— Неужели ты не можешь взять помощницу? — мрачно спросил Малыш, проглатывая тройное виски (они сидели в зале для высокопоставленных лиц аэропорта Хитроу); нет, ответила она, нет, это совершенно невозможно, это ей абсолютно не по средствам, а потом, разве сам Малыш смог бы оставить «Прэгерс» в руках Пита Хоффмана или Криса Хилла больше чем на несколько дней? Малыш заявил, что безусловно смог бы, что он очень часто именно так и делает, когда уезжает по делам или в отпуск, и что вообще такое сравнение в данном случае неправомерно. У Энджи небольшое дело, с которым справляется одна-единственная женщина, а не банк с многомиллиардными капиталами.
— Должна тебе сказать, — проговорила Энджи, и в ее зеленых глазах зажегся опасный огонек, — что пропорционально числу сотрудников я и моя компания стоим гораздо больше, чем ты и твой банк.
— Возможно, — поспешил согласиться Малыш. Он вдруг понял, что понятия не имеет, как надо обращаться с самостоятельными и властными женщинами.
В конце концов они достигли компромисса, который мог бы показаться абсолютно неприемлемым, если бы только не устраивал их обоих и не давал им возможности чувствовать себя счастливыми. По крайней мере один раз в месяц Энджи прилетала в Нью-Йорк, и по крайней мере один раз в месяц Малыш отправлялся в Лондон (а иногда в Париж или в Цюрих, чтобы не возбуждать подозрений со стороны Мэри Роуз). Большую помощь в этом им оказал «Конкорд», сокративший время перелетов на четыре часа; Энджи особенно нравилось то, что она может вылететь из Хитроу в восемь утра и прилететь в Нью-Йорк, в аэропорт Джона Кеннеди, в то же самое время или даже чуть-чуть пораньше. Как-то раз она прилетела только для того, чтобы пообедать с Малышом — просто ей так захотелось, и все, — и в тот же день возвратилась назад; ей не терпелось похвастать Малышу, как она купила целую улицу красивых георгианских коттеджей в Кембервилле, обойдя при этом две крупные фирмы невероятно простым способом: она привлекла на свою сторону жильцов, оплатив им расходы по переезду; и она решила, что обед с Малышом в «Лютесе» позволит достойным образом отметить эту удачу. Энджи заявила, что даже не ляжет с ним в тот день в постель: поездка запомнится как более экстравагантная, если целью ее был всего лишь ланч; отчаяние Малыша было во многом смягчено необычайностью и прелестью ее жеста. Спустя некоторое время Энджи, приезжая в Нью-Йорк, опять стала селиться в старой своей квартире в Гринвич-Виллидж; Малыш за все годы так и не нашел в себе сил продать эту квартиру, по его поручению агент сдавал ее на непродолжительные сроки, и потому теперь ее удалось быстро освободить. Квартира была на редкость хороша, с просторными и светлыми комнатами, с высокими потолками, располагалась она практически рядом с Винсент-сквер, и Энджи, поначалу немного поспорив, согласилась, что гораздо разумнее жить здесь, чем платить сумасшедшие деньги за гостиницу. А кроме того, подчеркнул Малыш, в Гринвич-Виллидж у них гораздо меньше шансов оказаться кем-нибудь узнанными, чем в районе гостиницы «Пьер».
Чтобы как-то оправдать ранние утренние визиты к Энджи, Малыш занялся бегом. Он накупил себе тренировочных костюмов и кроссовок, стал вставать по утрам очень рано и резвой трусцой устремлялся от дома в направлении Центрального парка. Отбежав достаточно далеко, чтобы его уже невозможно было увидеть из окон их квартиры, он переходил на неторопливый прогулочный шаг, выпивал чашечку кофе в одном из тех небольших кафе, что открываются спозаранку, и, если погода была хорошей, действительно шел в парк и сидел там на скамейке, с удовольствием разглядывая пейзаж, выгуливаемых собак и женщин, что пробегали мимо него спортивной трусцой. Этот ставший уже привычным распорядок нарушался только тогда, когда в городе была Энджи; тогда Малыш ловил такси, ехал в Гринвич-Виллидж, сбрасывал с себя тренировочный костюм и забирался к ней в постель. Мэри Роуз, всегда уходившая на свои занятия не позже чем в половине восьмого, естественно, не видела его возвращений (когда он снимал с себя чистый, отнюдь не пропотевший тренировочный костюм и без всякой необходимости принимал душ), однако крайне одобрительно относилась к этому новому режиму, потому что на протяжении вот уже многих лет постоянно твердила мужу, чтобы он занялся какими-нибудь упражнениями. И когда Малыш в очередной раз лежал в объятиях Энджи, то получал особое удовлетворение при мысли, что физические упражнения, которыми он тут занимается, имеют мало общего с тем, что самодовольно рисует в своем воображении Мэри Роуз.
