Я люблю Подмосковье — особенно те его места, что похожи на Алтай, люблю Кавказ — и опять же за то, что он чем-то вдруг напоминает мне родные места.

Мы пришли из разных полков и эскадрилий — волжане, степняки, сибиряки, жители городов и сел нашей большой советской земли. Коммунисты, кандидаты в члены партии, комсомольцы, дети крестьян и рабочих, сельской и городской интеллигенции.

Среди нас есть и те, кто получил довольно солидный опыт жизни, работая до авиации в сельском хозяйстве, на заводах, занимаясь в высших учебных заведениях и технических училищах, но каждый из нас прошел пионерские дружины, школу, комсомол, учился и работал в авиационных коллективах.

В 1961 году, накануне первого рейса к звездам, мы напряженно готовились к полету и не знали, кого из нас назначат первым.

Выбор пал на Юрия Гагарина, нашего друга по отряду. Комиссия отобрала человека, чья воля и энергия — лучший пример и образец для тех, кто мечтает служить Родине, науке, людям.

Ясное утро 12 апреля 1961 года. Солнце едва показалось за далеким горизонтом, но лучи его уже теплые, ласковые. А лица людей освещены волнением.

Автобус доставил нас к подножию ракеты. Через несколько минут Гагарин займет место в кабине корабля. Он тепло прощается с членами Государственной комиссии, учеными, друзьями-космонавтами. Оба мы были в скафандрах, но тоже обнялись и, как у нас принято говорить, «чокнулись» гермошлемами.

Он вошел в лифт, который доставил его на площадку, расположенную у входа в корабль. Юрий поднял руку, еще раз попрощался:

— До скорой встречи! — и скрылся в кабине. Захлопнулся люк. А мы, словно завороженные, все еще стояли у стартовой площадки.

Когда Юрий доложил: «Самочувствие хорошее. К старту готов», — я пошел раздеваться. Потом отправился на пункт связи. Здесь собрались все мои товарищи-космонавты, и можно было по трансляции слушать переговоры Земли с Юрием в ходе подготовки машины к старту. В динамике раздался уверенный, с оттенком шутки голос Гагарина:

— Самочувствие отличное. Все делаю как учили.

Мы невольно рассмеялись. И было от чего: раз космонавт шутит, значит, он действительно чувствует себя превосходно.

Прозвучала команда:

— Подъем!

Первый старт первого в мире космического корабля с человеком на борту! Величественная и грандиозная картина! Взревели двигатели, подножие ракеты окуталось клубами дыма. С каждой секундой гул двигателей нарастал, а облако дыма становилось гуще, обширнее. Вот оно уже закрыло добрую половину корпуса ракеты. Внизу бушевало море огня.

Ракета, чуть качнувшись, стала медленно уплывать вверх. Счастливого полета, дружище!

Мне часто задают вопрос: «Что вы испытывали, когда Гагарин улетел?»

Мои чувства и думы перед полетом и во время полета Юрия Гагарина можно было в какой-то степени сравнить с думами и чувствами летчика, провожающего своего товарища в первый полет на новом самолете. Обычно во время такого полета друзья летчика, остающиеся на земле, внимательно следят за его действиями, все замечают и делают выводы для себя. Так было и у меня. В момент непосредственной подготовки ракеты к старту я был увлечен технической стороной дела, следил за прохождением команд, докладами космонавта; когда ракета оторвалась от стартовой площадки и устремилась ввысь, я внимательно следил по еле заметным колебаниям корпуса ракеты за работой управляющих двигателей, которые обеспечивали полет ракеты по заданной траектории.

После того как ракета умчалась ввысь и рев двигателей смолк, на космодроме стало как-то пусто. Нам, летчикам, это чувство также знакомо. Сколько раз на аэродроме рядом с тобой только что стоял твой товарищ, разговаривал — и вот он уже далеко от тебя. Что с ним сейчас, что будет через минуту-другую? Это чувство тревоги за исход полета понятно каждому летчику.

