Беатрис успокаивающе похлопала Энн по руке:

— Я знаю, дорогая.

Энн облегченно вздохнула. Она очень старалась не обращать внимания на вкус поцелуя Генри, который все еще хранили ее губы.

На следующее утро в ньюпортском «Казино» играл струнный оркестр Муллали. В его скрипичной группе не хватало двух музыкантов, отсутствовал также альт — все они стали жертвами отравления несвежей рыбой накануне вечером. Но никто этого даже не заметил, потому что все были слишком заняты, сплетничая о некой бывшей миссис, а теперь снова мисс, которая посмела проникнуть на бал у Ветмора не далее как вчера вечером.

Присутствовавшие на балу настаивали на том, что они сразу же заметили что-то странное в «прекрасной незнакомке».

— Что-то такое в ней было, — говорила одна из только что вышедших замуж девушек.

— Она выглядела… — девушка как будто пыталась подобрать нужное слово, — порочной…

Галерея Хорс Шу, утреннее место встречи всех, проводящих летний сезон в Ньюпорте, была переполнена мужчинами и женщинами, облаченными в легкие наряды, выдержанные в пастельных тонах. Большинство из них с явным наслаждением обсуждали последний скандал с участием мисс Энн Фостер, девушки, существование которой едва замечали до тех пор, пока ей не «посчастливилось» выйти замуж за Генри Оуэна. «Ах, какой это будет сезон!» — говорили все. Сезон еще только начался, а уже такое событие! Собравшихся распирало от возбуждения и тайной радости по поводу того, что все унизительные сплетни касаются кого-то другого, а не их самих.

— Я слышал, что Генри взял на себя вину за расторжение их брака, чтобы избавить ее от позора, — говорила одна дама, многозначительно кивая.

— Ах, оставьте! Все знают, что он женился на ней только для того, чтобы получить свое наследство, — сказала другая, похоже, единственная точно помнившая, что происходило два года назад. Однако на ее слова не обратили внимания. Восхитительный Генри Оуэн — такой красивый и невероятно богатый, представитель Четырехсот Семейств — не может поступить низко. А кто такая Энн Фостер? Выскочка, женщина, которую допустили в ньюпортское общество только потому, что она волею случая была дочерью Рэндольфа Фостера? И еще эта бедняжка, Беатрис Лейден — верная подруга. Неужели она не понимает, какой ущерб наносит своей репутации, продолжая покровительствовать разведенной женщине?

Вдруг толпа, медленно перемещавшаяся по галерее, замерла на месте. Взгляды всех присутствующих были прикованы к двери, ведущей в мужской клуб, где только что появился мистер Оуэн собственной персоной. Он являл собой весьма импозантную картину — высокий, с широкими плечами и узкими бедрами. Черты его лица вызывали восторженные вздохи и у матрон, и у девиц. Он пользовался расположением мужчин, поскольку был прекрасным яхтсменом, отличным наездником, знал, как делать деньги, и был обожаем женщинами почти по тем же причинам. Генри Оуэн был одним из тех редких людей, плечи которых сделаны из какого-то очень гладкого материала, и любой скандал или дурное известие просто соскальзывали с них, не задерживаясь. И когда он появился у «Казино» на следующее после бала у Ветмора утро, все прикованные к нему взгляды выражали не осуждение, а сочувственный интерес.

— Вот черт, — пробормотал Генри, чувствуя себя как хорошо прожаренный бифштекс на тарелке, на который уставилась толпа голодных.

— Ощущаешь прилив храбрости, Генри? — спросил Алекс, не скрывая улыбки.

— Не очень. Объясни мне еще раз, зачем мы сюда пришли?

— Затем, чтобы показать им, что ты не полный осел, которым выставил себя вчера вечером.

— Ах, да. Серьезная причина. Но все дело в том, мой старый друг, что мне совершенно наплевать на то, что думает обо мне эта стая полумертвых рыб.

Усмешка Алекса стала еще шире.

— Да, но мне, твоему единственному настоящему другу, не наплевать. Это, знаешь ли, оскорбляет мой вкус. Ничего не могу с собой поделать.

— Ну, конечно. Как это я забыл, что моя жизнь непосредственно касается тебя.

