Шарлотта, как он выяснил, страдала не только от горя, но и от чувства собственной вины: она непрерывно повторяла, что в гибели Вирджинии виновата именно она.

— Детка, дорогая, но этого же просто не может быть, — возражал он ей. — Наверное, она слишком быстро ехала, водитель она была никудышный, вот и разбилась. Никакой твоей вины здесь нет.

— Но ведь я же ей сказала, что мне очень нужно с ней увидеться. Сказала, что мне хотелось бы, чтобы она была здесь. Она ведь только что прилетела, была уставшая, и я это знала. Я должна была потерпеть, дождаться.

— Шарлотта, тебе не за что себя винить. Ты ей сказала, что очень хочешь с ней увидеться, и только. Думаю, это доставило ей удовольствие.

— Да, но я не должна была, не должна была этого говорить. Зная, что она так устала. И к тому же шел дождь. Боже мой, почему, ну почему я не оставила ее в покое?

— Ну что ж поделаешь, что случилось, то случилось. — Малыш вздохнул и сильнее прижал к себе Шарлотту. — Надо уметь принимать последствия своих поступков. А тебя никто, никто на свете не стал бы ни за что винить. Хотя я понимаю, почему ты винишь себя сама.

— Значит, ты меня тоже винишь?

— Нет, конечно. Я же тебе только что сказал, что нет. Послушай, детка, думай только о том, как она, наверное, была обрадована, что тебе так хочется ее поскорее увидеть. Договорились?

— Ладно, но…

Она замолчала. У Малыша осталось ощущение, что она чего-то недоговаривает, но давить на нее он не стал.

Фред, Бетси и Мэри Роуз с детьми приехали на похороны через четыре дня после Малыша; он был рад их появлению, снимавшему с него часть напряжения и тяжести. Его дети были расстроены и подавлены, они любили Вирджинию. Даже Фредди сумел преодолеть свое враждебное отношение к Шарлотте и выразил ей сочувствие, добавив, что будет очень скучать без тети. Шарлотта, целиком погруженная в свое горе, не обратила внимания на его слова.

Бетси была потрясена и раздавлена обрушившимся на нее горем; Фред же злился, точь-в-точь как Няня: он злился на тех, кто ехал тогда по шоссе; на Александра, за то что он отпустил Вирджинию одну; злился и на саму Вирджинию. «Если бы она была там, где должна была быть, — дома, с семьей, а не моталась бы по Соединенным Штатам из-за каких-то дурацких дел, то никогда бы ничего подобного и не случилось. Все это идиотизм, один сплошной идиотизм! Надо же так глупо погибнуть!»

Малыш сидел и молча кивал. Спорить с Фредом было всегда бесполезно; а кроме того, Малыш чувствовал, что на сей раз в его словах что-то есть. Невозможно отрицать, что Вирджиния действительно уделяла семье слишком мало времени; у нее явно были для этого какие-то причины, и Малыш склонен был думать, что такими причинами были вовсе не ее стремление к карьере и успеху; скорее наоборот, Вирджиния всегда казалась ему человеком, почти начисто лишенным какого бы то ни было честолюбия, и если уж она не отдавала семье должного, значит, для этого должны были быть какие-то серьезные основания. Впрочем, теперь уже поздно об этом говорить, решил Малыш; и если Фреду будет немного легче оттого, что он побрюзжит в ее адрес, — ну что ж, пусть себе брюзжит.

В день накануне похорон Александр, спустившись к завтраку, заявил, что на похороны приезжает его мать и что через два часа он поедет в Хитроу встречать ее. Сообщив эту явно сенсационную новость, он снова исчез.

— Я не хочу, чтобы она приезжала, — проговорила Георгина, уставившись на закрывшуюся за Александром дверь. — Она ни разу даже не видела маму, когда мама была жива, так с чего бы это заявляться на порог, когда она умерла? Мне будет очень трудно держать себя с ней прилично.

— Не говори глупостей, — устало возразила ей Шарлотта. — Разумеется, тебе придется вести себя с ней прилично. Она всегда хорошо относилась ко всем нам. А теперь ее явно мучают угрызения совести. На мой взгляд, решение приехать на похороны потребовало от нее немалого мужества.

— Я тоже не хочу, чтобы она приезжала, — подал голос Макс.

