Пока Большаков раскуривал трубку, геолог наскреб из глубины расщелины полный лоток сероватой грязи. Тем временем Афанасий, действуя обломком сучка, подобранного здесь же, углубил мелкую впадину, наполненную ведой. Получился зунд, вполне пригодный для работы лотком. Николай Владимирович перенес лоток к зунду и взялся за промывку породы. Афанасий с жадным нетерпением ждал, когда на дне лотка зажелтеют золотинки, но этого не случилось. В бороздке лотка осталась лишь пригоршня шлиха вперемешку с мелкими черными камешками.

— Пусто! — разочарованно протянул парень.

— Сдается мне, что этот ключ можно смело сбросить со счета! — поднялся Воробьев. — Марченко и Кандыбе здесь делать нечего.

— Значит, они проплыли ниже, — сказал Большаков. — Мне показалось, люди на плоту были, однако.

— Будем двигаться к устью и по пути брать пробы, — решил Воробьев. — Одно хорошее качество имеет этот ключ — он сам вскрыл пески, нам не надо бурить или бить шурфы.

Начинало темнеть, когда разведчики выбрались из мрачного ущелья ключа на открытое место. Николай Владимирович и Афанасий были с ног до головы измазаны липкой глиной. Они промыли несколько десятков лотков породы, оказавшейся совершенно пустой. Теперь уже не оставалось сомнения, что здесь искать нечего — надо двигаться обратно к стану. Ночь застала разведчиков у костра в закрытом распадке около реки. Кирилл Мефодиевич, поглядывая на закипающий котелок воды, достал плитку черного кирпичного чая, настругал ножом порядочную кучку ароматного крошева и всыпал в котелок.

— Заварим потолще, однако.

— Погуще, — поправил Афанасий.

— Все равно... люблю толстый чай.

— Толстый чай! — Афанасий рассмеялся. — Толстыми бывают люди, деревья, а вы, Кирилл Мефодиевич, чай так называете.

— Толстый чай, густой чай — какая разница? Ты зовешь так, я по-другому, пей, однако! — проводник, сняв котелок, разлил чай по кружкам.

Воробьев с удовольствием потягивал крепкую до горечи жидкость, думал о том, что теперь задача поисков Говорящего ключа значительно облегчается. Он может впадать в реку лишь ниже лагеря. Отсюда до лагеря по обоим берегам реки нет больше ни одного ключа. Оставался неясным вопрос, где он находится: до порогов или за порогами. Кирилл Мефодиевич говорит, что проплыть по порогам невозможно. Но ведь старатели могли бросить плот перед первым порогом и пойти дальше пешком.

Хорошо отдохнув у горевшего всю ночь костра, разведчики вышли в обратный путь, придерживаясь берега реки. День разгорелся ясный, жаркий, над рекой колебалось марево, лениво всплескивала рыба, оставляя расходящиеся круги. Разморенные жарой, Николай Владимирович и Афанасий шли следом за Большаковым, который все время был настороже. Вдруг проводник остановился, сделал шаг в сторону, прячась за кустом.

— Сохатый плывет, — показал он вдаль. — Переправляется на наш берег, однако.

— Где? — Афанасий снял карабин с плеча. Воробьев также приготовил ружье.

— Далеко... не достанете. Видите, у самого поворота.

Только теперь Воробьев заметил какую-то корягу по середине реки, там, где она делала крутой поворот к югу. Приглядевшись, геолог увидел, что коряга плывет не по течению, а пересекает реку наискосок. Он понял, что это вовсе не коряга, а голова лося с лопатообразными рогами. Нетерпеливый Афанасий перебежал к поваленному дереву, положил на него карабин и стал целиться. Неожиданно где-то впереди раздалось подряд три выстрела. Сохатый заметался из стороны в сторону, потом, повернув, поплыл к другому берегу. Вслед ему продолжали сыпаться выстрелы. Было видно, как пули поднимают вокруг зверя фонтанчики брызг. Сзади лося оставался расходящийся двумя лучами след. Афанасий, торопливо передергивая затвор, также открыл стрельбу. Большаков, посмеиваясь, раскуривал трубку, а Воробьев наблюдал за лосем в бинокль. Он видел, что пули Афанасия шлепаются в воду, не долетая до зверя сотню метров. Между тем сохатый уже приблизился к берегу, где тянулась длинная песчаная коса. Взбурлив воду широкой грудью, зверь вышел на песок, отряхнулся и, не оглядываясь, побежал широкой рысью к лесной чащобе. Вслед зверю раздалось несколько запоздалых выстрелов. Когда сохатый уже скрылся в лесу, в поле зрения Воробьева попало другое животное, переплывающее реку в том же направлении. Николай Владимирович не сразу разглядел, что это собака.

