Переход через мертвую тайгу оказался самым тяжелым со дня выхода из Качанды. Утомленные разведчики крепко спали и только один дежурный — Павел Вавилов сидел у костра, положив рядом карабин. Сон одолевал парня, он часто вставал, прохаживался между палаток, разгоняя дрему, но стоило ему присесть к огню, как веки начинали смыкаться. Пересилив дрему, Павел снова начинал ходить. У еле тлеющих дымокуров виднелись силуэты лошадей, доносилось позвякивание колокольчиков на шеях оленей. До смены оставалось с полчаса, когда с озера, расположенного в нескольких шагах, донесся сильный всплеск. Павел, только что присевший к костру, вскочил и прислушался. Всплеск не повторился. Павел подумал, что, видимо, обвалился берег или плеснула крупная рыба, и, раздвинув кусты, вышел к озеру. В сумрачной полутьме северной ночи поверхность озера выделялась узкой светлой полосой, за которой высилась темная стена леса. Огромные коряги и целые стволы лесных великанов лежали в озере, словно невиданные исполинские звери, высовывая из воды свои изогнутые спины. Ночь была полна таинственных лесных шорохов, порой еле уловимых слухом. Павел с минуту стоял, настороженно прислушиваясь и вглядываясь в причудливые очертания прибрежных кустов. Он уже хотел вернуться к палаткам, когда раздавшийся треск сухой ветки заставил его резко обернуться. В прогале между кустов, в десятке шагов от него, на мгновенье возник темный силуэт человека с ружьем в руке и тотчас исчез.

Недаром Павел провел в тайге столько лет. Он имел прекрасный опыт охотника, умел ходить бесшумно, как рысь, разбираться в следах, слышать там, где другому ничего не слышно, и видеть, где не видно, а главное — привык действовать быстро и вместе с тем обдуманно. Первым побуждением Павла было окликнуть неизвестного, но вместо этого он бесшумно двинулся вслед за ним, решив проследить его до лагеря. В том, что человек этот из экспедиции, Павел не сомневался. Но кто он — разведчик или оленевод, зачем ходил к озеру и что бросил в веду, надо было выяснить. Павел сразу же связал всплеск воды с появлением у озера неизвестного. Перехватив удобнее карабин, он неслышной походкой пробрался между кустов, отделявших палатки от озера.

Снова впереди мелькнул силуэт человека. На этот раз Павел успел разглядеть на его голове малахай. Такую зимнюю шапку носил лишь Кирилл Мефодиевич Большаков. «Наверно, он подкарауливал у озера какого-нибудь зверя и теперь возвращается с неудачной охоты, — подумал Павел. — Но что же тогда плеснуло? Озеро мелко, и в нем не может быть очень крупной рыбы».

Успокоенный этими мыслями, Павел пошел быстрее, намереваясь догнать человека, но затем снова замедлил шаг. Человек шел мимо лагеря, пригибаясь и обходя палатки. Где-то в темноте заворчал Хакаты, но, учуяв своего, не стал лаять. Между тем человек углубился в тайгу. Павел ясно слышал потрескивание веток под его ногами, сам старался идти совершенно бесшумно. Это ему удавалось. Он несколько раз терял силуэт человека между стволов вековых лиственниц и снова находил. Зрение его обострилось. Молодой таежник сейчас напоминал хищного зверя, выслеживающего добычу. Так эластична и легка стала его походка, так ловки все движения.

Костер давно скрылся за обступившим его лесом. На пути стали попадаться поваленные деревья, через которые человек легко перепрыгивал. Павел настойчиво шел за ним, соблюдая предосторожность, чтобы не выдать себя. Он то таился за стволом дерева, то неподвижно застывал на месте, то пригибался за куст или валежину. Все больше вглядываясь в мелькавшую впереди фигуру, Павел перестал находить в ней сходство с Большаковым. «Кто же это может быть? — думал он. — Чтобы так быстро идти ночью по тайге, надо иметь немалую сноровку. Ни Муравьев, ни сам начальник экспедиции Воробьев, ни кто другой, кроме, пожалуй, одного Марченко, этой сноровки не имели. Они бы сейчас шумели, ломясь сквозь тайгу».

