По-моему, это была та минута, когда Гагарин с наибольшей полнотой ощутил себя счастливым человеком. Да, конечно, он знал, что специалисты Центра рекомендовали для первого полета его — Гагарина, что его кандидатуру поддержали все остальные инстанции, включая Главного конструктора. Он знал об этом уже несколько недель, но, как потом признавался, до окончательного решения Государственной комиссии боялся об этом даже думать. «А тут еще, — вспоминал потом Юрий, — в последние дни перед стартом оказалось, что вес корабля «Восток» на 4 килограмма превысил допустимое значение. Надо его уменьшать. И мелькнула в голове мысль: ведь Герман Титов как раз на четыре килограмма легче меня»…

Во второй половине того же дня члены Государственной комиссии пришли к космонавтам в гостиницу. Все вместе отправились на прогулку. Гагарин и Титов явно были тронуты оказанным им вниманием, добрыми напутствиями. По всему было видно, что организовал эту встречу Сергей Павлович Королев.

— Не разрешайте слишком усердствовать ни тем, кто учит, ни тем, кто учится, — наказал мне тогда Сергей Павлович. — Вы, медики, ратуете за то, чтобы в полет летчик уходил в наилучшей форме. Вот и действуйте, пожалуйста, как нужно. Благо теперь царит здесь ваша медицинская власть.

И еще он передал, что Государственная комиссия одобрила наше предложение: командира корабля и его дублера на предстартовые сутки разместить отдельно от остальной группы, в домике, стоящем неподалеку от монтажного корпуса и сравнительно близко от стартового комплекса.

Королев посоветовал составить для командира и дублера поминутный график занятости в предстартовые день и ночь. Он напомнил, что за готовность космонавтов к полету и своевременное их прибытие на старт (за два часа до пуска) я персонально отвечаю перед Государственной комиссией.

Все было сказано четко, ясно, уважительно и в то же время категорично и требовательно, словом, по-королёвски.

За день до старта Гагарин и Титов переехали в «предстартовый» домик. Вечером к нам зашел Сергей Павлович. Убедившись, что все обстоит как нельзя лучше, он не стал задерживаться. Прощаясь, шутил. Всем своим видом Главный конструктор как бы говорил, что никаких оснований для беспокойства или волнений нет и быть не может.

Тщательно, сосредоточенно и в то же время как-то непринужденно, даже весело выполняли все предписанное распорядком Юрий и Герман. Смотрел я на них и думал, что скоро останутся позади нелегкие испытания, выпавшие на долю этих молодых и красивых ребят. Придут к ним заслуженные честным, долгим и напряженным трудом слава, признание. Но воспоминания о пережитом навсегда останутся с ними, как, впрочем, и с каждым из участников великого события — первого полета человека в космос. Понимают ли все это Юра и Герман? Пожалуй, об этом они сейчас не задумываются. А ведь именно в подобных ситуациях наиболее ярко раскрываются характер, сама личность человека.

В третьем часу ночи в домике космонавтов вновь появился Главный конструктор. Увидев нас, врачей, приложил палец к губам и, осторожно ступая, прошел по крохотному коридору. Приоткрыв дверь, заглянул в спальную комнату, где безмятежно спали наши подопечные. Посмотрел и так же бесшумно удалился, показав жестами, что, мол, все в порядке.

С. П. Королева, как и всякого незаурядного человека, отличали дар интуиции, предвидения, природная способность влиять на людей. В этом я убеждался не раз. Но теперь, неделями находясь рядом с Королевым, наблюдая за ним на космодроме, понял, что его выдающиеся врожденные качества организатора и ученого приумножались напряженным и плодотворным трудом. Да, работать Королев умел!

В 5.30 утра 12 апреля я разбудил Гагарина и Титова. Позже, рассматривая записи, полученные с помощью датчиков, вмонтированных в матрацы кроватей, мы подивились способности того и другого отключаться, ограждать себя от ненужных волнений, накапливать силы для выполнения главного дела. Регистрации показали, что в предстартовую ночь космонавты спали, как обычно, спокойно, почти не ворочаясь в постелях.

