правом?

— Да. Я даже пишу сейчас на эту тему диссертацию, о земельном праве восемнадцатого века.

— Земельные законы, касающиеся Хартеста, исключительно сложны. Просто-таки классический случай запутанности. Если вам это интересно, могу дать вам порыться в моей библиотеке. Приезжайте как-нибудь в субботу.

Чарльз ответил, что ему это было бы очень интересно и он с радостью примет приглашение. Перехватив взгляд золотистых глаз Вирджинии Кейтерхэм и ее теплую и странно-грустную улыбку, он подумал и о том, что было бы к тому же весьма любопытно провести целый день в ее доме.

— Так я вам тогда позвоню, хорошо? — спросил он.

— Да, конечно, — ответила она. — Пожалуйста. Больше всего на свете мне бы хотелось именно этого.

— Ну что, Чарльз, утро прошло с пользой? — поинтересовался Александр, жестом указывая ему место за столом; они усаживались обедать в маленькой столовой, окна которой располагались по фасадной стороне дома. Чарльз посмотрел на улицу: сразу же за окном, прямо от дома мягко разворачивалась панорама обширного парка, по которому бродили многочисленные овцы и олени, а чуть в отдалении под лучами осеннего солнца, как будто подернутого дымкой, ярко блестела речка Харт, медленная и ленивая.

— С пользой, и к тому же я получил большое удовольствие. Какое же тут прекрасное место! Вам очень посчастливилось, лорд Кейтерхэм.

— Да, действительно очень посчастливилось. Жить здесь, по-моему, — величайший подарок судьбы. Владеть Хартестом. Иметь возможность передать его потом моим детям. Все это стало уже частью меня самого. Хотя, может быть, это и звучит слишком выспренно.

— Прекрати, Александр, — вмешалась Вирджиния. — Это действительно звучит выспренно. Стоит только тебе заговорить о Хартесте, как ты мгновенно превращаешься в настоящего зануду. Знаешь, далеко не все разделяют твои восторги по поводу каких-то особых красот имения. Я иногда начинаю просто ревновать, — добавила она, обращаясь к Чарльзу. — Он любит этот дом куда сильнее, чем меня. Дом превратился для него в любовницу. И он постоянно отдает предпочтение ей, а не мне.

— Ну что за чепуха, Вирджиния, — весело возразил Александр, однако Чарльзу послышалась в его голосе и более серьезная нота. — Мои чувства к тебе и к Хартесту даже сравнивать нельзя. Я безоговорочно предпочитаю Хартест.

Он ослепительно улыбнулся ей, однако Вирджиния не ответила на его улыбку. Глаза у нее потемнели, взгляд был жесткий, рука, державшая бокал, напряглась.

— Знаю, — кивнула она. — Именно об этом я только что и говорила. Подлей-ка лучше мне вина, вместо того чтобы нести всю эту чепуху, Александр. Если бы твои мысли не были постоянно поглощены только домом, мог бы и сам заметить, что у меня пустой бокал. И у Чарльза, кстати, тоже.

— Извини, пожалуйста. Виноват.

Он поднялся и снова наполнил их бокалы; Чарльз обратил внимание на то, что бокал Вирджинии пустел очень быстро, и на протяжении обеда его пришлось наполнять заново еще трижды. Она овладела собой и, когда они доедали первое блюдо, уже снова весело смеялась; Александр же стал вдруг каким-то скованным и напряженным; оба говорили слишком много и как-то подчеркнуто. Да, в местных садах Эдема явно было не все благополучно.

После обеда Вирджиния сказала, что хочет прогулять собаку.

— Если вы еще не слишком соскучились по земельному праву, пойдемте вместе.

Они прошли к озеру; вокруг него вела тропинка, проложенная прямо через заросли высокого тростника; Вирджиния шла впереди, собака — не обязательный лабрадор, которого ожидал увидеть Чарльз, но потрясающе элегантная афганская борзая с длинной бежевой шелковистой шерстью — трусила рядом с ней. На Вирджинии были похожее на армейскую шинель пальто и резиновые сапоги, в которые она заправила брюки; выглядела она совсем как настоящая англичанка и здесь, посреди этого сельского пейзажа и болотистой грязи, казалась совершенно естественной.

— Какая у вас тут волшебная жизнь, — осторожно заметил Чарльз, пытаясь забросить какой-нибудь крючок, чтобы выудить ключ к разгадке: по каким причинам она так явно несчастлива.

— Да. — Ее голос с легкой хрипотцой звучал спокойно и почти самодовольно. — Действительно волшебная.

— Вы не скучаете по Штатам?

— Очень. Иногда. Не столько по Штатам, сколько по своей семье. Больше всего по брату.

— А чем он занимается?

— Работает в банке.

— А-а. А ваш отец?

— Он владелец банка.

— А-а.

— Я очень домашний человек, — проговорила она вдруг. — Люблю, чтобы меня окружали родные мне люди. У Александра нет родственников. Одна только мать, которая отказывается со мной встречаться.