Он был очарован новой Энджи, пленен ею; все эти годы он не забывал ее красоты, ее особого, немного резкого обаяния, той радости и тех удовольствий, что испытал с ней, ее врожденной сексуальности; и все эти ее качества, которыми она по-прежнему владела в избытке, он воспринимал сейчас острее и сильнее после их многолетней разлуки. Но теперь в ней появилось и нечто новое, нечто абсолютно неожиданное, но столь же важное и ценное для него, как и прежние ее достоинства, — то, что каким-то непостижимым образом она была теперь равной ему, стала для него как бы деловым партнером, с которым он мог свободно обсуждать любые вопросы. Она и раньше всегда внимательно его слушала, высказывала любопытные наблюдения, обладала здравым смыслом; теперь же она способна была посмотреть на любую проблему или ситуацию с разных точек зрения, рассмотреть различные аргументы, сформулировать собственные подходы и предложения. Те часы, что они проводили за обсуждением финансовых вопросов, тактики в делах, опасностей и потенциальных успехов, связанных с тем или другим проектом, начинанием, стали значить для Малыша так же много, как и то время, что непосредственно предшествовало у них занятиям любовью; они почему-то и действовали на него так же возбуждающе. Обсуждение с Энджи какой-либо деловой операции или сделки — их общей концепции, последующего хода дел, связанных с ними трудностей и неудач и, наконец, их завершения — доставляло Малышу странное, но очень сильное удовольствие.
Он, однако, никогда не обсуждал с ней — пока не оказалось уже слишком поздно — то, что стал впоследствии называть про себя «делом Чака Дрю».
Самым первым, кто обратил его внимание на махинации Чака Дрю, был Пит Хоффман, сказавший, что, по его мнению, Чак как-то слишком глубоко влезает в те сделки, что проходят через отдел слияний и новых приобретений, и, кроме того, слишком много об этих сделках болтает. И к тому же он стал на очень короткой ноге с Генри Кирсом. «Он вращается в кругу весьма известных людей, Малыш. Мне кажется, тебе надо бы поговорить с ним о том, чтобы он проявлял осмотрительность. Один неверный шаг, и можно оказаться замешанным в утечке информации».
Малыш вежливо улыбнулся и проигнорировал этот совет. Он также ухитрился не обратить внимания и на то обстоятельство, что Чак явно жил не по средствам: за очень непродолжительное время он приобрел себе «мазерати», закончил постройку собственного дома во Флориде, а его нью-йоркскую квартиру отделал сам Роберт Метцгер. Даже Джереми Фостер, ужиная как-то вместе с Малышом, обратил его внимание на все это; в целом же на протяжении почти всего ужина Фостер плакался по поводу ужасного состояния своего брака: Изабелла грозила начать процедуру развода, если Фостер не будет наконец, по ее выражению, вести себя как подобает взрослому человеку. Малыш посоветовал ему принять совет Изабеллы. Джереми ответил, что он честно и искренне пытается это сделать, что он любит Изабеллу больше всего на свете, и, проглотив еще несколько порций бурбона, снова вернулся к разговору о Чаке Дрю.
— Услуги Метцгера очень недешевы; говорят, он берет сотню тысяч только за то, что переступает порог квартиры. «Мазерати» тоже немало стоит. Пойми меня правильно, я рад за него. Но ты ему, наверное, платишь дикие деньги.
Все еще не испытывая особого беспокойства, Малыш на следующий день позвонил в отдел зарплаты.