Алекс слегка подтолкнул его, и Генри шагнул вперед, делая вид, что совершенно не замечает вызванного своим появлением ажиотажа. Будь проклято надоедливое любопытство этих людей! Он ни за что не стал бы общаться с ними, если бы это не было так важно для его бизнеса. Как ни странно, Генри был очень практичным человеком. И хотя в денежном отношении он не зависел от своего судостроительного бизнеса, очень гордился успехом, которого добился в этом деле своим собственным трудом. Его фирма «Яхты Оуэна» строила самые красивые и роскошные морские парусники в мире, которые могли купить только очень богатые люди. Вот они стоят — его клиенты, пережевывают последнюю скандальную историю с его участием и ждут, как он отреагирует. Придется их разочаровать и, если не прекратить сплетни, то, по крайней мере, приглушить, продолжая вести себя как обычно. Заурядно, рутинно, а потому — скучно.

Генри и Алекс прошли через газон, утопая туфлями в густом травяном копре. Музыка оркестра была едва слышна из-за шума, вызванного их появлением. А потом шум утих, как будто эти милые, воспитанные люди вдруг поняли, как ужасно они себя ведут, — для того, чтобы услышать друг друга сквозь какофонию звуков, которую сами же создали, им приходилось просто кричать.

Генри язвительно усмехнулся и метнул на окружающих, которые уже делали вид, что не замечают его приближения, уничтожающий взгляд. Он раскланялся с несколькими знакомыми и направился к длинному столу, сервированному кофе, чаем, пирожными и печеньем. Он сделал вид, что выбирает что-то, хотя ни есть, ни пить ему абсолютно не хотелось. Он остро чувствовал, что за ним пристально наблюдают все эти зеваки, со слоновьим тактом изображающие равнодушие. Он уловил некоторые из высказываний в свой адрес и был несказанно удивлен. Они выражали сочувствие, а не насмешку. Откровенное лицемерие этих людей рассердило его почти так же сильно, как если бы они открыто смеялись над ним, хотя он все же испытывал явное облегчение от того, что они этого не делают.

Он услышал, как одна женщина говорит своей соседке: «Она вернулась только для того, чтобы унизить его». Генри улыбнулся и подумал: «Ох, уж это покровительство прекрасного пола!».

И вдруг поднялся еще больший, чем при его появлении, шум. Первое, что почувствовал Генри, было чувство благодарности человеку, который отвлек от него всеобщее внимание.

— Боже мой, — сказал стоящий рядом Алекс, — что она еще выдумала?

Генри медленно повернулся, уже зная, кого увидит, но ему все же не удалось сдержать возглас изумления. Энн была одета в темно-синюю юбку, голубую с золотом приталенную блузу, над ее золотистой головкой реял безукоризненно подобранный в тон золотисто-голубой зонтик. Темно-синие перья плюмажа, украшавшего изысканную шляпку, плавно покачивались в такт ее движениям. Рукава ее блузы, пышные, воздушные — настоящее произведение портняжного мастерства, делали ее стройной, хрупкой и… беззащитной, несмотря на непроницаемо спокойное выражение лица. Ни жестом, ни взглядом она не дала этой взбудораженной толпе понять, что для нее все это являлось ужасным испытанием. Застенчивая девушка, которую он знал два года назад, никогда бы не посмела войти в это подобие переполненной дикими зверями клетки, да еще непринужденно улыбаясь при этом. Он заметил, как крепко сжимает ручку зонтика ее рука в белой перчатке, и понял, что Энн до смерти боится, как боялась бы на ее месте любая девушка, оказавшись лицом к лицу с толпой недоброжелателей, и что она просто научилась прятать свои чувства. Что же, черт возьми, она делает? В этот момент он поймал себя на том, что ему хочется подбежать к ней и защитить от этой жестокой толпы.

Генри проглотил чувство вины, комком сжимавшее ему горло. Это он поступил с ней так. Он превратил ее в женщину, ставшую предметом презрения и насмешек. Но у него же была благородная цель… Благодаря его короткому браку «Морской Утес» спасен и сейчас там ведутся восстановительные работы. Вскоре после развода с Энн Генри начал работы по спасению своего дома, и ему необходимо было подавить в себе разъедающее изнутри чувство вины за то, что он сделал с девушкой, которая даже начала ему нравиться.