— Энджи, Энджи, как я рада, что ты приехала!

Энджи бросилась вверх по лестнице, обняла Вирджинию, потом, вспомнив, что лилии остались в машине, побежала опять вниз за ними (заметив там, несмотря на нервное возбуждение, в котором пребывала, что лежавшая на сиденье бутылка шампанского оказалась уже чем-то прикрыта, и почувствовав в связи с этим какое-то неясное беспокойство).

— Вот, — слегка задыхаясь, проговорила она, когда оказалась снова рядом с Вирджинией, — это вам. Поздравляю! Вы действительно прекрасно выглядите, Вирджиния, а я-то знаете что думала? Что вы лежите в постели, обложенная со всех сторон подушками.

— Я и в самом деле очень хорошо себя чувствую, — сказала Вирджиния, — я поднялась в первый же день, правда, Няня?

Позади Вирджинии возникла высокая, весьма основательная фигура; в ней не меньше пяти футов девяти дюймов росту, подумала немало удивленная Энджи, представлявшая себе всех нянечек низенькими и полными; серебристо-седые волосы были уложены сзади во впечатляющий пучок, кожа на лице была немного желтоватая, как будто болезненная, ярко блестели серые глаза, нос был маленький, но удивительно симпатичный, а рот, даже когда она была спокойна, привычно сжимался так крепко, что губ почти не было видно. Вопреки ожиданиям Энджи, одета Няня была не в форму, а в какую-то совершенно бесформенную юбку и столь же бесформенные шерстяной джемпер и блузу; все это было абсолютно одинакового оттенка бежевого цвета. Толстые бежевые чулки плотно обтягивали ноги, на удивление длинные и стройные; обута она была в добротные коричневые ботинки со шнуровкой. Няня посмотрела на Энджи и вдруг улыбнулась, коротко, но как-то очень тепло, после чего ее лицо снова мгновенно приняло привычное выражение почти неумолимого неодобрения.

— Няня, это Энджи Бербэнк, та самая, что работает у меня, и так здорово; я вам о ней говорила много-много раз. Энджи, это мисс Бэркуорт, но ты зови ее просто Няня, ее все так зовут, верно, Няня?

— Верно, мадам, и спасибо им всем хотя бы за это, — отозвалась Няня; ее ответ показался Энджи несколько странным, однако Вирджиния рассмеялась:

— Ну, Няня, вы много за что можете сказать спасибо, вот хотя бы за тех двух очаровательных девчушек, за которыми вы приглядываете; да, кстати, а где Шарлотта? Я хочу, чтобы Энджи с ней тоже познакомилась.

— Шарлотта на кухне, мадам, с миссис Тэллоу, но мы должны уже скоро идти с ней на прогулку. — По тону Няни было ясно, что даже всеобщая конференция всех Объединенных Наций безнадежно померкла бы по своему значению в сравнении с предстоящей прогулкой.

— Да, конечно, — ответила Вирджиния, — но мы успеем ее перехватить до этого, пойдем, Энджи, а потом попьем чаю. Ты, наверное, умираешь с голоду, Энджи?

— Да нет, но чашечку чая выпила бы с удовольствием.

— Миссис Тэллоу тебе заварит, она тоже любит такой же крепкий и густой чай, как и ты. Пошли.

Вирджиния пошла вперед, показывая дорогу, и через большие парадные двери они вошли в холл; он был просторный, высокий, квадратный и почти пустой, только возле одной из стен стоял большой стол, а на нем — очень внушительная ваза с цветами и лежала большущая и довольно потрепанная книга в кожаном переплете, на котором витиеватыми золотыми буквами было вытиснено: «Книга посетителей». Полы в холле были деревянные, стены выкрашены белым и голубым и украшены сложной лепниной — Энджи к этому моменту испытывала уже слишком сильное замешательство, чувствовала себя не в своей тарелке и потому не в состоянии была воспринимать детали, но уловила, что там было множество летящих куда-то нимф, урн и свисающих откуда-то кистей винограда, — а из холла вело неизвестно куда множество дверей. Вирджиния повела ее через одну из тех дверей, что находились в задней стене холла; за дверью оказался второй холл — как позднее узнала Энджи, называвшийся Ротондой, — огромный, наполненный льющимся сверху светом; взглянув вверх, она увидела, что они стоят прямо под стеклянным куполом, переплет которого напоминал отсюда по своему рисунку гигантскую паутину. И это помещение тоже было почти пустым, если не считать стоявших на противоположных его концах двух столов, окруженных креслами; комплекты были разные, но подобранные в тон друг другу; по стенам висело несколько картин; а в тыльной части Ротонды начиналась широкая, изящно изогнутая и необыкновенно красивая лестница, которая, насколько могла судить Энджи, совершенно ни на чем не держалась.

— Это и есть знаменитая парящая лестница, — кивнула на нее Вирджиния, — красивая, правда? Не спрашивай меня, на чем она держится, потому что я все равно не знаю, и Александра тоже не спрашивай, он тебе сам все расскажет. Пойдем пока сюда, на кухню, я тебе покажу мою милую Шарлотту.

Они вышли через дверь в тыльной части Ротонды на лестницу, ступеньки которой шли вниз и выводили в длинный коридор; от этого коридора вправо вел еще один, более длинный, освещенный падающими откуда-то лучами дневного света; в конце его была дверь; они свернули влево, вошли в другую дверь и оказались на кухне, в которой, как отметила про себя Энджи, легко поместился бы весь дом, где жили ее бабушка и дедушка. Пол кухни был выложен большими каменными плитами, стены были тоже из крупного камня, окна устроены довольно высоко, однако на улицу они выходили на уровне ног; в самом центре кухни стоял громадный стол из неполированной сосны, окруженный множеством стульев, а в дальнем конце был устроен большой камин, обвешанный щипцами и другими приспособлениями, которые напомнили Энджи разнообразные средневековые орудия пыток; возле камина стояли мехи, а за железной решеткой лежали аккуратно уложенные поленья.

Около противоположной стены располагалось несколько моек, казавшихся такими же старыми, как и каминные приспособления; там же стояли шкафы для посуды, а над мойками были устроены деревянные полки для сушки чашек и тарелок; рядом с мойками находилась большая плита, металлические прутья над которой были обвешаны чулочками и штанишками — по-видимому, это сушилась одежда Шарлотты, — а на самой плите вовсю кипел большой черный чугунный чайник.

Несмотря на размеры помещения и на то, что в таком каменном мешке в принципе могло бы быть достаточно промозгло, в кухне было тепло и уютно; по обе стороны плиты стояли два больших старых кресла, в одном из которых лежал огромный рыжий кот, а в воздухе навечно повисли чудесные запахи, в которых опьяняюще смешивалось что-то выпекаемое с чем-то жарящимся.

— Здравствуйте, миссис Тэллоу, это Энджи Бербэнк, она работает у меня. Няня сказала, что Шарлотта должна быть здесь.

— Она была, ваша светлость, но только что пошла с мистером и миссис Данбар посмотреть овечек. Они должны вот-вот вернуться.

Миссис Тэллоу улыбнулась Энджи; полная и миловидная, с темными волосами и светло-голубыми глазами, она была одета в белый халат и внешне гораздо больше походила на повариху, чем мисс Бэркуорт — на няньку.

— Рада познакомиться с вами, мисс. Хотите чаю и, может быть, пирога или чего-нибудь еще? Шарлотта мне помогает, ваша светлость, она уже прекрасно освоилась на кухне, и она испекла очень хороший маленький имбирный пирожок, я его только обмазала сверху маслом.

Энджи сидела в удобно провалившемся под ней большом и глубоком кресле, ощущая идущее от плиты приятное тепло, и пила очень крепкий и очень сладкий чай, заедая его пирогом. Вирджиния потягивала из довольно большого бокала, который она достала из холодильника, вино: «Не смотри на меня так, Энджи, это осталось от обеда» — и расспрашивала миссис Тэллоу о том, что та собирается приготовить на завтра, к приезду ее родителей: «Моя мама больше всего на свете обожает цыплят, нельзя ли сделать их?» — и тут из коридора до них донесся звук шагов по каменным плитам и в проеме кухонной двери появились мужчина и женщина, а между ними маленькая девочка, которую они держали за руки. Оба взрослых были очень высокого роста, особенно он; у него было узкое худое, похожее на ястребиное, лицо, небрежно свисающие светло-русые волосы и большие, слегка запавшие бледно-голубые глаза. Одет он был в сильно поношенный костюм из зеленовато-коричневого твида, воротничок его кремовой шерстяной рубашки заметно обтрепался. Руки у него были очень большие и, как заметила Энджи, исключительно красивые, тонкие, с длинными пальцами; ноги, угадывавшиеся под старыми, свободно болтающимися брюками, тоже были неимоверно длинны. Энджи подумала, что в нем должно быть не меньше шести футов шести дюймов росту. У жены его — или, вернее сказать, у вошедшей с ним вместе женщины, которую Энджи сочла за его жену, — было приятное и простое, испещренное веснушками лицо; она тоже была высокой, но более плотного телосложения и выглядела не так обтрепанно: на ней были шерстяная юбка и блузка, поверх теплая куртка-безрукавка на молнии, а пышные волосы прикрывал завязанный узлом платок. Шею ее украшала нитка жемчуга, и Энджи готова была поспорить на свою годовую зарплату, что жемчуг настоящий.