По пятам за Тиллимом в толпе гостей и представителей средств массовой информации ходил ошалелый Стилобатов. Он был покорен смелостью молодого человека, произносившего его сокровенные мысли. Стилобатов не ставил вслух этих актуальных вопросов из-за боязни потерять инвесторов. Обстоятельства принуждали художника петь дифирамбы и при этом оставаться молчаливым вольнодумцем-бунтарем. Но невольное смещение мыслей выступавшего в сторону от собственно архитектурных проблем слегка охладило восторг Стилобатова, и он попытался отстать от многолюдного шествия во главе со своим кумиром. При этом мэтр задел Папалексиева коленом, и тот вновь заговорил по существу:
— Эта постройка является примером, раскрывающим все слабые стороны современной западной архитектурной школы. Я думаю, что таких досадных оплошностей наши архитекторы не могли бы допустить. У нас есть своя прекрасная школа со сложившимися традициями. Если бы конкурс был проведен среди наших архитекторов и воплощен в жизнь, нет сомнения, что проект был бы выполнен в лучших петербургских традициях. Что поделаешь? Строительство и архитектура — визитные карточки экономического здоровья общества и рациональной системы управления ими. Я предлагаю сегодня же составить обращение к властям с требованием рассмотреть вопрос о скорейшем сносе уродливой башни и скорейшем восстановлении Архангела со шпиля Петропавловского собора. Реконструкция Ангела-Хранителя великого города, на наш взгляд, неоправданно затянулась, а что в результате? Петербург ветшает на глазах, его благородный дух чахнет, его прежде чистые улицы и парки зарастают грязью, на смену утонченному петербургскому эстетизму приходит убогая безвкусица, интеллигентность и мудрость невских жителей медленно, но верно сменяются невежеством и циничным духом наживы… Отчего все это, спросите вы? А не оттого ли, господа, что вот уже скоро два года нет в небе над городом Святого Петра златокрылого Ангела-Крестоносца, покровителя и защитника Петербурга, два века назад утвержденного на недосягаемую высоту соборного шпиля?
Папалексиев так проникся сказанным, что ему показалось, будто он вот-вот сам вознесется в заоблачную высь и займет пустующее место на Петропавловском шпиле, готовый сносить холод, ненастье и натиск суровых балтийских ветров, только бы спасти Северную столицу, но сей героический порыв был в одно мгновенье потушен нечаянным касанием пальцев сухонькой ручки приблизившейся к Тиллиму пенсионерки. Это была жизнелюбивая старушка общественница, явившаяся на торжественное мероприятие в сопровождении внука, студента-архитектора. Совлеченный с небес на землю, Папалексиев обратил на нее свой взор:
— А вам настоятельно рекомендую обратиться в собес. Ваша пенсия сто восемь тысяч, верно? В собесе вам выдадут справочку, которую вы предъявите на почте, и тогда вам станут доплачивать еще пять тысяч. Понятно?
Бабушка послушно кивнула головой, не в силах раскрыть рта, — так ее поразила Тиллимова осведомленность, а Тиллим уже понял, что сказал лишнее, совершенно не относящееся к теме выступления, и, дабы не свести на нет впечатление, произведенное на окружающих, увлек за собой первого попавшегося немца и завязал с ним оживленную беседу о проблемах движения «Гринпис», естественно на родном языке визави. После выяснения особенностей деятельности немецких «зеленых» Тиллим увлекся проблемами современной музыки, о чем бурно разглагольствовал с присутствующим на презентации ударником-барабанщиком популярной в Австрии группы. Ударник из Вены находился в шоке оттого, что его загадочный собеседник все время насвистывал музыкальную тему, которую австриец сочинил накануне приезда в Россию и которая никому еще не была известна, кроме автора. В это время у микрофона держал оправдательную речь представитель венской фирмы, рисовавший в воображении публики привлекательную картину модернизации неудавшейся башни:
— Вполне вероятно, что авторы проекта допустили некоторые просчеты, — такое иногда случается, когда заранее определенные сроки строительства диктуют свои условия, — но из любого положения есть выход. Не так ли, господа? У меня нет сомнений в том, что можно исправить ошибки. К сожалению, я должен согласиться с господином, выступившим передо мной, эта конструкция по своему грандиозному объему действительно способствует некоторому смещению сложившегося исторического центра города, что противоречит нашему изначальному замыслу и богатым архитектурным традициям вашего прекрасного города, о которых так убедительно говорил господин… — Австриец обвел глазами фойе в поисках Тиллима. — Господин, только что здесь выступавший, как ваше имя?
