Стоило Энн вспомнить, как они с Генри целовались на пляже, как ее снова и снова охватывало непонятное смятение. И вовсе не потому, что воспоминания были столь болезненными. Душа ее рвалась на части потому, что Энн снова — о Господи! — снова влюбилась в Генри Оуэна.

Этого не должно было случиться! Неужели она до такой степени в плену у наслаждения, что не видит истинного лица этого человека? А может быть, она только сейчас и увидела настоящего Генри? Все его очарование, нежные взгляды и чудесные поцелуи, которые он подарил ей? Поэтому она и швырнула в него песком. Она ненавидела себя за свою слабость. Осознавать себя женщиной, способной влюбиться в человека, разрушившего ее жизнь, да еще и спланировавшего это! Нелегко осознавать себя женщиной, которая всего за несколько поцелуев готова не только простить предательство, но даже отдать предателю свое сердце…

Противно даже думать об этом.

Все время, пока они возвращались в Ньюпорт, Энн молчала. Она сидела рядом с преподобным отцом Моузли, сцепив руки на коленях, не обращая внимания на жаркую перепалку между Алексом и Беатрис. Сначала ей хотелось прикрикнуть на них, чтобы они перестали соревноваться в красноречии, но они, казалось, получали от этого удовольствие, поэтому Энн промолчала. Она не смела поднять глаза, опасаясь, что Генри прочитает ее мысли по липу. Несмотря на все ужасы и унижения, которые она пережила, на депрессию, перенесенную ею в Нью-Йорке, Энн не могла избавиться от мысли, что влюбилась, и чувствовала себя совсем несчастной.

Время от времени Беатрис бросала на подругу вопросительные взгляды, но Энн отрицательно качала головой, словно хотела сказать, «Нет, не сейчас». Ей казалось, если Беатрис узнает, что творится с Энн, она совершенно разочаруется в своей подруге. Беа, которая отчаянно боролась, чтобы вытащить Энн из могилы и вернуть ее к жизни, никогда не поймет влюбленности Энн — она уверена, что Генри не заслуживает ничего, кроме отвращения. И Энн очень старалась, ох, как она старалась снова разжечь в себе такую удобную ненависть…

На пляже Генри рассказал ей о маленьком мальчике, который целое лето жил в волшебной сказке, главным героем которой был «Морской Утес». Он рассказал ей о своей прекрасной матери и об увлеченном наукой отце, о кострах, которые он разводил на пляже и о долгих-долгих днях, наполненных чистым детским счастьем. А после поведал о том ужасном дне, когда погибли его родители…

Генри тогда был в Ньюпорте, навещал Алекса. Они так весело проводили время вдвоем: ловили рыбу, охотились за крабами, как два тюленя катались на волнах. И в разгар этого веселья однажды появился дед Генри, который выглядел совершенно больным — с красными глазами, трясущимися руками и серым лицом. Дед холодно и по-деловому проинформировал Генри о том, что его родители исчезли три дня назад, а их яхта разбилась у побережья Блок-Айленда. Тела их до сих пор не найдены, и не осталось никакой надежды, что они все еще живы.

Генри долго отказывался верить в гибель родителей» Он надеялся, что они спаслись и просто не могут в силу каких-то обстоятельств вернуться домой или сообщить о себе. Он не пошел на похороны и возненавидел деда, который устроил эту церемонию. Отец Генри не был хорошим моряком, но все-таки часто предпринимал парусные прогулки до Блок-Айленда и обратно и вполне справлялся с яхтой. Не бог весть какое плавание — но плечу даже новичку. Как же случилось, что как раз во время последней прогулки родителей налетел шквальный ветер, разорвал паруса их маленькой яхты и отправил их самих на дно Атлантики?

В тот день счастье навсегда ушло из жизни маленького Генри. Он потерял «Морской Утес». Дед увез его в Нью-Йорк и категорически запретил даже приближаться к Джеймстауну.

Вскоре после переезда в Нью-Йорк Артур Оуэн перенес свой первый, самый тяжелый инсульт, сделавший его инвалидом. Детство Генри закончилось.

Энн внимательно выслушала рассказ о маленьком мальчике, который узнал что такое счастье только для того, чтобы его лишиться. Сердце ее обливалось кровью.

Генри закончил свою повесть тяжелым вздохом и заглянул ей в глаза в поисках сочувствия, и она выразила свое сочувствие поцелуем.

