Литмир - Электронная Библиотека

Несмотря на сравнительно небольшое расстояние от Ньюпорта, Джеймстаун находился как будто в другом мире. Маленький остров только недавно начал привлекать к себе внимание богатых людей. Те, кто находил ньюпортское общество слишком претенциозным и абсурдным, предпочитали строить свои загородные дома на Джеймстауне. Остров приютил интеллектуалов и людей искусства. Предметом гордости островитян были три роскошных отеля, открытых, правда, только во время летнего сезона. Единственная улица по ночам освещалась фонарями тоже только в летние месяцы — из соображений экономии.

К «Морскому Утесу» не было других подъездных путей, кроме моря. Он был настоящим убежищем от шума и суеты Нью-Йорка, местом, где можно было не обсуждать дела, Уолл-стрит, капиталовложения и даже не думать о них, по крайней мере, несколько дней. Бросая якорь в крошечной бухточке под «Морским Утесом», Генри всегда чувствовал себя так, словно спрятался от всего мира. И сегодняшний вечер не был исключением.

В доме было темно, фонарь горел только над входной дверью. Генри держал всего лишь четверых слуг — повара, двух горничных и «мастера на все руки» по имени Пелег Браун, который потерял правую ногу во время Гражданской Войны, когда ему шел всего двадцать первый год. Браун уже спешил к нему в маленькой шлюпке, и в тишине был отчетливо слышен плеск весел. Он всегда безошибочно определял, когда Генри бросал якорь у родного берега, и сам говаривал, что нюхом чует его приближение. И его ничуть не смущал тот факт, что прошлым летом он никак не отреагировал на запах издохшего под крыльцом опоссума.

— Добрый вечер, мистер Браун, — крикнул Генри.

— И вам того же, сэр, — ответил Браун, подойдя вплотную к яхте.

Генри перебрался в шлюпку и отобрал весла у Брауна, страдающего артритом, но никогда не признающегося в том, что у него что-нибудь болит. В первый раз, когда Генри попросил у него весла, мотивируя это тем, что заплывает жирком и нуждается в физических упражнениях, Браун только сверкнул на него глазами из-под кустистых бровей и отдал весла без возражений. Именно потому, что старый слуга не стал спорить, Генри понял, как сильно он страдает от боли. С тех пор он всегда садился на весла, когда ему нужно было попасть на яхту или с яхты на берег.

— Как идет работа по укреплению фундамента?

— Совсем не идет, — ответил Браун. — Рабочих забрали для выполнения, как мне сказали, какого-то особо срочного дела. — Манера, в которой Браун излагал эту информацию, выдавала, что сам он сильно сомневается в существовании «особо срочного дела». Затем он без всякой паузы «обрадовал» Генри новостью. — Здесь мистер Оуэн. — Генри даже показалось, что старик с удовольствием сообщил ему об этом нежданном госте.

— Мой дед здесь? Вероятно, мне стоит вернуться в Ньюпорт.

Браун неодобрительно закряхтел.

— Он приехал в сопровождении целой команды. Врач, сиделка и тот тощий секретарь, Вильямсон. Этот Вильямсон сразу начал шарить по подвалам, наверное, выискивал чего-нибудь выпить. И выглядит он как-то странно.

— Вильямсон не пьет, Браун.

Старик недоверчиво засопел. Браун не испытывал уважения к мужчинам, которые не работали руками или, по крайней мере, не пачкали их время от времени черной работой, чего с Вильямсоном явно никогда не случалось. Генри завоевал расположение Брауна раз и навсегда, когда пришел домой весь в пыли и грязи, со стертыми в кровь ладонями. Он тогда помогал рабочим с установкой крепежных сооружений, призванных остановить процесс вымывание грунта, в результате которого «Морской Утес» мог в любую минуту свалиться в воду.

— Дед упомянул о причине своего визита? — спросил Генри.

— Мне он не сказал ни слова, только спросил, где вы. Честно говоря, он выглядит как человек, стоящий одной ногой в могиле.

