Они вышли на пирс. Маленькие металлические столики и стулья по всей его длине, свежеподстриженные газоны в центральной части — пирс оставался все в том же виде, что и два года назад, при открытии. Интересно, вандалы и уличные художники со временем оставят здесь следы своей деятельности или все же поднимутся над собой и сохранят в неприкосновенности этот вновь обретенный оазис у воды?
Нина и Дэниел дошли до конца пирса, слева — огни Баттери-парка, справа — многоэтажки Верхнего Уэст-Сайда, за рекой — мерцающие огоньки холмов Нью-Джерси.
— Только посмотрите, — едва слышно прошептал Дэниел. — Разве не чудо?
Он протянул руку, показывая, но в этом не было нужды. Там, на полпути к вершинам утесов противоположного берега, взгляд приковывало величественное зрелище. Название старой железной дороги, три гигантские арки в зеленом мареве над рекой, а огромные буквы силуэтом проступали на фоне огней позади. «Лакаванна» — гордо реяло над Гудзоном. В тени надписи крошечный буксир толкал баржу.
Нина подумала, что «Лакаванна», наверное, означает стремление к чему-то, что вам недоступно. Или, наоборот, к отсутствию желаний. Вам недостает желаний. Садитесь в поезд, и вам больше ничего не захочется.
— Это старое слово на языке делаваров означает «поток, который разветвляется», — сказал Дэниел.
Нина улыбнулась, не отводя взгляда от надписи, и Дэниел взял ее за руку. Она перевела взгляд на свою руку в его ладони, ощущая ее размер, силу, тепло.
— Скажите, — произнес он, нарушая молчание, — каково это, заходить в квартиры людей, когда их нет дома?
Он застал ее врасплох. Попалась с поличным, так сказать. Что, черт побери, он хочет услышать? Знает, что она мылась в его ванне? Что нюхала его рубашку, сидела на его кровати, подносила к губам мундштук его тромбона? Узнал?
— Обычно я не бываю одна. Люка, например, вместе со своим хозяином Джимом. А рядом с Сафиром всегда миссис Чэндлер.
— Забавные, должно быть, случаются происшествия.
Она пристально посмотрела на Дэниела. Что он выведывает?
— Однажды я вошла, когда Квинты занимались любовью.
— Откуда вы знаете? И что вы сделали?
— Я услышала, как мистер Квинт заорал: «Да, ах ты, сука!» Поскольку собака ждала меня у дверей, я поняла, что он, видимо, беседует с женщиной.
Дэниел расхохотался:
— Видимо, с миссис Квинт.
Нина, в свою очередь, весело рассмеялась.
— А каково это, быть адвокатом? Вы ведь корпоративный юрист, верно?
— Верно. Но об этом неинтересно разговаривать, поверьте. — Он не отводил взгляда от реки и надписи. — А в других квартирах? Никогда не хотелось заглянуть в кухонные шкафы? В аптечку? Гардероб?
— Конечно, но это было бы неправильно. Существуют неписаные правила собачьих нянек, и первое гласит: «Уважать частную жизнь других людей».
— Угу, — пробормотал он. А потом вновь заметил, как уже когда-то прежде: — Вы, должно быть, зарабатываете неплохие деньги. И все наличными.
— Нормально зарабатываю. — Нине было неловко от подобных расспросов. Какого черта он хочет разузнать? Она забрала у него свою руку.
— Истина, говорил Хайдеггер, неоднозначна. Относительна и условна.
Здрасьте, теперь он цитирует Хайдеггера?
Они молчали, глядя, как отражаются в реке огни Нью-Джерси.
Становилось все темнее, чернота реки слилась с чернотой холмов и небом. Лишь огни отмечали границу суши и моря.
Они поболтали немного о семье, колледже, работе, а когда безопасные и поверхностные темы были наконец исчерпаны, Дэниел спросил:
— И что же, помимо прогулок с собаками, для вас важно в жизни?
Нина задумчиво хмыкнула, смутившись:
— Ну так, время от времени, несерьезно, просто так.
— Интересно, расскажите.
— Мне важна моя подруга Клэр, моя собака, моя сумасшедшая мама, — она помедлила, — мои конструкции.
— Конструкции?
— Я делаю такие необычные висячие штуки. Трудно объяснить. Вы должны как-нибудь зайти и посмотреть.
Дэниел многозначительно поднял брови:
— Произведения искусства? Зайти посмотреть на ваши творения?
Нина хихикнула и поинтересовалась:
— А вы? Что еще, помимо игры на тромбоне? Он тут же замкнулся и помрачнел:
— Почти ничего. Раньше я любил свою работу, но теперь уже нет. — Он просветлел. — Но я люблю тромбон, люблю джаз. И Сида.
— А сестра? Родители?
— А, да, конечно, мои близкие…
— И…
— И… гм… моя сестра… гм… Дэниелла. Да.
— Вашу сестру зовут Дэниелла? О чем думали ваши родители?
Он хохотнул:
— Глупо, да? Дэниел, Дэниелла…
Все еще смеясь, Нина спросила:
— Где она живет?
Он помедлил с ответом, как будто ему нелегко было о ней говорить.
— Гм… в Калифорнии, в Лос-Анджелесе, — наконец сказал он. — Преподает или что-то в этом роде. Знаете…
Он раскрыл футляр. В свете фонарей блеснула медь. Нина смотрела, как он соединил части инструмента. Смочил мундштук, подул, вытягивая руку во всю длину, затем приблизил ее к губам. Раздался мягкий и низкий звук, ничуть не похожий на те, что извлекали из своих дудок пятеро парней на сцене час назад.
— Что бы вы хотели послушать?
— Сыграйте, что вы любите.
С невероятной нежностью он заиграл «Я безумно влюбился в тебя». «Моя сладкая…» Она замерла. Кто бы мог подумать, что тромбон может звучать вот так? «Мир простит мне эти глупости, потому что я влюблен…» Здесь, на краю пирса, звуки тромбона достигали самой луны… «Влюблен в тебя, моя маленькая…» Он играл, и Нина понимала, что песня звучит специально для нее.
А потом припомнила: именно эту мелодию он напевал в душе, когда она подслушивала. Неужели даже тогда он думал о ней?
Он доиграл, она прильнула к нему, прижимаясь плечом. Он повернулся, не выпуская тромбона, и взял ее за руку.
Прошло несколько минут, прежде чем он заговорил:
— Я очень давно этого не делал, — но подумал при этом: «Я не могу рассказать ей правду».
— Я тоже, — отозвалась Нина. — «И не знаю, смогу ли пройти через это вновь».
— Я не уверен, что могу. — «Кроме того, она считает меня Дэниелом».
— Я тоже! — Она готова была стукнуть себя, но это было правдой.
— Может, стоит просто забыть об этом? — «О, как я хочу поцеловать тебя!»
— Вы бросаете меня даже прежде, чем у нас что-то началось?
Он усмехнулся. У Нины все заныло внутри, она высвободила руку.
— В любых отношениях кто-то должен играть роль машиниста, вести поезд, управлять автомобилем, — сказал Билли, глядя на радужную рекламу. — «Вспомни, что случилось в прошлый раз!»
— Но я не вожу машину, я из Нью-Йорка, — ответила Нина. — «Пожалуйста, не делай этого!»
— Один должен преследовать другого, — улыбнулся ей Билли. — Иначе до следующего этапа не добраться. — «Не соглашайся со мной!»
— Я этого делать не собираюсь. — «Да пошел ты!»
— Я тоже. — «Да иди ты к черту!»
— Значит, это будет первая любовная история в отсутствие людей, — сказала Нина, разглядывая собственные ноги.
— Значительно проще, чем с их участием, — согласился Билли. — «Она здесь только потому, что считает меня Дэниелом».
— Это может длиться годы. — «Поцелуй меня, пожалуйста».
— Или не привести ни к чему. Новые отношения не могут развиваться сами по себе. Они еле ползут, а потом просто застревают на обочине. И кому-то бывает больно.
— Поэтому вы не отваживаетесь? — поддразнила Нина. — Это не очень важно для вас? — «Да пошел ты!»
— Для меня? А для вас? Кто сказал, что мужчина должен быть лидером? Вы что, сексистка? — «Ты что, не понимаешь, что на самом деле хочешь моего брата?»
— Ага, и хочу, чтоб меня преследовали. Подстрелите меня. — «Поцелуй меня!»
— Мне не нужно в тебя стрелять, сама застрелись. Мне надоело постоянно быть водителем! Ты знаешь, что такое вести машину по автомагистрали Лонг-Айленда? Кошмар! Грузовики, старухи с фиолетовыми волосами, не видящие дальше своего носа, дурные водители…
— Водители с чувством собственной важности. Полагают, что могут подрезать вас, обогнать, только потому, что у них «ягуар» или «хаммер», — подхватила Нина.
