Магистрат итальянского городка Пезаро прислал как-то к Россини делегацию, которая известила его о решении установить на главной площади бронзовую статую композитора.

— А сколько будет стоить эта статуя? — спросил Россини.

— Двадцать тысяч лир, — сообщили делегаты.

— Было бы значительно лучше, если бы эти деньги передали мне, а я охотно постоял бы сам на постаменте, — предложил композитор.

Как-то, сидя в театре, Россини шепнул на ухо своему соседу:

— Певец плох невероятно. Первый раз в жизни слышу такое ужасающее пение.

— Может быть, вам лучше пойти домой? — предложил сосед.

— Никоим образом, — живо отозвался Россини, — у меня есть сведения, что в третьем действии героиня должна убить его. Я хотел бы дождаться этого.

Рассказывают о забавном случае, который произошел с Россини, когда он жил в Париже.

Однажды под окнами дома, в котором поселился композитор, раздались фальшивые звуки старой шарманки. Одна и та же мелодия повторялась несколько раз, и только поэтому Россини с изумлением узнал в ней невероятно искаженную тему из увертюры к своей опере "Вильгельм Телль".

До крайности рассерженный, он открыл окно и хотел было приказать шарманщику немедленно уйти. Но тут же передумал и весело крикнул уличному музыканту, чтобы тот поднялся наверх.

— Скажи, приятель, ты знаешь музыку Галеви? — спросил он у шарманщика, когда тот появился в дверях.

— Еще бы! Кто не знает "Дочери кардинала"?

— И ты знаешь, где он живет?

— Конечно. Кто в Париже этого не знает?

— Прекрасно. Вот тебе франк. Пойди и сыграй ему что-нибудь из его произведений точно так, как ты играл мою музыку. Одну и ту же мелодию по крайней мере шесть раз. Хорошо?

Шарманщик улыбнулся и покачал головой:

— Не могу. Это ведь мсье Галеви послал меня к вам. Но он добрее вас: просил сыграть вашу увертюру только три раза.

Приятель Россини рассказал как-то знаменитому композитору о том, что один его знакомый собрал коллекцию орудий пыток всех времен и народов.

— А было в этой коллекции фортепьяно? — поинтересовался Россини.

— Конечно, нет.

— Значит, в детстве он не учился музыке…

Россини присутствовал на представлении оперы Моцарта "Дон-Жуан", где одну из главных партий исполнял знаменитый тенор Рубини.

Рядом с Россини сидел какой-то юнец, который довольно громко подпевал артистам, мешая соседям слушать оперу.

Наконец Россини не выдержал:

— Какой все-таки мерзавец!

— Это вы по моему адресу? — спросил юнец.

— Нет, — тут же успокоил его композитор, — это я по адресу остолопа Рубини, который мешает нам слушать вас!

В 1821 году на карнавале в Риме внимание публики привлекла группа бродячих музыкантов. Особенно выделялась комичная пара — неестественно толстый мужчина и худая женщина. Они виртуозно играли на гитарах, а их спутники распевали веселую песенку:

Публика недоумевала: откуда у бродячих музыкантов такое мастерство?

Но никто и не узнал тогда, что мужчина был Джоаккино Россини, увеличивший свою природную полноту с помощью подушек, а женщиной нарядился Никколо Паганини. Их друзья распевали песенку, которую Россини сочинил специально для карнавала.

Джакомо Мейербер проводил репетицию своей оперы "Пророк".

В одном месте музыкант должен был тихо ударить в барабан. Он так и сделал. Но композитор остановил оркестр и попросил еще большего пиано. Музыкант ударил как можно тише, но и на этот раз Мейербер остался недоволен. Начали снова. Тогда музыкант сказал на ухо соседу:

— Сейчас я совсем не ударю, посмотрим, что он скажет.

После этого довольный автор похвалил оркестранта:

— Браво, теперь почти то, что нужно. Но попробуйте еще чуточку тише!

Россини показали как-то портрет композитора Мейербера.

— Он вовсе не похож, — заметил автор "Севильского цирюльника". — Мейербер изображен ничего не делающим, а он всегда что-нибудь пишет…

Мейербер, будучи человеком мягкой и доброй души, всегда выражал искреннее соболезнование людям, страдавшим какими-либо недугами.

Зная эту черту Мейербера, Россини при встречах с ним грустно говорил о своем пошатнувшемся здоровье. Когда его спросили, зачем он это делает, Россини ответил смеясь:

— Я чувствую себя отлично, но мой друг так любит выражать соболезнование, что я не могу лишить его этого удовольствия.

После смерти Мейербера его племянник обратился с просьбой к Россини выслушать сочиненный им траурный марш памяти покойного композитора.

— Ну, как? — нетерпеливо спросил автор марша, едва окончив исполнение.

— Что вам сказать? — ответил Россини. — Думаю, было бы гораздо лучше, если бы дядюшка сочинил траурный марш в вашу честь.

Г. Доницетти.

Автошарж

Итальянский композитор Гаэтано Доницетти работал с невероятной быстротой и благодаря этому сочинил семьдесят опер. Однажды в его присутствии зашел разговор о том, что Россини написал своего "Севильското цирюльника" всего лишь за тринадцать дней, что многим казалось невозможным.

Спросили у Доницетти, каково его мнение по этому поводу.

— Целых тринадцать дней? — удивился композитор. — Это вполне возможно, — Россини всегда писал так медленно…

Биографы Франца Шуберта отмечают, что великий австрийский композитор весьма равнодушно относился к детищам своей музы: то, что уже было написано, теряло для него интерес. Бывали даже случаи, когда он не узнавал своих сочинений.

Однажды известный австрийский певец Иоганн Фогль показал Шуберту одну из его недавних песен, транспонированную копировщиком. Просмотрев ноты, композитор воскликнул:

— Песенка складная! Кто ее написал?

Франц Шуберт, устав от вечных преследований кредиторов, однажды повесил на балконе свой сюртук, карманы которого были вывернуты наизнанку. Это должно было означать: "Не беспокойте, голубчики, ни меня, ни себя". Зрелище это оказалось настолько убедительным, что на некоторое время кредиторы оставили в покое своего должника.

Ф. Шуберт (справа) и певец И. Фогль.

Шарж М. Швинда

Немецкий композитор Альберт Лорцинг узнал, что одна из его опер давно ставится на сцене небольшого провинциального городка. Несмотря на явное нарушение авторского права, композитору польстила такая популярность его оперы, и он прибыл в этот городов. После первой же беседы с дирижером радость Лорцинга испарилась. Оказалось, что хор театра состоит из… четырех человек, однако же честно делится на две партии!

— Нет, это невозможно, — Лорцинг рвал на себе волосы. — Четыре хориста! И это при четырех валторнах, двух трубах, трех тромбонах, литаврах, ударных, струнных, деревянных… Нет, совершенно невозможно!

— Вы не совсем правы, — утешал его дирижер. — Во- первых, вы не очень точно указываете состав оркестра и…

— Что и, — застонал несчастный композитор.