— Сохатенок! — крикнул Афанасий, снова стреляя.

— Стой! — Большаков положил руку на карабин Афанасия. — В сохатого промазал, теперь Хакаты хочешь подстрелить! Видишь, собака. Какой у тебя прицел? А, постоянный! Тогда можешь бить, все равно не попадешь.

Собака, достигнув середины реки, повертелась, тщетно выискивая зверя, и поплыла обратно к берегу. Афанасий смущенно смотрел на прицельную рамку карабина. Теперь-то он понял, почему все выпущенные им пули легли с большим недолетом. Второпях он забыл установить прицел. Последнее время ему приводилось стрелять только из дробового ружья, на котором нет прицельной рамки.

Скоро обе группы разведчиков встретились. Сначала из прибрежных кустов стремглав выбежал мокрый, извалявшийся в песке Хакаты. Он с радостным лаем бросился к Большакову, но тот предусмотрительно выставил вперед приклад ружья. Тогда преданный пес умудрился лизнуть в самые губы Афанасия, а затем обеими лапами встал на грудь Воробьева, норовя облизать его. Николай Владимирович оттолкнул Хакаты, но тут же отступил под натиском Юферова, Вавилова и Нины.

— Я говорил!.. — крепко сжимая обе руки геолога, кричал мастер. — Жив, здоров, ничего с ним не случилось.

— А чего со мной могло случиться? Ведь я не один.

— А фуражка ваша где? — спросила Нина.

— Потеряна.

— Ее выловили из реки ребята.

— Значит, уплыла по ключу в реку. — Воробьев коротко рассказал обо всем случившемся на безымянном ключе. Юферов пообещал заставить Виктора вспомнить дословно все слова Кандыбы, как только вернется в лагерь.

— Зачем ждать? — усмехнулся Большаков. — Можно сейчас спросить.

— Ребята в лагере остались.

— В лагере... — Большаков, подняв ружье, прицелился в ближайшие кусты, грозно нахмурил седые брови над веселыми глазами и крикнул суровым голосом: — Руки вверх!.. Выходи, кто там прячется, а то стрелять буду!

— Дедушка Кирилл, это мы! — испуганно прозвучал Санин голос.

Смущенные тем, что их открыли, Саня и Виктор вылезли из кустарника. Оба чувствовали себя виновными в нарушении приказа Юферова оставаться в лагере. К удивлению Сани, мастер даже не упомянул об этом, зато Виктор стал центром общего внимания. Поставив его перед собой, Юферов заставил мальчика рассказать о ночи, проведенной у костра вместе с неизвестным охотником.

— Потом, потом он сказал, — бормотал Виктор. — передай начальнику, чтобы искали Говорящий ключ вверх по реке, там... там... — Виктор растерянно оглянулся на Воробьева, силясь вспомнить последние слова охотника. — Там, где пороги начинаются! — выкрикнул Виктор и облегченно вздохнул. — Потом он еще сказал, что там другие люди работают.

— А где пороги? — спросил Юферов.

— В той стороне... внизу, — махнул Виктор рукой.

— А ты говорил «вверх по реке».

— Нет, вниз по реке, я говорил вниз, — заспорил Виктор, вполне уверенный в своей правоте. — У меня память крепкая.

— Оставьте его в покое, — сказал Воробьев. — Память у тебя действительно хорошая, но на этот раз она сыграла с тобой шутку. Теперь мы знаем, где искать Говорящий ключ, если только ты снова не перепутал.

— Около порогов, — твердо заявил Виктор и вдруг ясно, до мельчайших подробностей, вспомнил весь разговор с неизвестным охотником.

Утром другого дня над лагерем раздался гул самолета. Серебристая летающая лодка, поблескивая крыльями, сделала широкий круг и снизилась у самого стана. Взбурлив воду, гидросамолет, замедленно работая пропеллером, подрулил к берегу. Разведчики помогли летчику закрепить машину веревкой за ближайшее дерево. Пилот, ровесник Воробьева, высокий, стройный, в синем меховом комбинезоне и коричневом шлеме, подошел к Воробьеву, представился.