Приближалась двухчасовая готовность. На старте с нетерпением ждали прибытия космонавтов. Испытатели, находившиеся наверху, на площадках ферм обслуживания, опершись на перила, вглядывались в даль, на дорогу, ведущую к старту.

— Едут! Едут! — наконец донеслось сверху. И вдруг воцарилась тишина. Смолкли разговоры. Все замерли в ожидании торжественного момента. Королев подошел к председателю Государственной комиссии, что-то ему сказал и стал рядом. Я остался чуть поодаль от основной группы, как и другие, с нетерпением ждал прибытия автобуса с космонавтами.

Вот, эскортируемый легковыми машинами, он въехал на старт, развернулся и остановился. Открылась передняя дверь, и на бетон ступил Юрий Гагарин. Раздались дружные аплодисменты. Казалось, на старте совсем не было людей. Все, не занятые работой, давно покинули площадку. Но аплодисменты доносились отовсюду: с ферм обслуживания, из-за бетонного перрона для вагонов-подпитчиков и даже от ограды старта, куда поднялись все те, кто работал в стартовом сооружении…

В ярко-оранжевом скафандре, белом шлеме с буквами «СССР» Юрий Гагарин выглядел большеголовым и сутулым, словно медведь, вставший на задние лапы. Это сходство еще более усиливалось, когда космонавт, по-медвежьи покачиваясь, пошел к ожидавшим его членам Государственной комиссии.

— Товарищ председатель Государственной комиссии… — начал он свой доклад. Меня в тот момент интересовали не столько слова, сколько его лицо, голос. К удивлению, лицо было спокойным, и лишь неяркий румянец пламенел на щеках, стянутых белым шлемофоном. Пожалуй, только четко отделяемые одно от другого слова доклада да отсутствие в голосе обычной для Гагарина звонкости выдавали его волнение.

«А ведь сильно волнуется парень! — переживал я за Гагарина. — Да и немудрено, на ракете в космос пока еще никто не летал. Он первый! Попробуй не волноваться…»

Я — испытатель с достаточно большим стажем, мне хорошо известна ракета-носитель, на которой должен лететь первый космонавт. Всякое случалось на первых этапах. Были и срывы. Пришлось много повозиться, чтобы усилить в конструкции ракеты слабые места и повысить ее надежность. И все же где-то копошился червячок сомнения. Так уж устроен человек!

Знает все наши «тайны» и Юрий Гагарин. Сергей Павлович Королев не раз начистоту разговаривал с космонавтами о предстоящих полетах и испытаниях, говорил и о сложностях, которые могут выпасть на их долю. Но одновременно он делился с ними и своей уверенностью в надежности техники и успехе предстоящего эксперимента.

«Дерзай, Юрий Алексеевич, лети первым! — сказал Королев Гагарину после утверждения его на полет. — Скоро, помяните мое слово, много будет желающих полететь в космос. Будь я помоложе, сам слетал бы, да, видимо, уже поздно, медицина не пропустит. Но я от души вам завидую!»

И вот теперь всего в нескольких шагах от нас стоял в скафандре первый космонавт планеты и, слегка волнуясь, заканчивал свой доклад:

—...К полету на космическом корабле «Восток» готов!

Сначала председатель Государственной комиссии, а за ним Королев обняли и расцеловали Гагарина. Потом еще объятия. И вот, улыбаясь и приветствуя рукой всех остающихся на Земле, легко преодолев дюжину ступенек, ведущих к лифту, он остановился около открытой двери.

Гагарин высоко поднял в приветствии руки и на прощание воскликнул:

— До скорой встречи!

Дверь лифта захлопнулась. Кабина плавно заскользила по наклонным направляющим наверх, к кораблю «Восток».

Люди стояли и не торопились расходиться. Взволнованные, растроганные, растерянные, они не знали, что делать: идти ли, стоять ли? Между тем стрелки часов торопили. Пришлось принять экстраординарные меры, напомнив некоторым о порядке на старте.

— Всем не занятым в работе покинуть стартовую площадку! — подал команду в микрофон.