Встали Гагарин и Титов бодрыми, веселыми, посвежевшими. После- физзарядки и завтрака медицинский осмотр подтвердил, что состояние их здоровья прекрасное и не вызывает у специалистов ни малейших сомнений.

Собираемся покинуть предстартовый домик, и тут Юрий заметил, что в гостиной на столе букет степных тюльпанов — вестников весны. Это Клавдия Акимовна, пожилая женщина, которая обычно хозяйничает в домике днем, принесла их ранним утром, чтобы порадовать своих необычных постояльцев. Гагарин искренне растроган:

— Какая прелесть! Живые, настоящие. Великое вам спасибо, дорогая Клавдия Акимовна!

Я знаю, что у Клавдии Акимовны сын тоже был летчиком и, по ее словам, очень походил на Юрия — «такой же лобастенький». Погиб он в войну…

Как понятны и близки мне люди, что прошли через войну, познали горечь утрат, истинную цену жизни. И подумалось о великой преемственности поколений советских людей. Вслед за героями Великой Отечественной пришли герои мирного труда. А теперь наступило время героев космоса.

Пришел Сергей Павлович. Пожалуй, впервые за последние дни я увидел его уставшим после бессонной ночи и озабоченным. «Все будет хорошо, Сергей Павлович, все нормально», — наперебой уверяют его Юрий и Герман.

Приближается время отъезда на старт. Юрий и Герман облачены в скафандры. Меня вдруг охватывает волнение, кажется, что в суете и заботах так и не успел сказать Юрию чего-то самого главного. Вот уже идем к автобусу. Все вокруг тянутся пожать руку Гагарину, сказать ему напутственное слово, пожелать удачи. У двери автобуса обнял и я неуклюжую в скафандре фигуру:

— Верю в тебя, Юра, в успех нашего первого полета. Тот с ребячьим озорством отрапортовал:

— Так что разрешите доложить, товарищ командир и доктор: все будет в полном порядке — как учили! До самой скорой встречи!

Выдворив из автобуса всех, кому не положено в нем следовать, я скомандовал шоферу: «На старт!»

Автобус доставляет нас к подножию устремленной в небо, посеребрившейся от выступившего на корпусе инея ракете. Помогаю сойти на землю Гагарину, провожаю его несколько шагов до стоящих поблизости членов Государственной комиссии. Гагарин докладывает о готовности к полету. Ровно за два часа до старта Гагарин займет место пилота в кабине космического корабля «Восток».

Автобус с космонавтом-дублером, который остается в специальном кресле, отъезжает метров на полтораста от ракеты. Титов находится в готовности, если случится что-либо с Гагариным, заменить его в корабле. Он уверен, что его помощь не понадобится, просит снять с него «космические доспехи». Но я не разрешаю, пока не получу на то условного знака от Сергея Павловича. Нам хорошо видно все, что происходит на площадках обслуживания ракеты и у ее подножия.

За 40 минут до старта Королев жестом подзывает меня. Узнаю, что все идет так, как надо, что Гагарин просто молодец, что с Титова можно снять скафандр и переехать в пункт наблюдения, где собрались уже все освободившиеся от предстартовых работ специалисты.

— После пуска приводите ко мне всех наших космонавтов, — уже на ходу говорит мне Королев, отправляясь на связь с Гагариным. От утренней усталости и озабоченности не осталось и следа. Теперь он — сгусток энергии и деловитости.

На пункте наблюдения уже много людей. Слышны по громкоговорящей связи переговоры с Гагариным. По голосу узнаем — на связь вышел «20-й». Королев спокойно и твердо говорит Гагарину:

— Все идет хорошо. У нас все нормально. Как чувствуете себя? Прием.

— Чувствую себя отлично. Прошу передать врачам, что пульс у меня нормальный. Прием.

Уверен, что каждый, кому довелось видеть старт «Востока», уносившего человека в первый космический полет, на всю оставшуюся жизнь запомнил и бушующий шквал пламени, и, казалось, раскалывающий небо гром ракетных двигателей, и охватившую сердце тревогу, когда на миг показалось, что ракета будто зависла и не в силах оторваться от стартового стола, и потом оглушающая радость, что полет начался нормально. Не разобрать было, что кричали, но все обнимали друг друга, смеялись, ликовали.