После старта скорость ракеты быстро растет, растут и перегрузки. Летчикам, особенно истребителям, приходится испытывать их в полете. При маневрах самолета кажется, будто кто-то с огромной силой прижимает тебя к сиденью. И все же космонавту труднее. Труднее не потому, что перегрузки в полете на космическом корабле более значительны, а потому, что они действуют в течение более длительного промежутка времени.

Может ли человек перенести их? Наши ученые, запуская в космос животных и тщательно выясняя влияние перегрузок на живой организм, пришли к выводу, что натренированный человек, находясь в определенном положении, может перенести перегрузки, возникающие при полете ракеты.

Подтвердятся ли эти выводы на практике? Сообщения с борта космического корабля были радостными: Юрий хорошо переносил перегрузки.

Подошло время, когда ракета должна была пройти плотные слои атмосферы. После этого должен быть сброшен головной обтекатель. Мы с волнением ждали, как сработает автоматика. Наконец космонавт передал:

— Сброс головного обтекателя… Вижу Землю!

— Сработала! — радостно отозвалась Земля.

По мере выработки топлива и набора скорости одна за другой отделялись ступени ракеты. Мы услышали короткий доклад космонавта. Юрий сообщил, что космический корабль вышел на орбиту. Наступила невесомость. Как он ее перенесет? Все внимание было приковано к передачам из космоса. Как себя чувствует Юрий?

Мы много читали о невесомости и старались представить себе это состояние. Как летчик-истребитель, я был знаком с этим состоянием. Оно может возникнуть в определенные моменты полета, например, при выполнении высшего пилотажа, когда самолет «зависает», как выражаются летчики. Невесомость мы кратковременно испытывали и во время подготовки к полету в космос. И все же…

Живя на земле, человек находится под непрерывным влиянием силы тяжести. Развиваясь в этих условиях, наш организм приспособился к ним, сердце работает с определенной нагрузкой, человек чувствует свое пространственное положение, знает, где верх, где низ, может нормально передвигаться, сидеть, отдыхать. Как все это будет выглядеть в невесомости, когда «исчезнет тяжесть»?

В фантастической повести «Грезы о земле и небе» Константин Эдуардович Циолковский нарисовал картину состояния человека в условиях невесомости. Он писал: «Я путешествовал по воздуху во все углы комнаты, с потолка на пол и обратно; переворачивался в пространстве, как клоун, но, помимо воли, стукался о все предметы и всеми членами, приводя все ударяемое в движение… Мне все казалось, что я падаю… Вода из графина от толчка вылилась и летала сначала в виде колеблющегося шара, а потом разбивалась при ударах на капли и, наконец, прилипала и расползалась по стенкам… Тело в такой среде, не имея движения, никогда его без действия силы не получает и, наоборот, имея движение, вечно его сохраняет».

Это было сказано в фантастической повести. А какова будет действительность? На этот вопрос нам ответил из космоса Юрий Гагарин:

— Полет проходит успешно. Самочувствие хорошее. Все приборы, все системы работают хорошо.

Он успешно выполнял программу, и невесомость не мешала его деятельности.

Другая весьма важная проблема, которая решалась во время полета Гагарина, — это работа автоматики. Ведь всем полетом космической ракеты, работой всех ее сложных механизмов управляли автоматические системы. Они направляли ракету по заданной траектории, поддерживали работу двигателей, отбрасывали ступени, в заданной точке переводили корабль на снижение. Автоматика поддерживала внутри корабля условия, необходимые для жизнедеятельности человека. Мы с радостью отмечали, что все автоматические системы работают безотказно.

Откровенно говоря, осмыслить всю грандиозность первого в мире полета в космос тогда было просто некогда. Не успел стихнуть мощный гул ракеты, как Николай Петрович Каманин сказал мне:

— Поедемте к самолету. Сейчас полетим в район приземления.

Самолет плавно оторвался от бетонки, набрал высоту. Мы не отходим от установленного здесь репродуктора, слушаем, что происходит в эфире. По сообщениям из космоса мы улавливаем детали и подробности, понятные только тем, кто непосредственно готовился к подобному полету.