Вскоре у ракеты остались лишь испытатели, которым предстояло выполнить заключительные операции. До пуска оставалось не так уж много времени. Космонавт уже занял свое место, начал «обживать» корабль. С ним велась двухсторонняя радиосвязь. В основном говорил генерал Каманин, но изредка брал в руки микрофон и Сергей Павлович Королев. Тогда голос Юрия сразу теплел, будто он говорил с самым близким ему человеком. Деловой разговор перемежался шутками, и было очевидно, что Гагарин уже полностью освоился и чувствовал себя в корабле как в кабине привычного ему МиГа. Накануне, при предстартовой подготовке «Востока», бригада слесарей-монтажников проводила тренировочное закрытие крышки люка космического корабля и проверку его герметичности специальным приспособлением — «присоской». На всю эту процедуру ушло чуть более тридцати минут. Это с небольшим резервом укладывалось в утвержденный график.

Теперь, когда эта ответственная операция подходила к концу, с главного пульта подготовки корабля с тревогой доложили: «Не загорелся один из трех транспарантов, сигнализирующих о нормальном закрытии крышки люка». Что это: серьезное повреждение или тривиальное несрабатывание простого по конструкции датчика прижима крышки? Времени на размышление и тем более на «прозвонку» цепей датчика не было. После краткого обмена мнениями с «корабельщиками» наша «троица» приняла наиболее простое, но тоже чреватое потерей времени решение: вскрыть крышку люка и попытаться восстановить датчик. Идти в полет с риском потерять герметичность корабля было недопустимо!

Покуда мы с Воскресенским «кумекали», каким образом можно ускорить другие заключительные операции на ракетно-космическом комплексе, Королев не выпускал из рук микрофона, контролируя ход работ на корабле. Особое беспокойство нам доставлял отвод агрегата обслуживания. Переделанный из установщика, на стрелу которого нарастили несколько ярусов площадок, он, случалось, «капризничал», доставляя массу хлопот. Именно поэтому при составлении стартового графика мы с Воскресенским постарались подстраховаться и решили в случае острой ситуации уводить агрегат со старта с поднятой стрелой. А чтобы повысить его продольную устойчивость, делать это двумя секциями тепловоза, создавая дополнительный противовес. Другого выхода просто не было. И вот теперь предстояло докладывать Королеву. После короткого раздумья Главный кивнул в знак согласия.

До чего же он был решителен в острых ситуациях, этот человек, и настолько была велика степень его доверия к своим помощникам! Одобрение им предлагаемых нами решений делало их его собственными, и всю полноту ответственности за содеянное он принимал на себя.

Дефект на корабле оказался пустячным.

Для его устранения потребовались несложные манипуляции. И хотя монтажники работали столь быстро и четко, что установили своего рода рекорд, времени оставалось в обрез, и требовалось поспешить.

Кажется, до критической ситуации дело все-таки не дошло, и еще можно уложиться в заданное время, если, конечно, совместить некоторые операции. Даю указание руководителю стартовиков начать отвод агрегата обслуживания, надеясь, что, услыхав команду, «корабельщики» поторопятся.

— Развести фартуки и опустить стрелу агрегата обслуживания! — звучит в динамиках.

Пока неторопливо разжимаются «клещи» фартуков агрегата, освобождая из своих объятий головной обтекатель ракеты, термочехол с которого уже снят, лифт успевает доставить на землю «замешкавшихся «корабельщиков» и вновь скользит наверх за последними стартовиками. Вскоре и они оказываются внизу. А в машинном отсеке агрегата обслуживания уже гудят электромоторы гидравлической системы подъема и опускания стрелы.

Вместе с Леонидом Александровичем Воскресенским, задрав головы, следим за верхними площадками, ждем начала опускания стрелы.

— Пошла милая! — восклицает Воскресенский.

Стрела, слегка дернувшись, трогается с места и начинает плавно опускаться. Вот ее фартуки почти миновали ракету, оголяя ее головной обтекатель, и вдруг… Снова какая-то заминка; Смысл ее понял сразу.

— Тепловоз в сцепку с агрегатом! — даю команду руководителю стартовиков. — Быстро!