— А у нас море тряслось... в прошлом году, — сказал Виктор, подвигаясь ближе, и боясь, что его перебьют, стал торопливо рассказывать: — Погода хорошая была. Тихо-тихо, даже волн совсем незаметно было... Вдруг прибежала откуда-то волна, как в шторм, ударилась о берег — и снова стало тихо. Вот Саня тоже видел.

— Моретрясения обычны в морях Дальнего Востока. Они неоднократно отмечались на берегах Тихого океана, Японского и Охотского морей, — подтвердил Воробьев. — Моретрясения вызываются теми же причинами, что и землетрясения. Бывают они не реже, но в большинстве случаев проходят незамеченными, особенно слабые. Ведь моря почти постоянно волнуются от ветров, приливов и отливов. Только при сильных подводных землетрясениях, во время которых меняется рельеф дна, к берегам добегают огромные волны. На Дальнем Востоке их зовут цунами. От таких цун нередко страдают берега Японии.

Николай Владимирович поднялся, легко вскинул на плечи рюкзак, взял с земли ружье и, подождав, когда остальные разберут свои вещи, стал спускаться с утеса к каменной гряде, соединяющей его с сопкой-вулканом. На краю скалы он остановился как вкопанный. Перед ним была пропасть шириною не меньше десяти шагов. Геолог понял, что часть гряды обвалилась в результате подземных толчков. Между утесом и сопкой возникла непреодолимая преграда в виде этой глубокой щели.

Антип Титыч добивал шурф, когда раздались подземные толчки. Буровой мастер был в яме, а не на вершине утеса, и толчки показались ему довольно слабыми. От них все же посыпалась земля с отвалов на краях шурфа и попала ему, за ворот рубахи. Чертыхнувшись, Юферов вылез из ямы, отряхнулся, сбрасывая с плеч землю, взглянул на Павла Вавилова, спокойно отдыхавшего на траве.

— Земля тряслась вроде?

— Слышал... Два толчка было.

Из кустов выбежал Хакаты. Он с недоумением взглянул на людей, как бы спрашивая, что случилось, почему земля трясется? — и порывисто залаял.

— Вот, вот, давай, погавкай немного, что это она в самом деле! — рассмеялся Юферов. Достав кисет, он присел рядом с Павлом.

Оба помолчали, оглядываясь вокруг. Затем Павел опустился в яму и принялся за работу. Он без видимого напряжения выбрасывал из края ямы полные лопаты глины, перемешанной с мелкими камешками. Плотно слежавшуюся, нетронутую глину приходилось сначала раскайливать или долбить ломом, а затем выбрасывать. Поэтому работа двигалась медленно.

В день ухода со стана поисковой партии и охотников одна из буровых скважин дала хорошую пробу. Взятые из нее пески оказались золотоносными.

Наконец, глина стала переходить в речники, Юферов сразу же взял пробу.

— Как там... есть? — спросил Вавилов, когда мастер вернулся с пустым ведром.

— Пусто! Хоть бы один знак. Рано еще...

— Почему рано? Иногда золото начинает попадать с речников постепенно, чем глубже, тем больше, а в песках уже по-настоящему.

— Конечно... У тебя губа не дура. Толстый пласт золотоносной породы и широкий фронт — это как раз то, что нужно для работы драги. А ну-ка, выбрось мне из правого угла, там вроде речник светлее.

Павел бросил на край ямы несколько лопат породы. Он уже с головой ушел в яму, но она оставалась сухой, вода из ключа не просачивалась в нее. Юферов взял щепотку породы, внимательно осмотрел ее, потер в пальцах. Мелкая галька стала липкой, словно покрылась каким-то вяжущим составом.

— Возьмем пробу... близко пески. — Наполнив ведро, Юферов спустился к берегу ключа и вывалил породу в лоток, затем, погрузив лоток наполовину в воду, пробуторил породу скребком. Вода вокруг лотка помутнела, мелкие частицы породы растворились в ней. Юферов, взяв лоток за углы, стал покачивать его так, что вода, проходя через лоток, уносила смывающуюся с камней и гальки глину-примазку. Чистую гальку он сбрасывал в ключ скребком или ребром ладони. Скоро на дне лотка осталось несколько пригоршней самых тяжелых камешков, а под ними зачернел шлих — мелкий песок из минералов, еще ниже, у самого дна, в желобке, вытесанном поперек лотка, оседали золотинки. Когда в лотке не осталось больше посторонних примесей, Юферов принес лоток к яме Павла Вавилова.

