Почему гибнут участники аукциона, устроенного папашей? Что мой родитель скрыл в одном из стульев? Кому нужна эта вещь? Нужна так, что он (или они) идет на убийства и весьма существенные расходы по их организации?

Кто все-таки хочет подставить меня? Или убить меня? Охотник за неизвестной ценностью? Кому я могу мешать? Я давно не живу в семье! Можно сказать, что всю сознательную жизнь я не общалась с отцом и сейчас он не желает меня видеть и со мной разговаривать. Я ничего не знаю про его деятельность!

Что мне делать? С кем посоветоваться? Хоть бы Олег позвонил…

В ночь с пятницы на субботу меня разбудил телефонный звонок. Мой мобильный обычно лежит у изголовья кровати. Но кто может звонить ночью? Что еще случилось?!

– Кира? – раздался неуверенный мужской голос, который я не узнала.

– Да, – прохрипела я.

– Простите, что разбудил. Мы с вами встречались один раз. Меня зовут Алексей, я проживаю у вашей сестры Полины.

– Что-то с Полиной? – выдохнула я. Сердце в груди сжалось.

– Д-д-да, – промямлило мускулистое божество.

– Что?! Да говори же ты!

– Она покончила с собой.

– Что?!

Это было последним, что я ожидала. У Полины не было поводов кончать с собой. Или я не знала? Мы с ней в последний раз разговаривали в понедельник, после того, как узнали о разгроме клиники, которую посещали в субботу. На неделе я, как и всегда, была очень занята. Полина не звонила. Вероятно, не было никаких новостей.

– Вы можете приехать? – спрашивал Алексей.

– Могу. Звони в милицию.

– А через сколько вы будете? Может, мы вместе позвоним?

– Звони немедленно. Я одеваюсь и выезжаю!

Когда я приехала, в квартире уже работала опергруппа. Мускулистое божество сидело на диване, сжимая голову руками. Услышав, что я приехала, подняло голову. В глазах стояли слезы.

Полина лежала в спальне, на огромном ложе, поверх покрывала. На ней был почти прозрачный черный пеньюар, под ним – черные кружевные трусики и бюстгальтер. Вокруг Полины на ложе и на двух прикроватных тумбочках с обеих сторон лежали какие-то исписанные листочки, вырванные из блокнотов, причем это были блокноты с рисунками, сделанными типографским способом – с различными цветами, кошечками и собачками, снежинками и прочим. Сейчас их много продается. Я знаю, что их любят дочери моих коллег.

Я покачнулась. Меня поддержал кто-то из сотрудников органов, которым требовалось официальное опознание. Я же – родственница, а молодой Аполлон – нет. Меня вывели в гостиную и усадили в кресло, принесли воды. Я выпила.

– Что там за бумажки? – спросила я у мужчин, когда немного пришла в себя.

– Предсмертные записки, – сказал следователь и протянул мне несколько штук, которые явно забрал от тела. Потом, конечно, соберут все.

– Их же там… – ошарашенно произнесла я, пока еще не прочитав ни одной.

Следователь кивнул и предложил почитать. В одной записке говорилось, что в случае падения моей сестры из окна она просит винить отца (указывались полные фамилия, имя и отчество), в случае автомобильной аварии – какого-то Ивана Ивановича Иванова. Были записки на случай смерти от разрыва сердца, заражения чумой, черной оспой и СПИДом. Следователь быстренько перечислил все остальные случаи, которые успел запомнить. Винить следовало или нашего с Полиной отца, или Ивана Ивановича Иванова.

– Ваша сестра была адекватна? – спросил следователь. – Употребляла наркотики, алкоголь в больших количествах?

– Я все объясню, – подал голос с диванчика Аполлон.

Все повернулись к нему.

– Мы тренировались в написании предсмертных записок, – сообщил он. – Там должны быть написанные не только Полининым почерком. Посмотрите повнимательнее. Я только не понимаю, зачем она их вокруг себя разложила!

– Я тоже чего-то не понимаю, – пробурчал следователь. – Кто тренировался? Зачем?

Мускулистое божество пояснило, что, по словам Полины, подобные записки очень эффективны для достижения определенных целей при общении с женщинами. Тут всплыло, чем занималась Полина и что Алексей делает в ее квартире. Сегодня вечером ученик был в ночном клубе, на, так сказать, выездном тренинге для отработки полученных навыков, а когда вернулся, нашел то, что нашел.

– Ты и должен был один ехать? – уточнила я.

– Да. Но Полина кого-то ждала. Кого-то из родственников. Мужчину. Она говорила «родственничек». Может, вашего отца?

– Где ваш отец? – тут же повернулся ко мне следователь.

– Должен быть в клинике доктора Авакяна. Но, может, уже вышел. Я не поддерживаю с ним отношений.

– Кто еще мог быть?

Я рассказала про мужа с сыном, про их недавний переезд и заметила, что муж навряд ли бросил бы сына вечером, чтобы ехать сюда.

– Да, мужа она всегда называла мужем, – кивнуло мускулистое божество.

Я сказала, что еще имеется муж нашей общей сестры Шуры, хотя не была уверена, настоящий он или бывший. Вполне могли уже развестись. Но как и мускулистое божество, я склонялась к тому, что «родственничком» Полина скорее назвала бы отца.

Я посмотрела на следователя и спросила, от чего умерла Полина. Это можно уже определить? При беглом взгляде на тело я не заметила крови, ран, валяющихся рядом ножей и пистолетов.

– Похоже, отравилась. Вскрытие покажет.

Я вспомнила, что Леонид, муж Шуры, возглавляет фармацевтическую компанию. Но Леонид – не дурак. Не стал бы он привозить Полине яд! И зачем ему ее травить?

А папаша стал бы?

– Она сама приняла?.. – опять повернулась я к следователю. – Ее не заставили?

– Признаков борьбы, какого-либо насилия не обнаружено.

– Она не могла отравиться, – твердо заявил Аполлон.

Я кивнула.

Но если могла? Что Полина могла узнать такого, что заставило ее покончить с собой? Мог ей отец что-то такое сообщить?

И с какой стати было раскладывать вокруг себя эти записки? Или это сделал убийца? Подставлял как раз отца? Если человек собирается покончить с собой, он должен написать одну записку, а Полина ничего не написала.

Значит, мою сестру убили. И обставили ее смерть, как самоубийство. Как пародию на самоубийство.

– Ее убили, – твердо заявила я сотрудникам органов.

Аполлон кивнул.

– Давайте дождемся вскрытия, – сказал следователь.

Причиной смерти была названа остановка сердца. Вызвал ее какой-то неизвестный препарат, остатки которого сохранились в организме усопшей. Сказать, приняла ли она его сама, добровольно, или ее заставили, было невозможно. Следы насилия на теле отсутствовали.

Похороны помню смутно. Их организацией занимались «мальчики». Присутствовали Андрей Степанович, ставший вдовцом, и их общий с Полиной сын. Шура для разнообразия выглядела пристойно и никаким журналистам специально не позировала. Отец не появился. На следующий день я узнала, что он находится в Швейцарии – отбыл туда для прохождения очередного курса лечения.

Насколько я поняла, расследовать смерть Полины никто не собирался. Официальной версией стало самоубийство.

На следующий день после похорон моей старшей сестры мне на мобильный позвонил мужчина, говоривший на английском с небольшим акцентом. Он представился Сеймисом Кирьякосом, сотрудником международной адвокатской конторы с головным офисом в Лондоне и представительствами в разных странах Европы, в частности на Кипре. Сам господин Кирьякос был киприотом, получал образование в Англии (киприоты очень гордятся полученным «в Европе» образованием и обычно при знакомстве это упоминают). Сеймис Кирьякос приехал в Петербург исключительно ради встречи со мной и спрашивал, когда мы можем с ним увидеться.

– Простите, а по какому поводу? – уточнила я, опасаясь, что с контрактами, ради которых я сама летала на Кипр, что-то не то. Только этих проблем мне не хватало на мою больную голову после всего случившегося! Пока хоть с работой все было в порядке, неужели теперь и тут тоже проблемы начнутся?..