В этот миг Авдотья Каталова, уже оценившая «крутость» отвергнутого друга, подскочила к микрофону и, смело глядя в глаза публике, во всеуслышание заявила:
— Вы не ошибетесь, если назовете его господином Папалексиевым.
Австриец подхватил:
— Господин Папалексиев, тут поступило предложение господина Стилобатова, который утверждает, что если башню сделать зеркальной, она будет менее приметна. Мы готовы облицевать здание зеркальными плитами в максимально короткие сроки. Каково ваше мнение на сей счет?
Нужно отметить, что Папалексиева в этот момент мало волновали насущные проблемы архитектуры — он был целиком поглощен созерцанием предмета своих высоких чувств. Когда знаками ему дали понять, что австриец хочет знать его мнение, Тиллим растерянно поглядел по сторонам, вопрошая:
— Насчет чего это он?
— Господин Папалексиев, выступая перед гостями и строителями, вы выразили мнение общественности с предложением демонтировать башню, и теперь мы…
— Какую башню? — удивился Тиллим.
Авдотья, внимательно следившая за течением диалогов и монологов у микрофона, вполголоса объяснила ему:
— Австрийцы предлагают сделать башню зеркальной и спрашивают, что ты на этот счет думаешь…
Тут Тиллим все же вспомнил о предмете своего выступления и, вновь продемонстрировав собственную непреклонность, категорично заявил:
— Ни за что! Только сносить! Разукрасить в конфетный фантик и в праздник города под общее ликование снести, срубить под корень! Я сочиню музыкальное сопровождение к этому торжественному акту. Я даже уже слышу тему, и она звучит исключительно в мажорной тональности.
Тут к Тиллиму сквозь окружающую толпу продрался его извечный недоброжелатель и недавний соперник. Это был не кто иной, как г-н Гладилов. Шефа рекламной редакции телевидения как подменили, улыбаясь во весь рот, он дружески похлопал Папалексиева по плечу и заговорил:
— Ты, брат, оказывается, борец за петербургские традиции? Похвально! Просто достойно восхищения! Мне твое выступление очень близко и дорого, как бывшему — впрочем, как знать? — коллеге. Я не ожидал, что ты так свободно владеешь немецким да еще специалист в архитектуре… Что ж ты от нас свои дарования скрывал? А может, ты и свой знак зодиака от меня скрыл из скромности?
— Вот-вот, это для вас важнее всего. Вам только досье по гороскопу на подчиненных собирать, — холодно произнес Папалексиев и добавил с металлом в голосе: — Руку с плеча уберите!
Гладилов, вспомнив, что сыграл не лучшую роль в жизни своего бывшего подчиненного, заискивающе предложил:
— Пойми, Тиллим, мне и самому жаль, что все так вышло… Уволил я тебя, конечно, сгоряча… А может, вернешься в родной коллектив?
Но теперь Папалексиев был уже ни от кого не зависим и почти знаменит, поэтому его ответ прозвучал как угроза:
— Я про тебя знаю все и, конечно, вернусь. У меня нет сомнений, что мы еще встретимся.
Насторожившиеся организаторы мероприятия, заметив недовольство в поведении главного сегодняшнего оппонента и сполна оценив его решительность в отстаивании убеждений, предложили обладателям пригласительных билетов перенести дискуссию за фуршетный стол в надежде утолить разногласия сытным угощением. Папалексиев с Каталовой, конечно же, оказались среди почетных гостей. Авдотья, гордая своим знакомством с Тиллимом, ухватив его под ручку, устремилась к компании московских коллег-телевизионщиков. Яркое выступление молодого знатока архитектуры привлекло внимание журналистов, и в надежде взять интервью они облепили его, словно рой пчел, готовых при возможности больно ужалить. Но Авдотья, знавшая толк в телевизионном деле, успокоила Тиллима, шепнув ему на ухо: