Они энергично и возбужденно рассуждали, и с не меньшей энергией и возбуждением пили и ели, не забывая произносить тосты в мою честь, в честь Франции, Марселя, Онфлёра, Нормандии. Я тоже старалась к месту вставлять что-нибудь этакое красноречиво-экологическое.

Молчал только Рене. И почти ничего не ел. Только пил. Всё подряд, одну за другой опустошая бутылки. Вполне демонстративно. И все, а не я одна, это видели. Но никто даже не пытался его останавливать. Я тоже не решалась.

– А не перебраться ли нам, мсье, мадам, в курительную комнату? – наконец предложил Жан-Пьер. – Мадам метресс, там прекрасный кондиционер! Вы ничего не почувствуете.

– Спасибо. Но я лучше бы поднялась к себе.

– Не покидайте нас, миледи! – замурчал Глиссе.

– Не приставай! – одернул его конюх. – Миледи хочется побыть одной.

– В таком случае, миледи. – Глиссе изящно встал со своего кресла и изобразил полупоклон. – Позвольте послужить вам эскортом и сопроводить до покоев.

Я покосилась на Рене. Он безучастно наливал себе очередную порцию.

– Балда ты, Глиссе! – сказал конюх. – Одной миледи будет скучно. Предлагаю всем прогуляться и показать миледи гараж.

– Двадцать восемь машин?

– Да, – не хуже Глиссе сладко муркнул конюх. – Вам понравится! Подождите здесь. Я сейчас сбегаю за вашим пальто.

– Уймись. – Рене вдруг встал. – Я сам схожу.

Он вполне твердо прошел в гостиную, пересек ее, открыл двери в холл, скрылся за ними.

Тем временем Глиссе и Жишонга беззвучно улизнули в курительную. Жан-Пьер молча составлял на сервировочную тележку грязную посуду. Конюх сосредоточенно ковырял зубочисткой во рту.

– Но он же совершенно пьян! – воскликнула я. – Разве вы не видите? Он ведь может упасть!

– Кто? Рене? – Жан-Пьер хмыкнул. – Никогда в жизни. Правда, завтра не вспомнит, что сегодня еще отчудит.

– Не преувеличивай, – сказал конюх. – Ничего он не отчудит, если до сих пор продержался. Я бы на тебя посмотрел в его ситуации.

– Си-ту-а-ции! Помог бы лучше, умник!

Тот не двинулся с места.

– Много ты мне зимой помогаешь навоз возить?

– Жан-Пьер, я помогу! – Я схватила что-то со стола и хотела поставить на тележку.

Он отобрал это из моих рук и сказал устало:

– Ни в коем случае! Спасибо, конечно. Но, если Рене увидит, будет дикий скандал.

– Господа, я же понимаю, что это все из-за меня. Но что мне делать? В моей ситуации?

– Расслабиться! – фыркнул конюх. Прислушался. – И получать удовольствие, – уже тише произнес он. – Тсс… Кажется, возвращается наш дорогой патрон.

Дверь холла действительно открылась. Рене уже в своей короткой куртке поверх торчащего из-под нее смокинга энергично шагал к нам с моей новой шубой и сапожками.

Я невольно встала ему навстречу. Он молча подал мне шубку. Я влезла в рукава. Он повернул кресло от стола и сказал:

– Сядь, пожалуйста.

Я села. Он опустился на корточки, взял мою ногу и с ловкостью продавца обувного магазина заменил туфли на сапожки. Выпрямился, протянул мне руку.

– Идем.

Я взяла его за руку, и мы пошли. Конюх, Глиссе и Жишонга похватали свою одежду и побежали за нами, одеваясь на ходу.

Было свежо, и полная луна плыла среди тучек по черному небу. Рене целеустремленно вел меня куда-то, «свита» трусила на некотором отдалении. Я не выдержала:

– Рене, что ты делаешь? К чему эта комедия?

– Гараж – там! – Он показал пальцем на какие-то строения вдалеке и обернулся: – Эй, кто-нибудь!

«Свита» была рядом тут же.

– Чтоб показали ей все автомобили! – распорядился Рене и почти бегом устремился обратно к дому.

– Ну слава богу, утишился, – облегченно вздохнул повар.

– Если хотите, патронесса, – озабоченно заговорил Жишонга, – я могли бы и переночевать с вами…

– Ну ты и ловкач! – фыркнул конюх.