Энн и сейчас не сомневалась, что подобная история могла оставить равнодушным только самого бессердечного человека. Она все еще не могла простить Генри того, что он сделал с ней, но теперь понимала причины, заставившие его поступить таким образом. И она жалела его. Сожалела о том, что он привез ее в «Морской Утес» и познакомил с печальным маленьким мальчиком, у которого отобрали единственное место, где он был счастлив. Каким ужасом, должно быть, обернулись для него те первые дни, когда дед сухо сообщил ему о гибели родителей. Рядом с мальчиком не оказалось никого, кто мог бы успокоить и поддержать его. Только старик, который не умел или не хотел облегчить боль ребенка.

И все-таки Энн не хотела сочувствовать Генри. Не хотела понимать его. Она хотела, чтобы он оставался в ее глазах «негодяем», который разбил ей сердце, а не маленьким осиротевшим ребенком, лишенным любви и понимания. Именно поэтому она бросила в него горсть песка. Он опять сбивает ее. Стучится к ней в душу, не спрашивает разрешения войти. И она — помоги ей Господь! — не может или не хочет вырвать его из своего сердца.

Беатрис едва дождалась момента, когда они останутся наедине, чтобы устроить подруге допрос.

— Я видела, как вы целовались, — заявила она. Энн закрыла лицо руками. — А потом я видела, как ты бросила в него песком. Энн, если ты хочешь довести до конца наш план, тебе придется получше скрывать свою антипатию. Я знаю, ты ненавидишь его, но он-то должен думать, что ты поддаешься его чарам. Надеюсь, ты не забыла?

Не убирая рук от лица, Энн затрясла головой. Из груди, у нее вырывались звуки, которые можно было принять и за смех, и за рыдания.

— Энн?

— Я не ненавижу его, — прошептала Энн.

— Что?!!

— Я не ненавижу его. Я… — Энн замолчала, пытаясь проглотить комок в горле.

Беатрис вытянула руку, словно пытаясь остановить Энн.

— Нет. О, нет! Не смей говорить мне, что влюблена в него. Нет! Не говори этого. — Вместо ответа Энн лишь подняла на подругу несчастные глаза. — Нет, Энн! Нет. Этого не может быть. Ты не можешь любить его! Тебе просто понравилось целоваться. Конечно, понравилось. Не могло не понравиться. У него же большая практика, он ведь целовался с тысячами женщин. Я могу тебя понять. Он — обаятелен и красив, красивее, чем заслуживает «негодяй». Ладно. Пусть ты увлечена им. Но то, что ты чувствуешь к нему, не может быть любовью. Это — не любовь.

— Нелюбовь? — с дрожью в голосе переспросила Энн.

Беатрис снисходительно улыбнулась.

— Конечно, нет. Ты просто слишком хорошо вошла в роль. Мы запланировали, что ты должна изображать влюбленность, и ты слишком сильно вжилась в образ влюбленной женщины. Тебе показалось, что ты влюбилась, но на самом деле этого нет. Поверь мне.

— Ох.

— Ты не любишь его.

Энн прикусила губу.

— Я, в самом деле, думаю, что влюбилась в него снова, — еле слышно проговорила она, не обращая внимания на протестующие жесты Беатрис.

Раздосадованная Беатрис несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться.

— Ну, ладно. Расскажи, что случилось?

Энн поведала подруге обо всем и слезы текли по ее лицу, когда она описывала печальное детство Генри.

— Я не могу даже сердиться на него, не говоря уже о том, чтобы нанести ему тот удар, который мы запланировали.

— И ты попалась на эту удочку? Ах, Энн, — укоризненно покачала головой Беатрис. — Видно, твой Генри — двуличный мерзавец, худшего мне не приходилось встречать. Он женился на тебе ради своего дома.

Энн не отрывала взгляда от своих коленей, старательно разглаживая на платье невидимые складки.

— Я знаю, почему он женился на мне.

— Нет, не знаешь! — вскричала Беатрис, испытывая большой соблазн рассказать Энн все, что она знала о том, почему выбор Генри пал именно на нее. Если бы Энн узнала о том, что Генри выбрал ее потому, что считал некрасивой, она бы сразу же забыла о своем, так называемом чувстве любви. Но Беатрис не могла так поступить с подругой, не могла причинить ей такую боль.