Это несколько отрезвило Генри. Несмотря на ненависть, которую он, как ему казалось, испытывал к деду, ему не хотелось признавать тот факт, что старик умирает. Смерть противника обесценит победу. Генри не очень хотелось признаваться, в этом даже самому себе, но стычки с дедом поднимали его в собственных глазах, тем более, после того, как он увидел проблеск уважения в глазах старика во время их последней беседы или, точнее, ссоры. Мысль о том, что дед приехал в «Морской Утес», чтобы в последний раз увидеть внука или, что даже хуже, умереть здесь, неожиданно для него самого причинила Генри настоящее огорчение.

Вильямсон встретил его у входной двери с масляной лампой в руках, неровный свет которой освещал его длинное худое лицо, придавая ему несколько зловещее выражение.

— Ваш дедушка здесь, — невозмутимо сообщил он.

— Я уже слышал об этом. Старик не считает нужным предупреждать о своих визитах?

Вильямсон, ничего не сказав в ответ, отступил назад, как будто Генри гость, и он приглашает его войти в свой дом. Генри насмешливо взглянул на него, вошел, и бросил пиджак и шляпу на перила лестницы, ведущей на второй этаж. Ощущая присутствие деда в доме, он чувствовал себя неуютно. Он не виделся со стариком уже два года, со времени подписания бумаг о вступлении в наследство. Правда, они довольно часто писали друг другу, и Генри подозревал, что дед достаточно успешно вставляет палки в колеса его отчаянным попыткам реконструировать берег, на котором стоит «Морской Утес».

В своих письмах Генри отказывался что-либо сообщать Артуру Оуэну о старом доме. Он был убежден: все эти странные задержки с выполнением работ, несоблюдение сроков подрядчиками, срывы поставок материалов имеют прямое отношение к его деду. Но, невзирая на свое раздражение, Генри не мог не испытывать уважения к потрясающей настойчивости, благодаря которой дед ухитрился затянуть восстановительные работы почти на полгода. Целые бригады строителей исчезали бесследно, два архитектора внезапно отказались от работы над проектом, несмотря на огромный гонорар, предложенный им Генри, а суда со строительными материалами таинственным образом исчезали в пути. Генри встречал каждое препятствие с чувством спокойной покорности судьбе и только снимал шляпу перед изобретательностью старика, который в это время, несомненно, довольно потирал руки. Теперь, когда дом был уже в достаточной мере укреплен, Генри мог позволить себе повременить с окончанием восстановительных работ. Ни один ураган не сможет теперь разрушить фундамент. Все остальное может подождать — согревала Генри злорадная мысль — до того времени, когда Артур Оуэн отойдет в мир иной и станет переворачиваться в гробу оттого, что внук счастливо живет в столь ненавистном ему доме.

— Мистер Оуэн попросил, чтобы его разбудили, когда вы вернетесь домой. Я распорядился, чтобы сиделка не забыла об этом. Будьте любезны следовать за мной, — Вильямсон отвесил церемонный поклон.

Генри сдержался, не желая делать замечаний слуге своего деда за бестактное поведение, и лишь нервно пожевал губами. Но любопытство победило, и он последовал за Вильямсоном. Что же такое важное могло случиться, что никак не может подождать до утра? Генри шел за Вильямсоном по широкой лестнице, стонущей и потрескивающей под их шагами. Мягкая нежно-зеленая ковровая дорожка, давно уже купленная Генри, стояла в углу, свернутая в рулон в ожидании своего часа.

Генри не удивился, когда понял, что Вильямсон идет в его собственную спальню, где, разумеется, и расположился дед. Старик сидел в постели, красная пижамная куртка придавала розовый оттенок морщинистому бледному лицу. Генри заметил, как ярко освещена комната, и ему пришло в голову, что его экономный дед не слишком считает чужие деньги.

— Дом выглядит чудесно, — сказал Артур бесцветным голосом. Но Генри, привычный к своеобразному чувству юмора своего деда, улыбнулся.

— Мне пришлось здорово поработать, чтобы привести его в приличное состояние, — отозвался Генри, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица. — Ты приехал с инспекцией?

— Нет. Я приехал умирать.

Что-то в голосе и глазах старика заставило Генри поверить, что это не шутка.

— Почему именно сюда? Ты ведь всегда ненавидел «Морской Утес».

22
{"b":"210125","o":1}