— Ого... — протянул тот, взглянув на лоток. В лотке он увидел несколько мелких блестящих знаков, сбитых в маленькую кучку. Проба была хорошей, особенно если учесть, что до настоящих чистых песков он еще не дорылся. Собственно говоря, песками в обычном смысле слова эту породу назвать было нельзя. Пески представляли собой слежавшийся нанос древней реки, которая когда-то протекала здесь. Самые тяжелые частицы, которые несла вода, оседали на дно. Поверх их лег толстый слой речников — гальки, перемешанной с камнями, а на нее напластовывалась глина. Золото содержалось в песках, лежавших на почве. Нередко встречаются пески самых различных цветов, от красного до небесно-голубого, как на этом ключе.

Юферов брал пробу за пробой. Обогащенные золотом пески тянулись пластом шириною около ста метров. Если так будет на всем протяжении ключа, то полигон для драги найден.

Промыв последнюю пробу, взятую из шурфа, Юферов облегченно расправил спину, молодецки подкрутил усы и, подняв лоток, показал его дно. В бороздке лотка, в самом ее уголке, перед краем мутновато блестела кучка золотого песка. В эту минуту Антип Титыч пожалел о том, что Николай Владимирович не здесь и, вероятно, не скоро вернется.

Спуститься с утеса по его неровным, но совершенно отвесным стенам, казалось невозможным. Николай Владимирович и Большаков внимательно осмотрели стены утеса со всех сторон, молчаливо переглянулись. Лишь в одном месте, с восточной стороны, стена была более неровной, и в ней виднелись трещины.

— Николай Владимирович, я сумею спуститься... Честное слово, сумею, я цепкий... разрешите? — Афанасий Муравьев, волнуясь, стал доказывать Воробьеву, что он, пользуясь выступами и трещинами, благополучно сойдет на землю.

— А потом что? Хорошо, что ты, например, такой ловкий, — слезешь, а Большаков, а Нина? Нет, Афанасий, рисковать напрасно нельзя, надо поискать другой выход. Плохо, что канат у нас короткий, его хватит лишь до середины утеса.

— Больше ничего не придумаешь, все равно кому-то надо спускаться... так лучше мне... Мне приходилось альпинизмом заниматься.

— Погоди, кажется, Большаков что-то придумал.

Кирилл Мефодиевич достал из вещевого мешка моток веревки, размотал его, сделал на конце петлю. Все следили за его действиями. Проводник подошел к обрыву, отделявшему утес от склона сопки.

— Пробовать надо, может быть, зацепимся вон за тот камень, — сказал он, засовывая в карман трубку.

Каменистая гряда, по которой разведчики перебрались на утес, развалилась не вся. Со стороны склона сопки сохранилась часть этого гребня. Его край обрывался над пустотой подобно мосткам, от которых только что отчалил пароход. Шагах в пяти от обрыва на гряде лежала глыба гранита, на нее-то и собирался закинуть свой аркан Большаков. Камень был не особенно велик. Он лежал прямо на поверхности и мог поползти при натяжении каната, когда люди станут перебираться по нему через пропасть. Это сразу же понял Воробьев и с сомнением покачал головой.

— Испыток не убыток, — Большаков протянул веревку Муравьеву. — Бросай, ты сильней меня, пожалуй.

Несколько попыток Афанасия оказались тщетными. Он горячился, бросал аркан сильно, а накрыть им камень не мог. Петля падала то дальше камня, то правее, то левее. Виктор и Саня путались под ногами, советуя замахнуться посильнее или послабее. Воробьев молча протянул руку, отобрал аркан. Однако забросить петлю на камень так, чтобы она захлестнулась вокруг него, оказалось не просто. Николай Владимирович зря надеялся на свою меткость: пятнадцать шагов, отделяющие камень, показались ему длиннее, чем сотня метров до мишени. Петля упрямо ложилась в стороне от камня.

— Придется мне... по-стариковски, — взялся за аркан Большаков. Расправив плечи, он ловко метнул свернутую в кружок веревку. Петля развернулась в воздухе и точно накрыла камень. Большаков, с улыбкой взглянув на разведчиков, потянул конец веревки к себе, петля, охватив камень, прочно затянулась вокруг него.