Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Сегодня воскресенье, люди вернулись с работы несколько раньше. День погожий, теплый. Пользуясь свободной минутой, узники высыпали из бараков. Одни чинили одежду и башмаки, другие просто разговаривали в кругу друзей, третьи подметали территорию вокруг бараков, посыпали песком дорожки. Каждый чем-то был занят.

Назимов и Смердов медленно проходили среди тысяч этих людей. Никто, конечно, не торопился им навстречу с рапортом. Но вот комбат Задонов, который, покуривая, стоял впереди небольшой группы узников, вдруг вытянулся, принял стойку «смирно» и еле заметным движением головы показал на своих командиров рот и стоявших чуть поодаль командиров взводов и отделений.

Назимов ответил таким же незаметным кивком я вместе со Смердовым прошел дальше. Вид у обоих довольный. Все хорошо! Все точно, в назначенный час явились на свои места, хотя никто, кроме командиров батальонов, не знал, зачем всему среднему и младшему комсоставу было приказано выйти на улицу, и уж конечно никто из них даже сейчас не догадывается, что именно в эту минуту производится смотр их боевой готовности.

На своих местах находились также и командиры подразделений батальонов Харитонова и Чернова. Эти два комбата, как и Задонов, таким же молчаливым кивком головы отрапортовали комбригу о готовности своих подразделений к выполнению боевого приказа о восстании. Никакая неожиданность не нарушила смотр. Все было выполнено четко и точно. В каждой мелочи чувствовалась дисциплина.

По окончании проверки, уже в сорок втором бараке Смердов удовлетворенно сказал Назимову:

— У меня нет претензий. Уверен, что «Деревянная» бригада не подведет в бою.

Концерт

И охрана лагеря и более высокое фашистское начальство знало, какую непримиримую ненависть питают к ним узники Бухенвальда. Гитлеровцы не сомневались в том, что лагерники отнюдь не настроены к тому, чтобы безропотно умереть, когда будет отдан приказ о массовом их уничтожении. Надо было как-то запугать пленников фашизма, подавить в них волю к сопротивлению. В один из дней в Бухенвальд поступил личный приказ оберпалача Гиммлера о повешении на самых видных местах в лагере пятнадцати узников, якобы членов подпольной организации. Что это была за организация, какие она цели ставила — об этом ничего не было сказано в приказе.

И вот пятнадцать патриотов, пятнадцать сынов различных народов, еще вчера всеми помыслами стремившиеся к свободе, засыпавшие в последнюю ночь со счастливыми улыбками в предвидении скорого свидания с близкими, — должны были умереть. Утром их схватили и, ничего не объяснив, бросили в карцер. А на закате солнца все пятнадцать были подведены к передвижным виселицам. Да, их казнили на закате солнца, — должно быть, палачи считали, что так будет эффектнее, сильнее подействует на психику всех заключенных.

Но результат получился обратный.

— Товарищи, не падайте духом! Выше держите головы! Свобода идет с востока! Гитлеру и фашизму скоро конец!

Кто из пятнадцати, стоя с петлей на шее, успел выкрикнуть эти пламенные слова? На каком языке?.. Русские, французы, немцы, поляки, чехи — все уверяли, что крикнул именно их соотечественник. И летучие эти слова на всех языках передавались потом по всему лагерю.

Гитлеровцы просчитались и на этот раз. Казнь невинных людей не запугала узников, но пробудила в них еще больший гнев к палачам. Немецкие коммунисты досконально узнали, что Гиммлер приказал казнить первых попавшихся, по усмотрению лагерного начальства, только бы терроризовать остальных заключенных. Агитаторы подпольной организации разнесли эти сведения по всем баракам. Каждая их беседа заканчивалась призывом:

— С фашизмом надо бороться, не щадя своих сил и жизни. Пусть никто не останется в стороне от этой борьбы! Иначе гитлеровцы истребят лучшую часть человечества, а остальных превратят в своих рабов.