— Э-э… просветите-ка меня, — сказал Малыш, ставя на стол кофейную чашку. — Это та самая бабушка, что не желала ни приезжать, ни встречаться с Вирджинией, верно?

— Верно, — ответила Шарлотта. — Мы никогда не понимали почему. И мама никогда не могла этого понять. А когда мы познакомились с бабушкой Кейтерхэм, она никогда не упоминала маму, абсолютно никогда.

— Я ее спрашивал, почему она к нам не приезжает, — вдруг проговорил Макс. — Она мне сказала, что страшно не любит ездить. Что поезда она терпеть не может, а в машине ее укачивает…

— Да, но это никак не объясняет, почему она не хотела, чтобы мама сама к ней туда приехала, — перебила Шарлотта.

— Папа говорил, что бабушка не была против, — вмешалась Георгина, — что ей даже хотелось, чтобы мама приехала, но мама сама уперлась из-за того, что бабушка не приезжала ни на крестины, ни на другие события, и отказалась поехать.

— Этого я не знала, — удивилась Шарлотта.

— Как-то все это странно, — медленно проговорил Малыш.

— Дело в том, — повернулась к нему Шарлотта, — что бабушка Кейтерхэм постоянно отказывалась встречаться с мамой и приезжать сюда. Даже когда мы появились на свет. И нам никогда не разрешалось спрашивать почему. Я имею в виду, что мы даже папу не смели спросить об этом. Это было совершенно исключено. Даже после того, как мы у нее побывали и познакомились с ней. За всем этим явно скрывается какая-то очень серьезная размолвка или ссора, даже скандал.

— А… а что она за человек? — спросил Малыш.

— Довольно приятная, — ответила Шарлотта. — Честное слово. Нам всем она понравилась. Нам из-за этого было даже трудно, потому что мы не могли сказать этого маме. Раз или два бабушка приглашала нас к себе на каникулы, и было очень неплохо. Мы с ней обычно виделись где-то раз в год.

— А ваша мама так никогда с ней и не виделась?

— Никогда, ни разу.

Вдовствующая графиня Кейтерхэм-старшая приехала к обеду. На Малыша, ожидавшего увидеть какую-нибудь ненормальную, она, напротив, произвела довольно приятное впечатление. Внешне она очень походила на Александра, такая же высокая, держалась подчеркнуто прямо, у нее был удивительно низкий, грудной голос; одета она была в костюм из простого, но добротного твида, седые волосы собраны сзади в аккуратный пучок; на протяжении всего обеда она не сводила с сына своих ярко-голубых, блестящих глаз. Какое-то у ее взгляда странное выражение, подумал Малыш и попытался проанализировать его: не то чтобы забота и уж явно не любовь и не нежность; скорее отстраненный интерес, как будто она изучает экземпляр некоего необычного животного, с которым раньше ей не приходилось сталкиваться.

Говорила она очень немного, и когда заговаривала сама, то обращалась только к детям, которых, несомненно, любила; после обеда она предложила всем ребятам отправиться вместе с ней на прогулку. Александр извинился и тоже вышел вслед за ними из комнаты.

— Ну что ж, — проговорила Бетси, тщетно стараясь подавить в себе естественную ревность, которую всегда испытывает одна бабушка по отношению к другой, — лично мне она совершенно не понравилась.

— А мне так показалось иначе, — заявил Фред. — Ты ведь ей разве что реверанс не сделала, когда вас представляли друг другу.

— Ничего подобного. И по-моему, она очень странная и холодная женщина.

— Такая же, как ее сын, если хотите знать мое мнение, — добавил Фред.

— Нужно нам твое мнение, — ответила Бетси.

Как ни странно, но сам день похорон прошел легче, чем думал и опасался Малыш. Этому способствовало и то, что все они настроились как-то пережить этот день, и подчеркнутая, искусственная простота в общении за столом во время поминок, и спиртное, которое было в изобилии. За столом Малыш оказался рядом с Катрионой Данбар; он уже встречался с ней раньше, считал ее достаточно приятной в общении, хотя и крайне непривлекательной внешне, и при этом настолько отличной во всех отношениях от Вирджинии, что дружба между ними всегда казалась ему абсолютно необъяснимой.