Медленно, ценой неимоверных усилий, с большими перерывами выходили из печати отдельные тома его «Путешествия в равноденственные части Нового Света в 1799–1804 гг.» — таково общее заглавие этого труда, — труда, которому суждено было остаться незавершенным.

Собственно дневник путешествия насчитывал всего три тома. И его публикация тоже растянулась на необозримое время. Третий том его, между прочим, датирован неточно: на его титульном листе обозначен 1825 год, в действительности же последний его выпуск — а издание это выходило отдельными разброшюрованными выпусками-тетрадками (Lieferungen) — поступил в продажу только в 1831 году. Выход в свет обоих зоологических томов тянулся с 1805 по 1832 год.

Слишком трудоемким оказалось это предприятие, чтобы даже силами многих людей можно было с ним справиться быстро. Ныне этот огромный научный труд существует в полном объеме только на французском языке. Отдельные его разделы, по давнему обычаю ученых, были опубликованы на латыни; часть томов вышла по-немецки, часть — на других языках. Часть томов опять же переводилась с французского на немецкий; путевой дневник, рассчитанный на массового читателя, был переведен Терезой Форстер в 1815–1832 годах (говорят, что об этом переводе Гумбольдт будто бы ничего не знал); еще один уже сокращенный его перевод, принадлежащий Герману Гауфу, появился много позже (в 1859–1860 гг.). Заметим, что огромная подготовительная работа по изданию отчета велась Гумбольдтом наряду с почти беспрерывной публикацией больших и малых статей по тем или иным частным проблемам в разных научных журналах.

Скоро стало ясно, что покупателей на это издание будет очень мало; тиражи приходилось делать небольшими (и они колебались от тома к тому), а это при больших издательских расходах делало все издание непомерно дорогим. «Очень, очень жаль, — сетовал Гумбольдт в 1830 году в письме к Генриху Бергхаусу, — но мои книги не принесут той пользы, которую я от них ожидал, принимаясь за их написание и издание, — они слишком дороги! Кроме единственного экземпляра моего отчета об американском путешествии, который я держу для своих собственных нужд, в Берлине имеется еще только два. Один из них, в полном комплекте, находится в королевской библиотеке, другой — в личной библиотеке короля, неполный, потому что даже Его Величеству недостающие тома показались слишком дорогими».

Что я? это тоже примета времени: платить 2573 талера за полное издание Гумбольдтова труда королю представляется непомерной роскошью, в то время как его знаменитый подданный без колебаний тратит на печатание этого самого труда сотни тысяч франков. И еще одна деталь: когда в 1859 году стали разбирать библиотеку «второго Колумба» и все его наследие, то выяснилось, что даже авторский экземпляр и тот оказался неполным.

Первым из всего многотомного отчета появился на свет в 1805 году в Париже «Опыт географии растений», изданный двумя годами позднее на немецком языке в Штутгарте. Немецкое издание было посвящено Гёте; страницу с посвящением изящно оформил датский скульптор Бертель Торвальдсен, с которым Гумбольдт познакомился у своего брата в Риме.

В середине марта Гумбольдт покидает Париж и отправляется в Италию вместе с Гей-Люссаком и Францем Августом О’Этцелем, впоследствии — инженером и географом. С Гей-Люссаком Гумбольдт провел в Париже исследования химического состава атмосферы; теперь же, на пути через Южную Францию и Альпы, они вместе занимались метеорологическими измерениями. В Италии ожидалось извержение Везувия, и по этому случаю в пути к ним присоединился Леопольд фон Бух, тоже торопившийся провести наблюдения и собрать новый материал к проблеме происхождения земной коры. После нескольких недель увлекательного общения на римской квартире Вильгельма, где обычно появлялись приезжавшие в Италию художники и ученые, они все вчетвером 15 июля выехали в Неаполь. Везувий был неспокойным — и тем сильнее тянуло к нему обоих вулканистов; долго ждать себя он не заставил: 12 августа произошло извержение, которое они наблюдали.

