Джейсон хотел было обнять Кейти, утешить, как поранившегося ребенка, но тут же спохватился, — после пережитого кошмара Кейти не захочет, чтобы к ней прикасался мужчина.

— Кейти, вы уверены, что не хотите подавать в суд? Я знаю, как у вас развито чувство справедливости. Вы стали жертвой ужасного преступления, и того, что случилось, уже не поправить, но месть — не такой уж плохой способ восстановить справедливость.

— Справедливость? — Кейти криво усмехнулась. — В полицейском участке мне дали понять, на какую справедливость я могу рассчитывать. — Она махнула рукой. — Нет. Я не настолько смела, чтобы решиться на суд. — Ее голос окреп. — Но вот что я скажу, Пан: если когда-нибудь мне удастся сделать карьеру в политике, я добьюсь справедливости. Я имею в виду не только тех скотов, которые меня изнасиловали. По моему глубокому убеждению, ни с одной женщиной не должны обращаться так, как обращались со мной сегодня ночью.

Джейсон с интересом посмотрел на девушку. Из трех его молодых подруг только будущее Кейти было ему до сих пор неясно. Но теперь он подозревал, что она взяла верное направление — то самое, которое приведет ее к вершинам. Будущим политикам важно иметь личный мотив. С сегодняшнего дня у Кейти он был.

— Я верю — вам это удастся, — тихо сказал Джейсон. — Мне только жаль, что за опыт вам пришлось заплатить слишком дорого. Этот опыт останется с вами на всю жизнь. От вас самой зависит, пойдет ли он на пользу или принесет только вред. Многим женщинам такие испытания разрушают жизнь, но думаю, что к вам это не относится.

— Я тоже так думаю, только… Только у меня к вам просьба, Пан… я не хочу, чтобы о случившемся кто-нибудь знал. Никто. Ни Чесс, ни Тимбер — никто. Это наш с вами секрет.

Джейсон посмотрел на ее бледное, напряженное лицо.

— Конечно, Кейти. — Он взял ее за руку. — Может быть, сейчас как раз настало время для откровений. Из вас троих именно к вам, Кейти, я отношусь по-особому. С момента нашей первой встречи я почувствовал, что вы самая выдающаяся женщина из всех, кого я знаю.

Кейти покраснела от удовольствия. Джейсон не отличался склонностью к комплиментам. Такая похвала значила для Кейти очень многое — возможно, потому, что ее успехи никогда не радовали отца, а Джейсон немного походил на того отца, которого бы она себе желала.

— Я… Спасибо вам, Пан. Наверное, вы уже поняли, что я разделяю ваши чувства.

— Надеюсь, что да, — весело сказал Джейсон. — Сейчас мы допьем бренди, — добавил он, — и вы примете легкое успокоительное: вам обязательно надо выспаться.

Кейти обняла его и уткнулась лицом в грудь.

— Что бы я без вас делала, Пан? Если бы сегодня за мной приехал мой отец, он смотрел бы на меня так же, как все — будто я сама во всем виновата, или будто пытаюсь его обмануть, или…

— Шшш! Кстати, раз уж речь зашла о вашем отце, вы не хотите, чтобы я позвонил и сообщил вашей семье, что вы не сможете приехать к ним на каникулы? Думаю, я смогу сочинить какое-нибудь приличное объяснение.

Кейти вздохнула:

— Хотите правду? Они и так будут рады. Стоило мне научиться ходить, и я стала для них только обузой… Так что все будут довольны. Или вы очень хотите позвонить папе?

— Вовсе нет. И не пугайтесь вы так! Я думал, что вам все равно придется звонить родителям, и потому хотел помочь… — Джейсон улыбнулся. — Вы измучены. Ложитесь в постель, а через несколько минут я приду пожелать вам спокойной ночи.

Несмотря на таблетки, Кейти никак не могла заснуть. Ее сердце пылало гневом на мир, который устроен так, что женщины беспомощнее мужчин.

Когда Джейсон на цыпочках пробрался к ней в комнату, обнял и принялся убаюкивать как маленького ребенка, она немного всплакнула и затем крепко уснула у него на плече.

«Пан, — думала засыпая Кейти. — Пусть весь мир такой безумный и отвратительный, но ему я могу доверять. Всегда…»

Пока он не давал ей повода в этом усомниться.