– В смысле в соседних апартаментах. Надеюсь, патронесса, вы не подумали, что я…

– Нет, конечно! – перебила его я.

– Паскаль, не устраивай панику, – сказал Глиссе. – Он и к обеду-то завтра не проснется. Выхлестал полведра!

– Он часто так? – спросила я.

– Ну сколько-то раз было, – уклончиво ответил Жан-Пьер.

– Миледи, ну с кем не бывает? – усмехнулся Глиссе.

– Но чтобы так! – пробасил конюх. – Лично я его таким помню, только когда пришлось пристрелить Луну. Взбесилась! Такая красавица была, арабка… Ну пойдемте машины-то смотреть? А то холодно на улице.

Их оказалось действительно двадцать восемь. И действительно ближайшим к воротам стоял «ягуар».

Я проснулась от ощущения, что в спальне есть кто-то еще. Прислушалась. Глуховатые звуки, будто ритмичные удары чем-то тяжелым, были все-таки не шагами по спальне, а именно ударами, и доносились со стороны коридора.

И вдруг – женский протяжный вскрик!

Я вздрогнула, открыла глаза и села на кровати. Лунный свет очертаниями оконных стекол лежал на полу. В спальне я была действительно одна, а звуки – теперь уже поскребывание и шепоты – действительно шли из-за стены. Неожиданно мне показалось, что в этом шепоте прозвучало: «Виктория!.. Виктория…» Я нехотя и сердито опустила ноги с кровати, и тут женщина в коридоре громко засмеялась, а потом завыла:

– У-у-ууу! Викто-о-рия! Викто-о-рия! У-у-у! У-у-ууу!.. – Ее голос стал удаляться, а по стене дробно и часто застучали, и этот стук двигался вслед за голосом.

Вне себя от злости я помчалась к входной двери и определенно услышала, что в коридоре началась возня, а к завываниям опять прибавился ее смех и еще – мужской шепот.

Я резко распахнула дверь.

В коридоре было темно точно так же, как прошлой ночью. Все звуки мгновенно замерли. Я шагнула к выключателю, чтобы светом из моего номера хоть как-то осветить коридор, щелкнула рычажком, но на люстру это не произвело ни малейшего впечатления, зато в коридоре раздался топот бегущих ног и приглушенный женский смех. Я еще раз тщетно испытала выключатель и бросилась в погоню – «привидения» определенно спешили по направлению к «Афродите».

В торце коридора действительно приоткрылась дверь, пахнув сквозняком и на мгновения показав мне в неясном просвете неясные же силуэты, и громко хлопнула. По инерции я сделала еще пару шагов и остановилась в полной темноте, с опозданием испугавшись споткнуться.

Разбудить Рене? Позвонить Сале? Вызвать полицию?… И тут я очень отчетливо вспомнила, как Сале по внутренней связи звал Жишонгу, когда у Вариабля случился приступ.

Придерживаясь рукой за стену, я добралась до лестницы и стала спускаться ступенька за ступенькой, пока наконец не попала на площадку между лестничными маршами. Следующий пролет тоже тонул во мраке, зато дальше за дверями в холл был виден, пусть слабо, но все-таки освещенный лунной оконный проем на противоположной стене, полускрытый силуэтами домашних растений. Я перевела дух и начала по стенке торопливо продвигаться к следующему лестничному пролету. Наконец моя нога обнаружила ступеньку, и в тот же миг в полной тишине надо мной по коридору раздался топот. Не раздумывая, я рванула по лестнице вниз.

Сверху заметался лучик фонарика, и я услышала голос:

– Жюли! Жюли! Где ты? Ты меня звала? Жюли!

– Я здесь! Рене! – воскликнула я и хотела остановиться, чтобы его подождать, но вместо ступени ощутила под собой что-то мягкое, во что начала проваливаться моя нога.

Пытаясь удержать равновесие, я судорожно замахала руками, по инерции перенося вперед вторую ногу, но и та, к моему ужасу, тоже не нашла твердой опоры…

Бодряще-простодушный аромат огурчика. Я потянула носом и сонно приоткрыла веки. И совсем близко увидела лицо Сале. Пронзительно-голубые глаза и красиво очерченные пухловатые губы, которые однажды дерзко поцеловали меня…

Я мотнула головой и строго спросила:

– Сале, что вы тут делаете?

– Наконец-то! – вздохнул он с облегчением и отстранился.