Агитаторы еще не призывали к массовому восстанию. Для этого не настала минута. Но явно намекали, что следует ожидать решающих событий. Остальное договаривали сами узники:

— Если будем сидеть сложа руки, завтра и нас вздернут на виселицу. Броситься бы всем сразу на колючую проволоку — и ничего с нами не смогут сделать. Всех не перебьют.

Агитаторы докладывали своим руководителям о боевом настроении узников. «Интернациональный центр» отмечал высокую солидарность заключенных. За последнее время не было ни одного случая раздора, братские чувства роднили заключенных всех национальностей.

Сведения, поступавшие от русских агитаторов, сосредоточивались у Симагина.

— Это хорошо, что в людях ярче разгорелась ненависть к палачам, — удовлетворенно говорил Николай Симагин. — Надо этот огонь раздувать в пламя пожара.

Приближался праздник Советской Армии. Руководители «Русского центра» задались новой мыслью: что, если отметить этот день настоящим большим концертом? В лагере немало профессиональных артистов, музыкантов, певцов и поэтов. Каждый с радостью согласился бы участвовать в концерте. Надо лишь раздобыть некоторое количество продуктов, чтобы подкрепить исполнителей перед их выступлением. Ну конечно, придется как следует продумать и организовать охрану концерта. Впрочем, последнее — дело привычное. С продуктами — труднее.

У «Русского военно-политического центра» имелся некоторый запас продовольствия. Но это был неприкосновенный запас, с большим трудом созданный на непредвиденный случай. Нельзя было притронуться к этому запасу. Решили обратиться к самим узникам. Они-то уж найдут способ поддержать силы своих артистов.

Концерты в Бухенвальде не являлись чем-то невиданным. В общих бараках или в заброшенных пустых сараях иногда проводились выступления по программе, разрешенной лагерным начальством. Немало известных французских, венгерских, итальянских, польских, испанских исполнителей были обречены фашистами отбывать наказание в Бухенвальде. Артисты-профессионалы, как правило, не отказывались выступать.

Но концерт, посвященный двадцать седьмой годовщине Советской Армии, — совсем иное дело. Политическая окраска всей программы будет слишком очевидна. И все же решено было провести концерт.

Чтобы разместить как можно больше зрителей, наметили самое просторное здание, доступное для использования: прачечную. Из длинных гладильных столов и прилавков соорудили сцену. Простыни эсэсовцев, принесенные в стирку, пригодились для занавеса.

Понадобилась усиленная охрана «концертного зала». «Русский военно-политический центр» выделил для этого крупные «военные силы». На всех улицах, перекрестках, на площади были выставлены скрытые посты. В случае опасности постовые должны были передать «по цепочке» сложную серию сигналов. И тогда устроителям концерта предстояло распустить зрителей или дать отпор эсэсовской облаве.

…Зал переполнен, яблоку негде упасть. Взгляды всех прикованы к сцене. Казалось, занавес скрывает что-то таинственное, чудесное.

Где-то в глубине сцены глухо прозвучал гонг. Наскоро сшитый занавес плавно раздвинулся. И в ту же минуту зал не удержался от возгласов удивления и восторга. На сцене выстроились бойцы Советской Армии! Все в защитно-зеленых гимнастерках, туго перетянутых ремнями, а главное — в пилотках с красными звездочками!

Оцепеневший зал вдруг разразился бурей аплодисментов. Все вскочили с мест, продолжая хлопать в ладоши. Казалось, сейчас рухнет потолок или из рам со звоном посыплются стекла.

Но вот установилась тишина. Со сцены с величавой мелодичностью, присущей только солдатским хорам, поплыла песня «От края и до края» из оперы «Тихий Дон».

Песню эту русские зрители и у себя дома не могут слушать без волнения. А здесь, в фашистской неволе, мелодия проникла в самое сердце.

В зрительном зале плечом к плечу с советскими людьми сидели лагерники многих национальностей. Они не понимали слов русской песни, но мелодия глубоко трогала их — лица всех слушателей светились грустной задумчивостью.

77
{"b":"209590","o":1}