Франческе очень понравилось ехать через горы из Атланты в Гетлинберг. Сидя в принадлежащем Питеру стального цвета «порше», она весело махала рукой водителям грузовиков, сигналивших, когда они проезжали мимо. По радио передавали Шопена, машина плавно неслась вперед, на обочине дороги мелькнули пасущиеся олени. Никогда еще Франческа не была в таком согласии с миром и с собой.

— Питер, все так красиво. — Франческа сидела так, что скульптор видел ее восхитительный профиль. — Спасибо, что вы меня пригласили и позволили сесть за руль. Надеюсь, что за время каникул я не слишком надоем вашей семье.

Питер плотнее запахнул на груди шерстяной шарф. У скульптора был хронический бронхит, а «порш», как и большинство европейских машин, не мог похвастаться хорошим обогревателем.

— Надоедите? Милая девочка, да они только обрадуются тому, что я вас привез. Удивятся и обрадуются. Особенно старик.

— Почему вы говорите «удивятся»? — Франческа лихо обошла «фольксваген».

Питер усмехнулся:

— Потому что вы женщина. Последние пять лет я приезжал на Рождество один или с любовником. Мое семейство считает меня законченным гомосексуалистом. Если на этот раз я привезу с собой девушку, они будут ошарашены.

— Питер, какой вы коварный! — Франческа надула губы. — Значит, вы меня используете?

— Самую малость. За тем коттеджем поворот…

Они повернули и двинулись по боковой дороге, поднимающейся в гору.

— Понятно. Значит, чтобы ваша семья была довольна, я должна изображать из себя вашу девушку?

Питер скривился:

— О Боже, нет! Если вы это сделаете, следующие пять лет меня будут спрашивать, почему я все еще не женился и не завел детей. Вот он, Чесс, — каменный дом с серой крышей.

Франческа вздохнула:

— Как красиво! Вам повезло, Питер, вы из богатой семьи. Для вас и для Кейти такие вещи, как дом в горах и шикарная машина, — нечто само собой разумеющееся. Меня от этого тошнит.

— Только, пожалуйста, не здесь! — Питер обошел спереди машину и открыл перед Франческой дверцу. — Я отдал бы свои глазные зубы за такое беспечное детство, как у вас. Никаких тебе любящих родителей, никаких деликатесов, никакой великосветской морали. Мне понравилось быть голодающим художником, который рассчитывает только на свой талант. Бедность порождает сильный характер.

«Бедность порождает жадность», — цинично подумала Франческа, глядя с крыльца на укутанные снегом горы, на живописно раскинувшийся внизу Гетлинберг.

— Пойдемте, Чесс. Я уже слышу, как моя мать щебечет за дверью. И кроме того, здесь холодно.

Франческа поспешила за Питером:

— Вы точно не хотите, чтобы я вела себя так, будто мы влюблены?

Вместо ответа Питер нахмурился и выразительно погрозил пальцем.

Проведя два дня в семье Питера, Франческа стала понимать, почему он выбрал для себя совсем другую жизнь. Миссис Рэмси была очень мила, но чересчур заботлива и настолько экспансивна, что рядом с нею девушка начинала чувствовать себя неуютно. А отец Питера настолько разочаровался в своем сыне, что Франческе хотелось плакать всякий раз, когда Рэмси-старший говорил о Питере.

Отправившись однажды утром на прогулку, Франческа почувствовала, что как никогда рада своему одиночеству. Питер отказался ее сопровождать, за что Франческа была ему благодарна. Она относилась к Питеру как к брату, но даже его общество временами было для нее излишним. Возможно, как однажды заметил Джейсон, она и вправду родилась, чтобы быть сиротой.

Выйдя из дома, Франческа остановилась на крыльце, чтобы полюбоваться на открывающуюся панораму. Когда-нибудь у нее будет свой красивый домик в горах. Только ее дом будет не такой, как у Рэмси, а такой, как тот, что вверху. Она прикрыла ладонью глаза от солнца и посмотрела на огромный коттедж в швейцарском стиле, прилепившийся к склону горы. Кто-то наверху наблюдал за ней. Франческа заметила, как в лучах солнца что-то блеснуло.

Бинокль? За ней наблюдают в бинокль?