На обратном пути Гумбольдт, Гей-Люссак и Бух на несколько дней снова остановились в Риме, а О’Этцель уехал в Париж один. Потом они направились во Флоренцию и Болонью, посетили в Комо Вольта, в дождь с градом и снегом прошли через перевал Сен-Готард. Двигаясь далее через Гейдельберг, Кассель и Геттинген, где у них были трогательные встречи со своими бывшими учителями, они 16 ноября 1805 года добрались до Берлина — здесь они намеревались вместе провести зиму. Гей-Люссаку хотелось ознакомиться с уровнем развития естественных наук в прусской столице. Бонплан тоже ненадолго объявился в Берлине и поприсутствовал на нескольких докладах, с которыми Гумбольдт выступал в Академии наук.

Гумбольдта уже успели избрать действительным членом этого ученого сообщества, а прусский король, в свою очередь, в знак признания заслуг Александра перед наукой присвоил ему придворное звание камергера. Из факта присвоения обоих титулов для Гумбольдта вытекали не только представительские преимущества, но и определенные материальные блага в виде твердого годового жалованья. А теперь, когда американское путешествие и расходы по изданию отчета о нем «съели» почти всю доставшуюся ему долю материнского наследства, этот момент был для него и вовсе не безразличен.

Будни в Берлине протекали тускло и однообразно. Гумбольдт явно томился и чувствовал себя в родном городе неуютно. «Я ощущаю себя здесь чужаком, живу в отдалении ото всех в этой ставшей мне чужой стране», — писал он в апреле 1806 года одному из берлинских однокашников, а в письме к свояченице Шиллера, умершего в мае прошлого года, он назвал Берлин «безлюдной пустыней».

Ему, наверное, были лестны чествования и внимание короля, желавшего навсегда привязать его к Пруссии. Но гнетущая атмосфера унылой провинциальности и затхлого консерватизма, царившая на его родине, действовала на него по контрасту с Парижем убийственно удручающе. На пальцах одной руки он мог бы сосчитать ученых, которые могли ему помогать в работе и как-то удовлетворять его потребность в духовном общении. Мало-помалу он снова окунается в дела, связанные с публикацией своего отчета, и немного отвлекается от безрадостных берлинских будней. Кроме того, присутствие Гей-Люссака, видимо, способствовало тому, что он вдруг основательно увлекся изучением земного магнетизма; сначала он экспериментировал вместе со своим французским другом, а после его отъезда в Париж (2 апреля 1806 г.) — в одиночку, иногда по шесть-восемь ночей кряду. Он предавался этим занятиям в небольшом домике, построенном без единого гвоздя или металлической части.

Лет пятьдесят спустя он рассказывал своему давнему знакомцу Варнхагену, что владелец этого участка Беньямин Георг, родом из одной французской колонии, имя которого до сих пор сохранила одна из улиц Берлина — Георгенштрассе, — хвастал перед приезжими близким знакомством со «своими учеными». «Вот здесь у меня, — говорил он, показывая гостям портреты ученых, — знаменитый Мюллер», то есть швейцарский историк Иоганнес фон Мюллер, который в 1804 году был призван в Берлин в качестве историографа дома Гогенцоллернов, а потом пошел на службу к Наполеону. «Здесь вот Гумбольдт, а там — Фихте, но этот, говорят, был всего лишь философом».

С оккупацией Ганновера в 1803 году французские войска угрожающе вклинивались между западными и восточными областями Пруссии. Фридрих Вильгельм III отказался от участия в третьей коалиции и бросил тем самым на произвол судьбы своих естественных союзников: Австрию, Россию и Англию, а также собственные западные территории. Идя на уступки французскому императору и подписывая унизительные договоры с ним, он надеялся на ответную милость и пощаду. Наполеон же вознаграждал столь впечатляющую демонстрацию прусской слабости язвительными насмешками и вызывающими выходками до тех пор, пока Фридрих Вильгельм III не решился все-таки вступить в войну в самый неблагоприятный для себя момент. Казна была пуста; чиновничество и офицерство, добившиеся высоких должностей окольными путями, ни на что не годились; солдат заставляли воевать за государство, защищавшее отнюдь не их интересы.