На Марченко человек тоже не был похож. Старатель носил широкие шаровары и малахая не надевал. Значит этот человек посторонний. Но как он оказался здесь и что делал около стана? Почему Хакаты не бросился на него? Все это было загадкой, которую надо обязательно выяснить, а для этого необходимо выследить неизвестного. Окликнуть его — глупо. Он тотчас же затаится в таежной чаще, а пока, не зная, что за ним следят, шел открыто.

На пути встретился целый завал бурелома. Неизвестный ловко перелез через огромные стволы, наваленные один на другой, и мгновенно скрылся за ними. Павел, подойдя к этому месту, увидел над головой толстый сук сухого дерева, лежавший на другом стволе; перемахнуть через эту естественную баррикаду можно было только уцепившись за сук. Выждав несколько секунд, чтобы дать неизвестному возможность отойти немного подальше, Павел так и сделал. Внезапно верхний ствол качнулся, Павел, чувствуя, что теряет опору, мгновенно отпрыгнул назад от валившегося вниз толстого ствола, ударился ногами обо что-то рыхлое, податливое, упал на спину. Не успел он сообразить, в чем дело, как верхний ствол, мягко шурша, сполз вниз, прямо на него.

Николай Владимирович проснулся от чьего-то легкого прикосновения. Полог палатки был откинут, веяло утренней свежестью — ночь сменилась пасмурным рассветом. Около него стоял Юферов, потихоньку дергая за одеяло.

— Вставайте, Николай Владимирович, на стане у нас неладно.

— А... что? — встревоженно поднялся геолог.

— Вавилов исчез.

— Уснул, наверно, где-нибудь.

— Нет. Он дежурил до полночи, потом должен был разбудить Афанасия. Смотрю — Павла не видно, а Афонька дрыхнет себе сном праведника. Говорит — никто его не будил. Пропал Павел, как в воду канул.

— Что за чепуха! — воскликнул Воробьев, окончательно стряхивая остатки сна. — Хорошо ли вы его искали, Антип Титыч? Может, с усталости привалился куда-нибудь к дереву и проспал все дежурство.

Юферов отрицательно покачал головой. В своем помощнике он был уверен, как в самом себе. Перед тем как разбудить Воробьева, он долго искал Павла, заглядывая под каждое близкое дерево, куст, осмотрел все палатки. Поиски начались снова. На стане все еще спали, лишь Афанасий Муравьев разжигал погасший костер. Заглянув я палатку, Воробьев подошел к пологу Большакова. Кирилл Мефодиевич, разбуженный голосами, вылез из-под полога, нахлобучил свой малахай, висевший рядом на кусте, и, хмуря седые брови, выслушал Воробьева.

— Следы смотреть надо, поднимать всех, искать, стрелять надо, — заключил он и, вытянув из-под полога ружье, выстрелил в воздух.

— Вы проверяли, Антип Титыч, остальные люди все налицо? — спросил Воробьев Юферова, следя за пробуждением лагеря.

— Все, и оленеводы и наши, — подтвердил Юферов, теребя усы.

Между тем Кирилл Мефодиевич с тревогой прислушивался к шуму ветра в вершинах деревьев. Изредка теплые порывы ветра долетали вниз, до поляны, со всех сторон окруженной стеной леса. Над головой с криком летали птицы. Вся таёжка была полна каким-то тревожным шумом. Лошади и олени, испуганно всхрапывая, жались ближе к палаткам. Хакаты, навострив уши, долго смотрел на юг, ноздри его шевелились. Собака явно чуяла кого-то. Но вместо того чтобы броситься к лесу, Хакаты вдруг завыл.

— Цыц, ты! — замахнулся на него подошедший Марченко. Старатель успел уже убрать свой полог и был готов к походу. Остальные разведчики складывали палатки.

— Таёжка горит! — воскликнул вдруг Большаков. — Вели, начальник, скорее собираться, лошадей вьючить... Слышите? — он поднял руку, указывая на юг.

Сплошной птичий гомон стоял над лесом. Словно черные хлопья, кружилось воронье, с громким криком перелетали кедровки, стремительно промчалась стайка уток, бесшумно скользнула сова, а ниже, с ветки на ветку перепрыгивали десятки белок. Не обращая внимания на них, Хакаты отбежал в сторону и снова завыл. Дыма не было, зато теплые порывы ветра стали сильней и в них ясно чувствовался запах гари. Где-то вспыхнувший лесной пожар с огромной скоростью приближался к стану. Медлить было опасно, и Николай Владимирович тотчас приказал вьючить лошадей и оленей.